←  Новейшее время

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Из жизни села. Воспоминания очевидцев

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

 

Когда в 30-е годы в доме моего прадеда решили организовать музей памяти Феликса Дзержинского, работники музея попытались собрать рассказы современников, которые проживали там в 1899 году, в момент ссылки Дзержинского. Среди множества рассказчиков в радиусе 300 километров ни один не сказал, что при царе ему жилось плохо или хуже, чем сейчас. А в 1919-1920 годах второй волной гражданской войны стали повсеместно вспыхивать крестьянские восстания уже против произвола большевиков.
Голод во время "царской власти", беспредел и продажность царской бюрократии, офицерство, унижающее солдат - люди еще долго мечтали, что вернутся те времена, потому что все что было потом - это и было настоящим адом. Большинство это поняло только к 30-ым годам, когда попросту уже отняли все у любого, кто хоть что-то имел, люди поняли, что их обманули и попросту лишили всего, да только жаловаться уже было некому. Это при царской власти лояльно относились ко всем, и к ссыльным в том числе, а в советское время человеческая жизнь совсем перестала что-то стоить... Мир и порядок стал держаться на страхе, доносах и предательстве, и порядочным людям, людям с аристократичным воспитанием, церковным служителям - не осталось в нем места - это как раз и был мир подонков, мир Павликов Морозовых...

кстати хорошая идея.
можете у нас выложить, в разделе блоги например.

 

1. Поддерживаю это предложение г-на ddd, буду рад ознакомиться.


Попробую выложить здесь.

Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

Когда в 30-е годы в доме моего прадеда решили организовать музей памяти Феликса Дзержинского, работники музея попытались собрать рассказы современников, которые проживали там в 1899 году, в момент ссылки Дзержинского. Среди множества рассказчиков в радиусе 300 километров ни один не сказал, что при царе ему жилось плохо или хуже, чем сейчас. А в 1919-1920 годах второй волной гражданской войны стали повсеместно вспыхивать крестьянские восстания уже против произвола большевиков.
Голод во время "царской власти", беспредел и продажность царской бюрократии, офицерство, унижающее солдат - люди еще долго мечтали, что вернутся те времена, потому что все что было потом - это и было настоящим адом. Большинство это поняло только к 30-ым годам, когда попросту уже отняли все у любого, кто хоть что-то имел, люди поняли, что их обманули и попросту лишили всего, да только жаловаться уже было некому. Это при царской власти лояльно относились ко всем, и к ссыльным в том числе, а в советское время человеческая жизнь совсем перестала что-то стоить... Мир и порядок стал держаться на страхе, доносах и предательстве, и порядочным людям, людям с аристократичным воспитанием, церковным служителям - не осталось в нем места - это как раз и был мир подонков, мир Павликов Морозовых...

кстати хорошая идея.
можете у нас выложить, в разделе блоги например.

1. Поддерживаю это предложение г-на ddd, буду рад ознакомиться.


Попробую выложить здесь.

Начну с воспоминаний Марии Терентьевны Кениной (в девичестве Лузяниной) о времени пребывания в ссылке Феликса Эдмундовича Дзержинского в 1899-ом году :

"Я хорошо помню Феликса Эдмундовича Дзержинского, в то время мне было 15 лет. Семья наша была большая. Отец - Терентий Анисифорович. Мать - Прасковья Ионична. Старший брат - Александр Терентьевич был женат на Марии Андреевне, Семен Терентьевич и я, Мария Терентьевна. Жили все вместе. Дом был большой. Места хватало. Было две избы. А между ними была комната (сени).

Зимой, в конце января или же февраля, сняли у нас квартиру двое ссыльных, которые жили у Шанцына Семена Ионыча. Один из них был Феликс Эдмундович Дзержинский. Второй Якшин Александр Иванович. Жили они у нас во второй избе.

Отец наш был старый Николаевский солдат, служил 25 лет, был развитым. Наш отец и двое квартирантов быстро познакомились. Дзержинский почти каждый день заходил к нам в комнату и с отцом сидя против друг друга разговаривали о старой службе. Говорили много, но я не знала о чем. Дзержинский и Якшин имели много литературы.

Дзержинский однажды сказал: "Мое имя и отчество очень мудренное и вам трудно выговорить. Называйте меня попросту Иваном Васильевичем". Так мы его и звали.

Моя мать уважала Дзержинского и Якшина, она стирала им, делала уборку в комнате, кипятила чай и снабжала продуктами. За квартиру они платили ежемесячно. Постоянной работы они не имели. Имели ружья, рыболовные снасти, как-то удочки, крючки и наподольники речные.

Дзержинский познакомился с крестьянами и завел дружбу. Основными его товарищами были: Ефим Федорович Филимонов, Александр Иванович Чесноков, Иван Петрович Кенин, Яков Ионич Соснин.

Крестьяне узнали, что это человек особый, не как другие ссыльные, может кое-что рассказать, разъяснить. Крестьяне иногда собирались в его квартире или где-нибудь тайно, но мы побаивались, потому что ссыльным был, да и полиция следила за ним.

Дзержинский скоро вошел в доверие полиции, иногда отлучался от дома на сутки, уезжая на лодке на рыбалку, а там присматривался к местности и возвращался обратно. Дзержинский и Якшин у какого-то мужика купили медведицу и назвали ее Машкой. Машку водили с собой на прогулку на рыбную ловлю, но она была на цепи. Когда шли Дзержинский и Якшин с медведицей, то за ними следовала группа ребятишек, к которым Дзержинский относился хорошо, всегда вступал с ними в разговоры.

Весной мы обычно ткали холсты. Во время работы за станком застал меня Дзержинский за работой и спрашивает: "Что Вы делаете?", - то я ответила, что тку ребятам на брюки, холст был пестрым. Дзержинский и говорит: "Хорошо бы и нам на брюки такого холста." Обратился к хозяйке: "Хозяюшка, не продадите ли нам холста на брюки?". Хозяйка ответила, что можно. Мама отрезала Дзержинскому и Якшину на брюки, а отец был портной и сшил. Вот в этих брюках ходил на охоту и рыбалку Дзержинский.

Хорошо я запомнила еще то, что одна молодая жещина из деревни из-за Кая посещала Дзержинского. Звали ее Ольга (Чепрутоновна-прозвище). Мы узнали, что он ее учит. Впоследствии узнали, что Дзержинский ее куда-то отправил и мы ее больше не видели.

Летом приехала одна женщина, помню, говорили, что из Нолинска. Остановилась у Покидкина Филиппа Андреевича. Дзержинский ходил вместе с ней и они о чем-то всегда разговаривали. Мы спросили Дзержинского "Кто она есть?". Он ответил, что это его сестра. С крестьянами обращалась хорошо. Была она в Каю недолго. Это было уже перед побегом.

Кроме охоты и рыбалки, Дзержинский и Якшин занимались сбором насекомых, цветов и выкапывали корни. Все это закупоривали и отправляли. Дзержинский получал деньги и посылки.

Машку-медведицу застрелили, т.к. она стала кидаться на людей, а мясо съели.

Как-то Дзержинский сказал моей маме: "Хозяюшка, испеки мне хлеба и высушите сухарей. А затем приготовьте яиц и масла, т.к. я поеду на рыбалку и надолго." Мама все это приготовила. Дзержинский спрашивает у хозяина: "Как у вас называется то, что за плечами носят?" Мы поняли, что ему нужен кузов из бересты. Отец дал ему кузов.

Дело было перед праздником Фроловым днем в конце августа. Ранним утром при сопровождении отца Дзержинский отправился на Каму, где у него была лодка. Он сел в лодку и поплыл. А мы поняли, что Дзержинский, наверное, сбежал. Прошла неделя, заходит Якшин и говорит отцу, что Феликса ведь нет, пойди, заяви, надо что-то делать.

Дзержинский вопользовался праздником, сбежал и было уже поздно стараться задержать, т.к. времени прошло много."

15.01.1951г.
Сообщение отредактировал Зырянин: 06.02.2016 - 00:57 AM
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

Об истории деревни Южаки воспоминания И.В.Южакова:

"Не желаю, чтобы о нас, жителях Южаков, говорили как о Иванах, не помнящих родства. Поэтому и хочу рассказать о том, как и когда появилась наша деревня. На точность претендовать не могу – все сведения были почерпнуты из рассказов родных и знакомых.
Без отца я остался восьми лет от роду и, естественно, ничего узнать не мог. А мама, Наталья Степановна, родословной своей не интересовалась. Не до этого ей было: пятерых воспитывала. В Южаках по линии матери я остался один. И вообще, в деревне осталось очень мало коренных жителей, живут, в основном, приезжие из других мест.
Династия по линии матери. Пестриков Карп (служил в царской армии 25 лет), Пестриков Илья Карпович (служил 10 лет), Пестриков Яков Ильич, Пестриков Кузьма Яковлевич. Его сестра Татьяна Яковлевна была моей бабкой, вышла замуж за Степана Дмитриевича Южакова. Мария, Ирина, Наталья, Семен – Степановичи. Из них Наталья вышла замуж за Василия Егоровича.
Династия по линии отца. Южаков Федор, Южаков Федор Федорович, Южаков Егор Федорович – мой дед. Южаковы – Егор Егорович, Василий Егорович (мой отец, родился в 1899 году в д. Южаки Кайского уезда Слободской волости), Яков Егорович, Мария Егоровна.

Из предания

Говорили, что когда-то эти места занимали «чучки». Именно так их называли все жители (вероятно, это местное название чуди – народности, которая занимала обширнейшее пространство – от северные области от Волги до Урала – ред.). Километров семь к северу от Южаков местность в лесу называется «первая Фролова пашня» и «вторая Фролова пашня». На почве, если присмотреться, хорошо заметны борозды. Значит, когда-то здесь землю пахали. Сейчас растет вековой лес.
Находят и заросшие ямы разных размеров. Глубокие и узкие, вероятно, служили для охоты на зверя (яму маскировали, на дно вбивали острые колья). Другие – неглубокие и обширные, находящиеся на возвышенности, - для жилья. Рассказывают, что «чучки» так в этих землянках и хоронили себя: хозяин выбивал центральную опору (стойку), которая поддерживала тяжелую крышу из бревен и дерна, и вся семья гибла. У деревни Захарово, на высоком месте, такое захоронение сохранилось до сих пор.
По рассказам людей, первыми в этих местах поселились девять семей – Федоровский род, Тихоновский, Тимичевы, Пестриковы и другие. Что вынудило их уйти в глухую тайгу, подальше от людей – никто толком не знает. Может быть, уходили от «барщины», от крепостного права. Выжигали леса, распахивали землю и селились. Я склонен думать, что наши предки пришли сюда с северо-запада – из Великого Устюга, Вологды, Каргополя. Уж больно похожи наши обычаи, жилища. Продвигались по самому удобному пути: по Северной Двине и ее притокам, по старому сибирскому тракту, который проходил через Лальск и Кай. Эти городки были торговыми центрами, которые притягивали не только купцов, но и разбойников. Были слухи, что в логу у деревни Каптол лихие люди когда-то спрятали клад с золотом. А слухи на пустом месте не возникают.
Этот древний торговый путь проходил в наших местах через деревни Копчиково, Кибаново и дальше вниз по течению Порыша и Камы на восток. В деревне Кибаново в свое время стояла известная в этих краях часовня. 14 сентября, в Семенов день, туда на молебен съезжались люди из разных мест: из Коми-Пермяцкого округа, из пермской губернии и всего Кайского края. Сейчас часовня разрушена, деревни нет, дорога заброшена.

На своей земле

Мой прапра… прадед Карп, отслужив 25 лет, вернулся домой. Зашел в избу, сел в куть (угол у входа) на лавку и развязывает котомку. Его жена сказала: «Пройди, служивый, в передок (в передний угол), садись за стол», а сама, испугавшись, сбегала за соседом Лаврухой. Мол, какой-то мужик пришел, не знаю, кто и что ему надо. Заходят они в избу, Карп и говорит: «Ну, беда совсем. Старуха родного мужа не узнала». У Карпихи и ведро из рук выпало…
Пожил он недолго, так и не дождался сына из армии. Не видел его ни разу – когда уходил служить, жена еще не родила. Илья, вернувшись домой, женился на девчонке из Кая. После свадьбы теща приехала навестить дочь и сильно удивилась, что дом топится по-черному (то есть вместо трубы в потолке было отверстие – «продуха» для выхода дыма). Когда топится печь, все с полатей слезают, потому что вверху скапливается дым. Вскоре теща привезла из Кая кирпич и печника. Так в Южаках появилась первая изба по-белому. Жили в селе бедно. До 1900 года одежду носили домотканую, а из обуви – лапти да валенки.
Но, по сравнению с нынешним временем, с протянутой рукой перед заграницей не стояли. Земля была кормилицей. Землей дорожили, гордились, она не зарастала бурьяном, как сейчас. Егор Федорович, мой дед, отслужив положенный срок и вернувшись домой, стал обзаводиться хозяйством. Когда дело дошло до дележа земли, даже разодрался с родным братом. Я, говорит, вшей в окопах кормил на японской войне, а ты мне земли не даешь! Кое-как разделили.

До революции

Население Южаков год от года росло. У Егора Федоровича семья выросла до 17 человек. Три сына с невестками и внуками и он с женой занимали две избы: в одной жили летом, в другой – зимой. Чтобы прокормиться, разрабатывали еще землю: выжигали участки леса и прямо в пепел сеяли рожь. И, по рассказам стариков, на плохой урожай не жаловались. Потом участок распахивали под пашню, покосы.
Ближе к нашему времени появилась механизация, а то все на лошадях управлялись. У Степана Федоровича были своя молотилка, жнейка на конной тяге, две шерстобитки, кирпичный заводик (точнее, небольшой производство кирпича). Дом для себя построил двухэтажный: первый этаж кирпичный, второй деревянный. Дом – игрушка: винтовая лестница, точеные перила, наличники – подобные сейчас в основном не на свои деньги строят. Все умел делать. Приступил к строительству второго дома для старшего сына, но вскоре призвали обоих на первую мировую войну. Погибли оба в 1914 году. Его внук приготовленный кирпич продал («проел»), дом выстроил деревянный.
До семнадцатого года некоторые крестьяне жили неплохо (относительно послереволюционных событий, конечно). У многих водилось золотишко. Слыхал, что у моего дедушки, Степана Дмитриевича, золота было – целый горшок! Все трудом тяжелым нажил. Куда все потом делось – неизвестно! При Советской власти он под раскулачивание не попал, хотя имущества у него было больше, чем у других. Он вовремя сдал все, что имел, в колхоз и этим спасся. Жалко было отдавать нажитое добро, но ничего не поделаешь – жить-то хочется. Другой мой дедушка по линии матери имел хорошее, крепкое хозяйство: несколько лошадей, шесть коров и много другой живности. До Советской власти, то есть до обобществления имущества, не дожил. Не все, конечно, жили зажиточно в Южаках. Некоторые ездили за зерном, на заработки вниз по Каме в Гайно. Там работали на лесозаготовках.
За свою долгую жизнь много старых домов отремонтировал и везде в верхней части в углу год постройки – 1910, 1911. Думаю, в эти годы не только село, но и Россия бурно развивалась. В деревне сами катали валенки, шили из овчины полушубки, плели лапти. Другую, не домотканую одежду, можно было купить у торговцев, которые приезжали из Слободского и Вятки, или в Кае у Охапкина. Он до революции держал там свою лавку – магазин и трактир. Люди, когда приезжали в Кай, шли к нему.
Дом у Охапкина был большой, не знаю – сохранился ли сейчас? Там можно было и товар купить, и выпить-закусить. Старики байки рассказывали, что по четверти водки там выпивали, до своей деревни доезжали и еще сил хватало коня распрягать. На здоровье не жаловались. На медведя с вилами ходили. Однажды Федот из деревни Захарово с медведем в рукопашную схватился. На охоте выстрелил в зверя, да не убил – ранил. Он на мужика кинулся. Хотел ударить мишку топором, но он зацепился за ветку и выпал из рук. Они схватились и покатились по траве. Одолел-таки Федот зверя, только медведь глаз ему зацепил. Пришел домой, а глаз висит на жилах, сам отрезал его ножницами. С той поры остался кривой.
Сейчас расскажу о своих родителях. Оба родились в 1889 году. Отец участник трех войн: Первой мировой, Гражданской и Отечественной. Погиб в 1942 году под Калугой, похоронен в братской могиле. Все тяжелые работы ложились на плечи матери. Сенокосила, пахала, ухаживала за скотом. Вечерами ходила на посиделки, где при лучине или керосиновой лампе ткали и вязали одежду, плели лапти. И ходила молиться в Екатерининский монастырь. Встанет до зари и старым волоком до Тихово, а это, считай, 70 с лишним километров. Там переночует, и еще 40 верст до Екатерины. Утром переоденет лапти на ботинки и идет в церковь. На следующий день обувает новые лапти (старые за длинный переход разваливаются) и обратно, домой.

После революции

Во время гражданской войны отряд колчаковских лыжников стоял на постое в дер. Копчата. После боев они, при отступлении, в речке Кибановка утопили пушку. Рассказывали люди: зайдет в избу солдат, винтовкой выше головы стукнет прикладом об пол: «Запрягай лошадь. Поехали!» Хозяин: «Куда?» - «Не твое дело. Пошевеливайся!» И приходится отвозить солдат – никуда не денешься. Откажешься, со двора лошадь уведут – до Уксеево или аж до Кудымкара.
О церкви. Раньше люди богобоязные были, без благословения и молитвы ни одно дело не начинали. Как говорится, без батюшки не родишься и не умрешь. Крещение и отпевание были обязательные обряды. В праздники ходили в Кай молиться, там большая церковь была. В 1938 году ее сломали – разобрали на кирпичи, якобы на строительство какой-то гидроэлектростанции. Я малолетним парнишкой с матерью ходил в Кай за горшками (были там три мастера известные, которые занимались этим ремеслом), и видел это варварство. Зачем ломали православные храмы? Разве нельзя было сделать новые кирпичи? Люди Веру потеряли. Было слава Богу, стало слава КПСС. Зачем людей в колхозы сгоняли и имущество отбирали? Точнее, не отбирали, а заставляли крестьян самим отдавать все. Попробуй – не отдай!.. Как, наверное, тяжело было расставаться со своей скотиной, которую забирали в общее стадо. Мои родители последними вошли в коммуну, вошли потому, что обложили «единоличников» огромными налогами.
В колхозе работали от зари до зари, без выходных и отпусков. За работу начисляли трудодни, расчет только в конце года – «натурой» (зерном, овощами) и немного денег. А выразить недовольство нельзя – репрессивный аппарат работал на полную катушку. Картошку сажали так: вспашут, колышком ямку сделают, бросят туда семя и землей чуть-чуть присыпят.
Военные годы были голодные и тяжелые. Хлеб пекли наполовину с травой. Пахали и боронили на себе: человек десять тащили плуг, трое-четверо борону. Я, тогда школьник, тоже наравне со взрослыми впрягался.
В Южаках была только начальная школа, дети из ближайших деревень ходили туда пешком – это 4-5 км. С 5 класса учились в Кае, жили на частных квартирах. В понедельник в 4 часа утра мать соберет котомку продуктов на неделю (в основном хлеб), и топаешь в школу, она тогда называлась школой коммунистической молодежи. Помню, в шестом классе, осенью, послали нас теребить лен. Холодно, моросит дождь. Сбежал я с такого «урока» и всю зиму больше не показывался в школе. Работал в колхозе, вечерами плел лапти. Мои ровесники многие не закончили учебу.
Сельхозналог крестьяне платили очень большой: мяса 36 кг, масло топленое – 9 кг, яиц – 76 штук, еще картошку, шерсть и деньги сдать надо. Налог не осилишь – со двора уведут корову на колхозную ферму. Деньги, которые приходились на трудодни, все забирал налоговый инспектор в счет налога и займа. Осенью все зерно из закромов выгребали. Доходило до того, что уполномоченный выкладывал наган на стол председателя колхоза и требовал все до последнего зернышка. «Иначе, - говорит, - поедешь со мной!» Председатель: «Чем кормить буду колхозников?» - «Не мое дело!». Люди зимой пухли от голода. Когда совсем невмоготу было – ходили «сбирать», то есть просили милостыню, так и выживали.
После войны уже не голодали, но колхозники по-прежнему оставались рабами на своей земле. Уехать из деревни было нельзя – паспортов не давали. Люди старались любыми путями выйти из колхоза: был случай, когда молодая девушка вышла замуж за старика, который работал в леспромхозе. Только тогда получила паспорт. Вот тебе и «свобода».
В леспромхозах люди жили лучше, чем колхозники. Даже когда отменили трудодни и стали выплачивать деньги, социальное положение не выравнялось. Многие наши женщины ходили из Южаков в Камский за 18 километров торговать луком, овощами, вязаными вещами.
Много лет с той поры прошло, а люди в самой глубинке российского Нечерноземья так и не пожили хорошо… Хотя наши предки, хоть и неграмотные были, но себя кормили и с протянутой рукой не стояли."
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

История Масленниковых

"Как раньше жили в Каю? Чтобы ответить на этот вопрос, приведу в пример жизнь моих родителей, Александра Фокеевича и Анны Семёновны Масленниковых.
Александр Фокеевич родился в 1910 году в селе Кай, в восьмилетнем возрасте остался без отца (мой дед умер от рака). К этому времени он закончил только два класса, но школу пришлось бросать, несмотря на протест учительницы (отец учился хорошо), – так решила мать (моя бабушка). В семье нужен был кормилец. И пошёл отец работать извозчиком – «ямщичал». Он возил сотрудников Кайского волостного управления по делам в Лойно и другие сёла-деревни, приходилось ему ездить и до самого Верхсысолья. Рассчитывались с ним, малолетним, по-разному: одни – деньгами, другие давали кусок материи, третьи платили рыбой.
Кроме приработка на отце лежала основная забота по хозяйству. Семья занималась хлебопашеством на своей земельной полосе, держала коров, лошадь и другую обычную для деревни живность. У бабушки ещё была дочь, старшая. К сожалению, тётя Груня, оставшись в войну без мужа, умерла в 1947 году от болезней и недоедания, оставив двух сыновей.

Анна Семеновна родилась в 1909 году в деревне Масленниково. В семье кроме неё были старшие брат Фёдор и сестра Татьяна, младшая Анастасия. В общем, средняя по числу детей семья. Но дед мой, опять же из-за нехватки рабочей силы (дядя Фёдор сгинул на Гражданской войне) своим помощником сделал мою маму. Анна везде была с «тятей» (так раньше называли отцов): и на рыбалке, и в поле, и в поездке в Гайны за солью. Мать росла смышлёной, практичной. Умела всё: ткать, пахать, боронить, сеять, ездить верхом на лошади, молотить, жать и ловко управлять веслом в лодке. В отличие от отца, мать вообще не училась. Семья тогда жила в д. Найданово. Когда подошёл возраст, она собралась в школу, надела новые лапти, но её не пустили учиться. Так и проревела весь день на крыльце. Много лет спустя, уже будучи замужем и имея детей, мать окончила «ликбезовские» курсы, научилась грамоте и писала письма отцу на фронт. Хотя мать и была неграмотной, но её, ещё в «девушках», выбрали народным заседателем суда.

В 1930 году мать и отец «сошлись». Александр Фокеевич к тому времени был членом колхоза «Красный пахарь», а Анна Семёновна жила в семье единоличников. Брак зарегистрировали в Татариновском сельсовете, центр – деревня Булатово. В семье родились сыновья Аркадий и Валентин (умер маленьким). Потом отца взяли в армию. Отслужив действительную службу, он вернулся домой. До войны у родителей родилось ещё четверо детей: сестра Валентина, брат Геннадий, брат Иван (умер маленьким) и Александр.
Центром колхоза была деревня Валдырево. Колхозники построили ферму и конный двор для обобществлённых животных, склад под зерно. Отца выбрали заместителем председателя колхоза Масленникова Егора Ивановича, бывшего председателя комитета бедноты. Работы на полях было непочатый край. Колхозники тогда выращивали рожь, овёс, лён, картофель и озимую рожь. И урожаи снимали неплохие. Например, овёс давал по 15 центнеров с гектара в амбарном весе. Мяса сдавали государству по 60 тонн в год. Это очень хороший результат работы, учитывая небольшой размер земли – 726 га вместе с покосами и лесами.
Когда началась финская кампания, отца опять забрали в армию. В боях поучаствовать не пришлось – война быстро закончилась. Но пришлось участвовать в «расширении границ СССР» – присоединении Эстонии, Латвии, Литвы и восточной части Польши. Он возил ветеринарного врача на бричке по воинским кавалерийским частям.

В 1940 году неожиданно умирает моя бабушка, и отца демобилизуют. Но долго на гражданке ему побыть не пришлось – началась Великая Отечественная война. Его опять призывают в армию, но тут родился брат, и мобилизацию отсрочили. Отец называет младшего сына своим именем, понимая, что может не вернуться с фронта.
Сначала он попадает на Дальний Восток, где напротив, в Манчжурии, стояла грозная Квантунская армия Японии. Здесь шла активная подготовка резервов для Западного фронта.
Вскоре его отправляют на Запад. Он воевал в составе специальной артиллерийской дивизии Верховного Главнокомандования. Немцы не зря называли её «Чёрная дивизия», она имела все виды артвооружения: от гаубиц до «Катюш». Там, где готовилось наступление, там появлялась «Чёрная дивизия». Она поначалу даже применяла термитные снаряды, и тогда, как в песне: «…горело даже то, что не должно было гореть». Термитные снаряды прожигали любую танковую броню.
Отец воевал наводчиком тяжёлой гаубицы, потом командиром орудия.
Однажды боец передал отцу, что его вызывает командир батареи. Отец рванулся, а сзади, где он только что стоял, разорвалось два снаряда. От бойца, передавшего приказ, не осталось ничего... В другой раз новобранец, услышав «завывание» бомбы, кинулся от страха из окопа и попал прямо под бомбу. Его разорвало на куски.

А в тылу женщины и подростки работали и за себя, и за ушедших на фронт мужчин. Пахали на себе (лошадей тоже мобилизовали) или на быках, стремились не уменьшить посевы и получить больше продукции. Работы хватало всем, в том числе и детям. Они помогали матерям управляться на фермах, пастушили. Работали от зари и до зари, пока всё не успеют сделать. А дома матерей ждали малые дети, часто голодные и разутые, и личное подворье.
Колхоз своих членов не кормил: всё, что они выращивали и получали, уходило в счёт госпоставок. Кормило своё подворье. «Если бы не корова да не картошка, умерли бы с голоду», – говорили старшие братья Аркадий и Геннадий. Они в войну были маленькими, но запомнили голод и холодные зимы. Если старший Аркадий привезёт заготовленные в лесу дрова и распилит их, то затаскивать их в избу приходилось младшему Геннадию. А обуви не было. «Выскочишь босиком на улицу, схватишь полено и бегом домой. Ноги у печки отогреются, снова за поленом», – вспоминал он.

Мать военное лихолетье называла «каторгой». Однажды в отчаянии от голода она побежала из д. Вятской в с. Кай, к председателю сельсовета просить «хоть немного зерна для голодных детей». Председатель ответил: «Как наделали, так и кормите». Фамилия председателя была Безгачев, а все звали его Либо. Такое прозвище у него появилось после Гражданской войны. Младшего сына, Сашу, матери пришлось отправить к бабушке «на прокорм». Так и пережили войну.
А отец, пройдя с боями Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, победу встретил в австрийском городе Грац. Во время переброски наших войск на Дальний Восток он тяжело заболел: сказались окопная жизнь и контузия. Почти до октябрьских праздников он пробыл в румынском госпитале. Наконец, вернулся домой, но больным. Здесь уместно вспомнить семейное предание. У деда с бабкой родилось 15 детей. Но выживала только одна девочка, все мальчики почему-то умирали. Чтобы не остаться без наследника, дед при крещении моего отца дал в церкви зарок: «Пусть служит, но живёт». Дед опасался военной службы. В семье было ещё одно предание… Дед моего деда, отслужив в царской армии 25 лет, по дороге домой был ограблен и убит. …Зарок для отца «сработал». За всю войну он не был ни разу ранен, только шинель оказалась простреленной.

После войны немногие из кайских деревень вернулись с фронта. Кто был покрепче, старались вырваться из колхоза и вместе с семьями уехать на особый 4-й завод – так называли п. Созимский. Отцу из-за болезней переезд был не по силам. А через пять лет после возвращения отца родился я, пятый ребёнок в семье.
Послевоенная жизнь в колхозе мало чем отличалась от военной. Особенно трудным был голодный 1947 год. Для многих он оказался последним…
В 1948 году мои родители переехали из д. Вятской в Валдырево. Здесь началась моя жизнь. Родители пережили царя Николая II, Ленина, Сталина, Хрущёва, Брежнева, Черненко и Андропова, но вот перестройка им не далась. Отец умер в 1992 году, мать – в 1994-ом. В 1980 году у них была золотая свадьба, но такие даты крестьяне никогда не отмечали и не думали о них. Такой традиции отмечать «золотые», «серебряные» и прочие свадьбы просто не было. Зато отмечали день ангела-хранителя. В то время в церкви записывали новорождённых по дню не рождения, а крещения. Так, отца крестили 20 августа «на Александра», а именины он справлял 12 сентября – в день перенесения мощей Александра Невского. Мать крестили 27 февраля, а именины она справляла 16 февраля – «на Симеона Богоприимца и Анны пророчицы».

В 1971 году родители переехали в Кай. Здесь впервые получили паспорта и увидели своих последних внуков, моих сыновей. Всего же у них было 12 внуков и внучек. Родители «подняли на крыло» пятерых детей, троим дали высшее образование. Аркадий работал главным ветврачом района, директором совхоза «Лойнский», был депутатом районного совета от Чакуша. Александр был зоотехником в Зуевском районе. Сестра Валентина и брат Геннадий (погодки) жили в одном посёлке Камском. Валя – поварила, а Саша работал на разной технике в Перервинском леспромхозе. Его портрет одно время висел на районной Доске Почёта. А я большую часть трудовой жизни проработал агрономом в совхозе «Кайский».
Видимо, не зря мои родители праздновали дни ангелов-хранителей. Они хранили их, оберегали. Отец и мать прожили тяжёлую, но долгую жизнь – более 80 лет, из них 62 года в браке. На таких тружениках держалась и будет держаться наша страна."

Юрий Масленников
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

Воспоминания Нины Шанцыной, учительницы села Кай:

"Мать была из семьи крестьянина - горшечника Тарасова Семена Ивановича. Земли держали много. Зимой делал отец ее горшки. В селе (Кай) было 5-6 семей горшечников. С помощью гончарного круга, который приводил в движение ногой, вот и весь инструмент. Да еще, конечно, руки! Глина Заготовлялась заранее. Потом ее прямо в избе, в большом деревянном ящике месили и делали большие комья. Надо было сделать стенки ровные, тонкие, чтобы, когда обожгут, издавали звук. В печи без трубы (дым шел в избу) обжигали. Посуду всю делали из глины: большие корчаги (двухведерные) под домашнее пиво и овсяную бражку, горшки по 1-2 литра, кружки, чашки для жарки. Топили печь жарко, поэтому в день обжига спали все на полу. Мать была работящей, знала всю крестьянскую работу. Научилась самоучкой шить, была плясуньей и певуньей, даже пела в церковном хоре. Но на вечерки ее отпускали редко - надо было прясть нитки для холстов и ткать. Жили они в юности бедно. Ходили в лаптях. Валенки приобрела себе на заработанные шитьем деньги, уже взрослой девушкой. Своему отцу Афанасья помогала сплавлять горшки вниз по реке Каме, до Чермоза, до Гайн. Когда на реке схлынет большая вода, делают из бревен плот, на нем устанавливают небольшой шалаш и делают очаг, чтобы готовить пищу. Нагрузят плот горшками и плывут по реке. Обязанности матери поддерживать огонь, готовить немудреную пищу и караулить плот. Когда подплывут к какому-нибудь месту, отец ее уходил искать покупателей, а Афанасья караулила. Обратно они шли пешком, лесными тропами. Сплавлялось обычно несколько горшечников, поэтому возвращались все вместе, шли цепочкой. Семен Иванович в последние годы жизни уже болел, была сильная одышка, быстро идти не мог. Боялся отстать от ватаги, всем вместе идти было безопаснее. Вот, отдохнув, собираются идти, он шепнет дочери: "Афанасья, иди вперед!" Она понимала, что отец посылает ее вперед, чтобы она шла медленнее, а за ней медленнее шли следом и остальные. Вот и успевала Афанасья, жалея отца, вперед забегать толком не отдохнув.

Мастерство горшечников передавали из поколения в поколение. Были свои секреты, как покрывать горшки глазурью, делать рогульки, ручки. Так, сын деда Семена стал тоже горшечником - Иван Семенов Тарасов (брат мамы). Кроме помощи отцу, Афанасья ходила помогать людям молотить, жать, нанималась по найму на всякую сельскую работу. Была мать волосом ярко-рыжая, прямо медный цвет волос, у нее была густая коса, а лицо все в конопушках, как у всех рыжих. Особым вниманием у парней не пользовалась. А вот отхватила себе Афанасья золотого парня, работящего, ласкового, ладного. Отец женился на ней, хотя у него были подружки и из богатеньких. С братом Ваней сватались к ней, состоялось рукобитье. Время перед свадьбой было для нее очень неприятным. Пойдет за водой, а в воротах записка: "Откажись, все равно разведем". Но она не отказалась от своей любви, и, мне думается, не зря. Прожили они совместно с отцом около 60 лет, дружно вырастили пятерых детей (было больше, но в живых осталось только пятеро, так как детская смертность раньше была очень высокой. Одна девочка - Люся, дожила даже до 9 лет, и тоже умерла от менингита). Мать и отец заслуженно пользовались вниманием и любовью своих детей до старости.

Кайские обычаи. С давних времен в селе отмечали "Семик". Ходили на кладбище (Кашину гору) поминать усопших. С утра тянутся люди семьями, приезжают родственники издалека. Несут большой рыбный пирог на руке, завернутый в скатерть домотканую и другую какую-нибудь снедь. Яйца вареные, блины, селянки, несут и бураки с бражкой, пивом. Все это на могилах раскладывают и едят. Иногда с Кашиной горы спускались и пьяные (но это была большая редкость). А вечером этого дня были большие танцы. Какой-нибудь гармонист заявится и все довольны. Бывали массовые гулянья, обычно летом, на берегу реки Камы (где Верхний Перевоз). Там стояла на берегу разрушенная баржа, с каютами, хорошо было организовывать торговлю. Непременно были танцы и соревнования на лошадях. Давали подарки, но не деньгами, а вещами (например, седло). Приходили люди со всех ближних деревень. Хороший обычай-помочи. Делать какую-нибудь работу вместе с соседями. Например, сажать огороды. Картошку садили грядками, а не сплошную. Надо было по-вспаханному борозды разгрести (чтобы земля не засохла). Сообща делать быстро и весело. А после работы обед. Хозяйки старались поставить на стол лучшее, что сохранилось до весны. У многих в селе были прозвища, не всегда обидные, но в глаза не называли. А больше звали по имени-отчеству, уважительно. Жен называли по имени мужа: Ваниха (значит, мужа хвали Иван), Петиха, Васиха, Аркашиха, Степиха и так далее. В селе было три Ивана Васильевича Тарасовых (моя родня по матери). Чтобы различать их, одного звали "Пленный" (был в плену в Империалистическую войну, в Первую мировую). Второй Иван Васильевич был "Ермин" (потому что Ерма был отец), а третий - "Младший", хотя все они не были братьями.

Помню прозвища односельчан: Вася Чикан, Шура Гусь, Ваня Грозный, Ваня Ризный, Тиша Горбатый, Саша Калина, Зайчик (жену его звали "Зайчиха"). Зайчиком, говорят, прозвали за то, что всякую травку любил брать в рот пробовать, грыз. Воровства в селе большого не было. На замки двери не закрывали. На дверях были задвижки, крючки или просто вертушки. Но случалось, что и крали. Раньше Кай был местом ссылки и уголовных, и "политических" (до революции). Мать рассказывала, что ссыльные уголовники как-то украли корову. Увели ее со двора, обув на копыта лапти, на все четыре ноги. Воров так и нашли. А я не помню больших грабежей. В войну одна женщина, очевидно от безысходности, зарезала чужого теленка и овцу. Но в войну за кражу судили очень строго. Даже за карман зерна можно было получить срок. Народ жил как-то дружно, честнее, чем теперь. Помню отец заготовлял дрова - осину в половодье потом пригонял на луг, когда уйдет вода. Распилим, потом здесь же складываем, а домой возили зимой. Ни разу не было, чтобы кто-то украл дрова. Стадо коров, овец, свиней не пасли, а утром отправляли на луг, вечером ребятишки загоняли домой.

Бывали и застолья, по большим праздникам. Село было еще в старину разделено на три части (по "церковным праздникам"). В одном конце - Фролы и Лавры, в другом - Преображенье, в третьем - Воздвиженье. Вот родственники и ходили друг к другу в гости и еще, конечно, отмечали советские праздники: октябрьские, 1-ое мая, Новый год. Любили петь песни (" По Муромской дорожке...", "Александровский централ", "Распрягайте, хлопцы, коней", "Коробейники", "Сказки морские" и даже романс: "Накинув плащ, с гитарой под полою."). Еще пели "Про Касьяна", а позднее про Черемуху, Калину, "Каким ты был, таким остался" и т.д. Дни рождения справляли редко. Детям что-нибудь сошьют в качестве подарка, из одежды. А некоторые на именины варили кашу и когда начинали есть, то клали на кашу деньги, как подарок. У нас этого не было. Сплачивали людей общие работы взрослых и детей. Например, в колхозе. Никто не подгонял, сами старались.

Военное время. Начало войны не особенно помню, но в сентябре - октябре 1941 года к нам в Кай стали приезжать эвакуированные - семьями из Ленинграда. К нам во второй класс прибыла девочка Козлова, с мамой и бабушкой - учительницей. Поселили их в начальной школе (маленькая комната для учителей была). В школе находилось два класса, русская печь в прихожей, кухня - и все. Это был бывший дом попа. Стояла школа на верхней улице. Нас удивляла, что эта девочка не бегала, как мы, а все жалась к печке или сидела на ней (печь была русская). Нам было интересно, казалось, девочка приехала с самой войны. Ничего о войне она нам не рассказывала, как и что, да мы и не спрашивали. Казалось, это где-то далеко. Когда война затянулась и мы все почувствовали причастность к ней. Многих братьев, отцов не стало, горе стало всеобщим. Еще была одна ленинградская семья Васильева - мать -акушерка, дочь Ирина училась с нами до 6 класса. Много о войне узнали от эвакуированной учительницы математики Ивановой Ольги Григорьевны. С нашей семьей она подружилась, учила Нину. Летом с нами ходила по грибы и ягоды, заодно и рассказывала о Ленинграде. Жила она в Нижней школе с техничкой в одной комнате, а у той была дочб учительница истории - Лузенина Зоя Константиновна. Как только сняли блокаду Ленинграда, она попросилась в Ленинград. Все ждала от мужа известий, но он погиб. Увезла с собой и Лузяниных Афанасью и Зою. В войну до 1945 года в Каю был детский дом. С нами тоже дети учились, плохо одетые, полуголодные, вечно жались к печке. Многие очень печальные, видимо, больше нашего знали о войне. Когда получали похоронки, соседи переживали все. Радио не было, сводки с фронта по телефону передавали, да кто расскажет, раненые вернутся или из газеты. Пугали мобилизационные повестки подросшим за войну юношам и девушкам. Их призывали и на войну, и на трудовой фронт, работать в ФЗО. Отказаться было невозможно. Трудно было жить из-за налогов. Кто держал скот (без него невозможно было выжить) надо было сдать: за корову несколько килограмм масла, за овцу - шерсть, мясо и т.д. Так что хозяину ничего не оставалось. Даже за кусты, яблони брали налог. Чтобы как-то заплатить налог, мы собирали шиповник. Масло можно было заменить сушеным шиповником (для госпиталей) или сухим картофелем. Но его надо было очень много собрать. Сдавали мешками, сушили на печи. Выживали более трудолюбивые семьи. Немало и с голода умирали. Родители бились изо всех сил, чтобы накормить детей. Хлеб пекли с клевером, пистиками и щавелем, которого на опустевших полях появилось много. Весной на колхозном поле искали остатки гнилой картошки. Она уже ссохнется вся, но тоже еда, делали лепешки. В войну рабочим и служащим давали хлебный паек: 400 граммов, а на детей - 200 граммов. Отцу давали паек, а на детей - нет, так как сельская местность. Удивляюсь моим дорогим родителям. Ведь в войну они учили двух детей: брата Клавдика в Свердловске в институте и сестру Агнию в Омутнинске. И им даже не приходило в логову лишить детей возможности учиться, послать работать. Брат подрабатывал. Хотя был он небольшого роста, совсем юный, колол дрова. Отца видела плачущим единственный один раз. Когда он получил "похоронку" на сына Виктора (пропал без вести). Школьники в войну заготовляли дрова для школы. Пустые дома на дрова разбирали, на санках чурками вывозили. После уроков дергали лен, копали картошку для колхоза. И еще шефствовали над лошадьми. Это же была основная тягловая сила, техники не было. Но конюхи нас ругали, что много сена даем каждый "своей" лошади, но по норме. Макулатуру в войну мы не собирали. Не было в деревне лишней бумаги. Даже тетрадей добрых не было. Писали, помню, какое-то время, на оберточной бумаге, разлиновав ее. Она была грубая, рыхлая, чернила расплывались. Или в книгах находили чистые (титульные) страницы. Писали на них. Собирали по домам, в кузнице, банях золу, возили на санках для колхозных полей. Собирали деньги на танк или самолет. Жили ожиданием лучших времен.

В школе по утрам делали зарядку, а с 1943 года на линейке всех заставляли петь гимн Советского Союза. работала пионерская организация, носили красные галстуки. 9 мая 1945 года помню. радовались концу войны. Весть об окончании войны услышала от отца, он пришел с работы и сказал: "Все, война кончилась". Стали ждать вестей с фронта и возвращения близких.

Далекие 50-ые годы. В 1954 году работать учителем было непросто. Учились в старой школе (ШКМ-школа крестьянской молодежи), построенной еще в 30-зые годы. Здание было старое, отопление печное, учеников было много, все классы не вмещались, их объединяли (3-5 классы, 2-6 классы). Учились в две смены, при керосиновых лампах 2-3 на класс, они часто дымили, выходили из строя, в классе была полутьма. Вот и зрение! Было 2 пятых класса, два - щестых, два - седьмых, 8,9,10 класс. Колхозы были бедные и учеников постоянно привлекалм к разным работам: убирать картошку, жать, заготовлять дрова для школы и т.д. И все это делалось на энтузиазме. плохо одетые и обутые, полуголодные ученики работали хорошо. В старших классах обучние было платное. Учиться хочется, а платить денег нет. В колхозе была натуральная оплата, денег на руках у крестьян не было. Хочешь-не хочешь, приходилось классным руководителям добиваться платы за школы. Вызывали к директору, грозили отчислением."
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

Из переписки омского пенсионера М.И.Поткина с вятским краеведом Е.Н. Осколоковым:

«5 февраля 1967 года. г. Омск.
Добрый день, Евгений Николаевич! Вчера получил ваше письмо, за которое благодарю и считаю своим долгом написать вам ответ, хотя я вас не знаю. Я чувствую, что в Кирсе ко мне относятся с недоверием, если не все, так некоторые. Вначале со мной переписывались Суслов А.А., Шулятьев Г.И., военком Чапаев, пионеры отряда имени Гайдара обещали выслать фото памятника и братской могилы, где захоронены в 1919 году герои гражданской войны. Это для меня было бы самым дорогим подарком.
Обещали также разыскать участника гражданской войны кирсинца Геннадия Гурова, моего близкого товарища, с которым мы шли вместе до реки Тобол в команде речной флотилии. Пока эти обещания остались на бумаге. Прервали переписку однополчане Суслов и Шулятьев. Теперь и вы пишете, что ничего не известно о госпитале в селе Екатеринино, в котором я лежал и лечился в 1919 году. Его нельзя назвать госпиталем в полном смысле слова, потому что раненые там лежали не на койках, а на полу, на чистой соломе в крестьянских избах. Мне кажется, я и сейчас бы нашёл этот дом, если он ещё сохранился. В этом полевом госпитале был единственный фельдшер с мизерным запасом медикаментов. Может, это отделение санчасти при обозе, но всё же оно было, и раненые, и обмороженные в бою лечились там.
Когда начался бой за Кирс, к нам тоже поступали раненые. Хорошо помню, как к нам привезли раненого в руку командира 2-й роты 2-го батальона Субботина, под началом которого я служил в Юксеевском походе. Он собрал всех нас и рассказал подробно о ходе кирсинского боя. Как нахально белые шли через огороды в атаку, как их подпускали близко наши солдаты, а потом сильным огнем скашивали, а остатки в штыковом бою добивали. Правда, штыки у нас были не у всех, но в рукопашный бой ходили все. Атаки беляков повторялись несколько раз, траншейное орудие вышло из строя, пулемёты накалились, на исходе были патроны. Однако силы неприятеля не иссякли, но беда в том, что еще свежий полк белых должен подойти со стороны Кая. После этого Субботин скомандовал раненым: «Кто может носить оружие, одевайтесь». В этом же селе стояла хозчасть нашего отряда, в ней был некоторый запас оружия, в большинстве своем однозарядные винтовки. Ими и вооружили нас. Вся хозяйственная часть и раненые пошли в лес занимать оборону, здоровые валили лес, убирали снег за укрытием и ждали атаки. Но враг не пришёл, говорят, задержался на переправах разлившихся речек.
В это же время к нам подошёл из вятки на помощь 9-й железнодорожный полк, но переправиться сходу не смог из-за сильного ледохода. Первый плот, на котором хотели доставить нам боеприпасы, раздавило льдом, и всё погибло. Больше рисковать не стали, ждали, когда пройдёт ледоход. На другой день бойцы стали понемногу переправляться на другой берег и сразу же пошли навстречу белякам, а нас, раненых, сняли с обороны.
После этого я вскоре был выписан из госпиталя, пришёл в роту. Командир роты был уже другой. Многих товарищей не стало, кого ранило, многие пали смертью храбрых. Фамилий их не помню, за исключением командиров отделения и взвода. Командир взвода был Глушков, отделения – Старостин; оба погибли в кирсинском бою.
С первых дней, как пришел в роту, услышал, что формируется речная флотилия на базе небольшого парохода. Комиссар батальона удовлетворил мою просьбу, перевёл и меня в эту команду. Он был моряк. К сожалению, его фамилию и командира батальона, который тоже погиб в кирсинском бою, забыл. Это был Двоеглазов, уточнил мне потом Шулятьев Г.И. Видите, как трудно все запомнить, многое стерлось в памяти. Забыл и такие вещи: полк, который пришел к нам на помощь, № 6 или № 9, забыл и тот лес, по которому прошел туда и обратно, то ли графа Строганова, то ли Шереметьева. Вот и хотелось мне через переписку с кирсинцами восстановить в памяти то далекое героическое прошлое, ведь из нас очень немногие дошли до Сибири.
Командир нашего отряда Мрачковский в 1920 году здесь, в Омске, был расстрелян. Не знаю, за что. Одни говорят, как меньшевик, другие, как троцкист. Потом всё, что было связано с его упоминанием, зачеркивалось. Даже мне, рядовому бойцу этого отряда, пришлось пережить кое-что в 1938 году. После войны выберут меня на партконференцию. Надо заполнять анкету, а там спрашивается о службе в армии, участии в гражданской войне. Я и писал: «Служил в отряде Мрачковского». Анкету бракуют. Пишу по-другому, без слова «Мрачковский», тогда порядок. Вот такие дела бывают, уважаемый Евгений Николаевич.
А теперь о Юксеевском походе 1918-1919 гг.
Первые годы для молодой советской республики были очень тяжелые. Огненное кольцо сжималось. Контрреволюция и интервенция всеми силами хотели задушить власть Советов, власть рабочих и крестьян. Пали Пермь, Глазов. Колчак двинулся на Вятку, пытаясь соединиться с северной контрреволюцией и интервенцией, против которой сражалась 6-я армия. Я и мой товарищ по Петрограду служили в г. Вятке добровольцами в конном запасе 3-й армии, ухаживали за раненными лошадьми. В это время, после сдачи Перми, в Вятку приехала партийная комиссия во главе со Сталиным и Дзержинским. Они устроили общегородской митинг, на котором мы узнали, что формируется лыжный батальон. Пошли в военкомат и перевелись в этот батальон. После двухнедельного обучения на лыжах выступили на фронт. Этот батальон назывался «Северный экспедиционный отряд Мрачковского».
Из отряда отобрали несколько лучших лыжников, куда входил и я, и выслали вперед отряда вдогонку за бежавшими офицерами-дезертирами из Вятского гарнизона. Гнались до самого Слободского, но безрезультатно. Большинство из нас до крови натёрли ноги. Со Слободского пошли на Кирс. Здесь к нам примкнуло много добровольцев. Далее уже двумя батальонами двинулись дальше на Кай. В селе объединились с Кажимским отрядом лыжников и пошли дальше через дремучий лес в пермскую губернию к селу Юксеево. Первый батальон завязал перестрелку у дачи графа Строганова. Это был первый бой, и появились первые жертвы. Наш второй батальон пошел влево в обход, захватил Иванческую волость. Население всё убежало с белыми. Говорят, они были напуганы слухами, что красные – это звери: отрезают уши, нос, выкалывают глаза.
Наша рота занимала заставу в деревне Москвино. Одна половина роты осталась на заставе, другая ушла на отдых в село Юксеево. Однажды поймали незнакомого красноармейца, который пытался перейти к белым через нашу заставу. Мы его сдали Субботину, и он отвез его в Юксеево, в штаб 1-го батальона, который расположился в поповском доме. Пока командир привязывал лошадь (было уже темно), задержанный скрылся. У него были связаны только руки. Сразу объявили тревогу, зазвонили в церковный колокол, все побежали на место сбора. Мы не успели даже раздеться и тоже пошли. Быстро оцепили село, сжимая кольцо. Брели по пояс в снегу и около бани в сугробе его обнаружили.
Оказалось, он приехал из штаба отряда с секретными документами, и поп сумел его уговорить перейти к белым – этот парень когда-то жил у него в работниках. Они были расстреляны оба: поп и дезертир.
Не успели обсушиться, снова тревога: белые заняли деревню Пармайлово и стали наступать на Юксеево большими силами. Так в непросушенном обмундировании и пришлось идти в поле, занимать свое место в цепи. Этот бой длился с раннего утра и до вечера. Тогда многие погибли. Был убит мой лучший друг Саша Потанин. Отчества у него не было. Он воспитанник детдома и не знал отца.
Многие из нас были обморожены, в том числе и я. Меня подобрали санитары. Вечером получили приказ об отступлении на Кай. Подвод нет, раненых везти даже не на чем. Не знаю, увезли ли всех раненых из Юксеево. Часть из них, наверное, осталась. Меня и еще одного раненого положили на розвальни, на которых было установлено ещё траншейное орудие. Нас часто в пути сбрасывало на поворотах; в какую сторону поворот, тот из нас и летит. Батарейцы ругались: надоело им нас подбирать. Примерно на середине волока стояли какие-то лачужки, часовня и баня. Нас затащили в баню, положили на полок и накормили горячей похлебкой. Отогрелись и поехали дальше до Кая, оттуда в Кирс, а затем в Екатеринино. Тяжелораненых успели переправить через Вятку, а легкораненые и обмороженные остались в Екатеринино. Вот так и закончился Юксеевский поход нашего отряда.
Немного о дальнейшем. К нам пришел из Вятки пароход «Коммерсант», привез продовольствие, пулеметные ленты, обмундирование и боеприпасы. Прибыло и пополнение. Этот пароход влился в нашу флотилию. Был получен приказ: выйти на Каму для соединения с волжской флотилией. Но мы долго туда добирались с верховьев Вятки: озёрный пароход имел большую осадку, часто садился на мель. Это нас задержало. В Пермь пришли уже к «шапочному» разбору. Волжская флотилия пошла обратно на Волгу, а мы остались в Перми, тушили горящую нефть на деревянной барже. Затем пароходы сдали и пошли догонять свою часть, догнали её только в г. Чусовом. Через Уральские горы переходили пешком. По другую сторону Урала переправились через реку Туру и вошли в город Верхотурье. Второй город Туринск, где засели белые, брали с боем. Здесь находилось много пароходов, но все они были неисправны, хорошие угнал Колчак.
Здесь мы выполняли караульную службу, наводили порядок в городе. А нам в это время ремонтировали пароход. Как только он был подготовлен, пошли вниз по Туре в сторону Тобольска. Выйдя на Тобол, встретились с пароходом колчаковской флотилии «Александр Невский». Завязался бой, о котором, к сожалению, не могу рассказать – был ранен. Пришел в чувство в селе Покровка, в доме Григория Распутина. Там находился полевой госпиталь. Затем меня увезли в г. Тюмень, где я лечился.
Вы спрашиваете, кто был в составе экипажа. Всех назвать не могу, многое забылось. Помню начальника флотилии ленинградца Архипова, военного моряка Балтфлота, машиниста 1-й статьи Хлызова, кирсинцев – юнгу Геннадия Гурова (он у нас был за писаря) и матроса Якова Гурова.
Остальные военные моряки все были уроженцами Костромской и Ярославской губерний. С нами ехали три комиссара, во главе их находился некто Червонный. Он потом стал председателем Тюменского ревкома. Когда я вышел из госпиталя, он мне оказал большую помощь.

До свидания,
с уважением к вам Поткин».
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

Михаил Котлов о жертвах политических репрессий:

"Первые репрессированные в стране появились еще в годы гражданской войны после широко известного постановления СНК от 5 сентября 1918 года «О красном терроре». Согласно этому постановлению ВЧК были даны большие, практически неограниченные права по выявлению белогвардейских заговоров, противников Советской власти. И чекисты не замедлили их применить.
Согласно Книге Памяти жертв политических репрессий Кировской области (Киров, 2000 г.), первым пострадавшим в Верхнекамском районе был кирсинец А.И. Подшивалов, бывший до прихода Советов к власти председателем земской управы и примкнувший к партии эсеров. За «контрреволюционную деятельность» 14 сентября 1918 г. его арестовали и продержали под стражей до 29 мая 1919 года. Он был амнистирован Вятским революционным губтрибуналом на основании VI Чрезвычайного Всероссийского съезда от 6.11.1918 г., который принял постановление «Об амнистии»…
10 мая 1929 года особым совещанием при коллегии ОГПУ по ст. 58 п. 10 УК РСФСР (пропаганда или агитация) подвергнуты лишению права проживать (идет перечисление крупных городов) и прикреплены к определенному месту жительства на два года В.А. Осколков из д. Колеговы, Н.И. Осколков из д. Баранниковы, К.И. Плотников из д. Плотниковы Верховского сельсовета.
Житель г. Кирса пенсионер В.И. Цылев, один из внуков по материнской линии раскулаченного Николая Ивановича Осколкова, рассказывал, что его дед держал большое хозяйство, где кроме остальной живности было семь (!) коров, имел две избы: зимнюю и летнюю. Он вспоминал, как мать его всю жизнь возмущалась: «Семья у нас большая была, работящая. Вставали до зари, ложились затемно, все по хозяйству управлялись. Ну и что?.. Забрали голодранцы коровушек и в колхозе загубили их!»
Первое сельхозобъединение, как альтернатива крестьянам-единоличникам, хозяевам своей земли, у нас появилось в Чакушском сельсовете 26 августа 1927 года – это сельхозкоммуна «Искра». В нее вошли 66 человек, в том числе трудоспособных 34. Скот, орудия труда и наделы земли были объединены. Затем 11 декабря 1928 года в д. Михайловском Безгачевского сельсовета из 41 единоличного хозяйства образовалась сельхокоммуна имени Дзержинского…
В следующем, 1929 году, 22 июня, в д. Зезяево Кичановского с/с образовалась сельхозартель «Победим», 15 декабря в д. Тихово Тиховского с/с – коммуна «Смычка», 19 декабря в д. Майбурово Безгачевского с/с - «Новый путь». В 1930 году появилось еще около 20 сельхозартелей, коммун и ТОЗов (товариществ по обработке земли)…
В 1930-33 годах разные сроки лишения свободы или ссылки только в нашем районе получили 43 человека. Значительная часть из них были крестьяне-единоличники, остальные – колхозники, осужденные за «колоски», «за антисоветскую агитацию против коллективизации», за то, что уходили из колхозов и т.д. В итоге самые крепкие хозяйства, которые задавали тон работы в деревне и служили хорошим примером для других, на которых, по сути, держался весь аграрный сектор, были уничтожены. Многие из зажиточных крестьян, напуганные репрессиями, бросали землю, дома и уезжали с насиженных мест; они разными способами устраивались в леспромхозы, на заводы, стройки.
Потом наступила очередь середняков и даже бедняков. Для того чтобы облегчить их причисление к кулакам, были придуманы новые термины «подкулачник», «кулацко-зажиточная верхушка деревни», не применявшиеся ранее. Цель заключалась в том, чтобы каждый протест крестьянина против колхозного строя, изъятия у него урожая, можно было квалифицировать, как протест «подкулачника», «классового врага», и расправиться с ним…
Житель г. Кирса пенсионер А.М. Саввин, сын раскулаченного в 1930 году М.Ф. Саввина из д. Каптол Безгачевского с/с, в 2001 году рассказывал на суде (он обратился туда с иском о возвращении ему конфискованного у них имущества, и суд удовлетворил его требования), что у них имелось два дома, лошади, коровы, конная молотилка, соломорезка. Все это конфисковали, а главу семьи выслали. Жена с двумя маленькими детьми была вынуждена ютиться у соседей и, чтобы не умереть от голода, просить милостыню. Вот так у нас разоряли сельское хозяйство…
Из опасения быть причисленными к кулакам, крестьяне стали сокращать посевные площади, забивать «лишнюю» скотину…

Вспоминает житель Рудничного В.И. Пеплов. Его родителей в марте 1931 года репрессировали. Отца посадили, а мать с детьми выслали из Нижегородской области в наши края. Было ему в ту пору пять лет.
«Семья наша жила единоличным хозяйством, которое во время коллективизации обложили непомерными налогами. По словам отца, чуть ли не через каждый две недели заставляли вносить деньги. Он исправно платил, а ему в ответ преподносили новые налоги. И говорили: либо вступай в колхоз, либо за долги отберем все имущество. Хозяйство оказалось на грани разорения. Тогда отец взбунтовался: и платить отказался, и в колхоз не стал вступать.
Вскоре его арестовали и посадили в тюрьму на три года; скот и большую часть имущества описали в счет долгов и передали в колхоз. А мать с тремя детьми на основании решения собрания жителей деревни, которое «осудило кулаков, не поддерживающих политику партии и правительства в деле коллективизации», выслали на спецпоселение. Наверное, не стоит говорить, что мнения односельчан никто и не спрашивал, а «решение» собрания – заранее спланированная акция властей.
За день до отправки около дома выставили пост, выйти куда-то, даже по делам, нельзя было. Рано утром в дом вломились трое «активистов» из комбеда:
- Собирайтесь! – распорядились они. Поедете в лес на лесозаготовки. Берите с собой пилы и топоры.
- Мы никуда не поедем! Из нас на лесозаготовках никто не сможет работать. Я – инвалид, больная, дети еще малы. Какие из нас работники?
- Это уже решено, собирайтесь скорее! Мы вас все равно увезем. Дом конфискуется в пользу государства.
К дому подъехали сани-розвальни. Там находился ямщик и вооруженных ружьем человек. Мать поняла, что если они не поедут добровольно, их повезут силой. Она заплакала и позвала старшую дочь: «Шурка, неси вещи». Они стали укладывать все в мешки, но вмешались «активисты», которые стали сортировать вещи в две кучи: хорошее – в одну, плохое – в другую. Когда сбор закончился, они показали на маленькую кучку старых, изношенных вещей: «Это можете взять с собой. Остальное останется здесь!»
Вот так, под стражей, наша семья покинула родное гнездо. На станции Ветлужская нас поместили в нетопленные казармы, где уже находилось много таких же бедолаг, как и мы. Через двое суток загнали в «телячьи» вагоны и отправили в Вятку, а оттуда в Слободской. Далее обозом в несколько сотен подвод (стоял март, и снег уже начал сходить) двинулись в Кай. Ехать разрешалось только детям, инвалидам и старикам, остальные должны идти пешком. Через каждые пять подвод находился конвоир.
В пути почти не кормили, только под вечер давали по горсти сухарей. Мы, дети, мерзли и все время просили есть. Но еды не было. Над обозом стояли плач и стон. Когда мы проезжали мимо деревень, люди выходили из домов со словами: «Лишенцы едут!» и грустно смотрели нам вслед. Старшая сестра Шура подбегала к ним и просила для нас, малышей, хлеба. Но отзывался на просьбы далеко не каждый – сами впроголодь жили.
В пути ночевали в церкви в с. Екатеринино, в домах жителей д. Тихово и с. Лойно. 6 апреля прибыли в Кай. Оттуда отправились дальше, за речку Кужву, где репрессированные ранее кайские «кулаки» Черницын, Сургутов, Соснин и другие построили четыре барака с двухэтажными нарами. Это место называлось Накипь, так и образовалось спецпоселение Скачок».
В.И. Пеплов говорит, что первый спецпоселок у нас появился на реке Сева – в 30 км от Гидаево. Рассказывает очевидец событий Петр Иванович Филиппов, прибывший туда с первой партией ссыльных: «До Севы добирались долго, с большим трудом. Шли по компасу, по звериным тропкам. Мужики и бабы валили деревья, чтобы дать возможность проехать саням, где сидели немощные старики да малые дети и находился скудный багаж.
На всем пути была только одна остановка – в большом деревянном доме на Сорде. Крепкого телосложения, средних лет хозяин и заботливая хозяйка помогли самым уставшим (в основном это были дети и старики) разместиться на полу на отдых. Хозяйские ребятишки с огромным любопытством глазели на нас с полатей. Остальные отдыхали во дворе.
На следующий день опять в путь. На Севу приехали уже затемно. Там стояли новые бараки с двухъярусными нарами. Охрана выстроила прибывших в строй и стала по списку размещать в бараках. Читают фамилию, имена и велят ложиться на нары, и не абы как, а боком, чтобы места меньше занимали. Семью разместят, ставят доску и размещают следующую.
Всю ночь шло «новоселье». К скотине лучше, заботливее относились, нежели охранники к спецпоселенцам. Пищу готовили на кострах около бараков. Кто в чем! Некоторые семьи приехали без посуды. Что делать? Пришлось на последние вещи выменивать у работников комендатуры пустые банки из-под консервов и мастерить из них чашки и кружки.
Для обогрева в центре барака стояла железная печь из бочки. Кто спал ближе к ней, был в тепле, остальные мерзли. Баня одна на всех. Мылись побарачно вместе и мужчины, и женщины, и дети. Условий для стирки, естественно, никаких. Обовшивели, начался тиф. Бригада плотников не успевала делать гробы…»
У спецпоселения на Севе была короткая судьба. Возможно, потому что сплавлять лес – основное предназначение спецпоселенцев – по этой реке было плохо. Большая часть людей умерла из-за тяжелых условий жизни в первые же годы, остальных потом перевезли в Ожмегово – более перспективное для сплава леса место. Затем еще, как грибы после дождя, появились Дедовка, Мерзляк, скачок, Черниговский, Рудник (спецпоселок рядом в Рудничным).
Жизнь в спецпоселениях была тяжелая. Большая часть больных и пожилых лишенцев (т.е. лишенных всего, в т.ч. и избирательных прав), выдержавшая дорогу в места ссылки, как правило, быстро умирала. Многие другие из-за постоянного голода и невыносимых условий труда и быта считали смерть избавлением от мук. Случались и побеги…
Судьба спецпоселенцев всецело зависела от коменданта. Если он разрешал покидать поселок, люди навещали Кай, Каптол, Южаки и другие села и меняли на продукты свои последние вещи. Когда менять стало нечего, умельцы делали из пустых консервных банок ковшики, черпаки, из досок – табуретки, из глины – горшки. Все это пользовалось спросом у вольного населения, и помогало спецпоселенцам выжить. Заниматься политикой, охотиться и рыбачить - основное занятие революционеров в царской ссылке – им было некогда.
Раскулаченные крестьяне жили в спецпоселениях до 1935 года. Потом у одних срок ссылки закончился, другим разрешили перебраться в менее отдаленные места: Рудничный, Чус, Старцево, Ожмегово. Их места понадобились для новой волны репрессированных, высланных уже по другому признаку: религиозному и национальному.
Положение ссыльных изменилось в лучшую сторону во время войны. Когда молодежь из спецпоселений стали призывать в армию. Только к концу войны здесь были ликвидированы комендатуры, в жители получили относительную свободу… Сразу же после убийства С.М. Кирова, в конце 1934 года, по всем преприятиям и организациям страны прошли митинги с требованием «мобилизовать все силы на выкорчевывание конрреволюционных гнезд врагов народа». Начались массовые аресты (в лагерях эту волну арестованных называли «кировским потоком»)… Усилились гонения на церковь…
3 ноября 1936 года коневозчик Кирсинского завода В.П. Гордеев приговорен к трем годам лишения свободы. Но, видимо, обвинение было настолько абсурдным, что по протесту председателя Верховного суда СССР приговор отменен для переквалификации. Пока дело «переквалифицировали», арестованный умер в тюрьме. 25 декабря бухгалтер Кирсинского завода М.М. Дряхлов получил 7 лет.
5 марта 1938 года председатель ФЗК Кирсинского завода Н.М. Казаринов, начальник Кирсинской метеостанции А.П. Ляпунов, бухгалтер Кирсинской хлебопекарни В.А. Ляпунов, рабочий транспортного цеха Кирсинского завода Н.И. Соловьев и зам. управляющего Горьковской конторы Главширпотреба Н.Ф. Ляпунов, уроженец г. Кирса, были арестованы как «участники контрреволюционной диверсионной повстанческой группы». Следствие длилось более полутора лет. За недоказанностью обвинения делопроизводство было прекращено, и арестованных выпустили на свободу.
Дочь председателя завкома Н.М. Казаринова Антонина Николаевна Стец, в ту давнюю пору еще дошкольница, помнит неожиданный арест и обыск. Как штыком тыкали стены – искали тайник, оружие, как рылись в вещах. Ничего, естественно, не нашли и найти не могли. Через 19 месяцев, говорила она, отец вернулся из тюрьмы… без единого зуба. Было ему в ту пору 38 лет. Он рассказывал, что на допросах его заставляли оговаривать своих товарищей и подписывать бумагу – обвинение во вредительстве. Но он так ничего и не подписал…
Жителей д. Октябрьская Верх-Сысольского с/с Марию Караваеву и ее 5-летнего сына Володю, как членов семьи изменника родины, в 1947 году выслали в Коми АССР на 5 лет.
Судя по Книге Памяти, самую богатую «жатву» сталинские репрессии собрали у нас в 1937 году. Именно на этот год приходится наибольшее количество получивших высшую меру наказания – расстрел. Всего пострадало порядка 30 человек…
Угодить в застенки ОГПУ и НКВД ничего не стоило. Колхозник А.М. Мителанг из Ожмегово, интернированный немец из Одесской области 1931 г. р., 19 июня 1951 года военным трибуналом войск МВД осужден на 25 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Знавшие его люди говорят о причине ареста так. Арестовали Андрея Михайловича за то, что однажды на ферме он быку, который, наверное, мычал и просил корма, надел на рога газету и сказал: «Тут тебе и пить, и есть. На, читай!» Возможно, в той злополучной газете были какие-нибудь важные постановления по заготовке кормов или портреты руководителей партии. И за факт «надругательства» угодил парень на четверть века в лагеря."
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 06.02 2016

«Чёрные» дела за Чёрным озером

Провокация

В 1915 году, после открытия Покровской церкви, в Кирс приезжает молодая семья Соколовых. Она поселилась в доме, где в те далёкие годы была церковно-приходская школа, а сейчас находится редакция районной газеты «Прикамская новь». Глава семьи, отец Александр, стал настоятелем церкви, а его жена Юлия Александровна пошла учительствовать в школу. В этой же школе ещё работали учителя Екатерина Андреевна Рудакова и Татьяна Васильевна Киреева (Смехова). Отец Александр, очень образованный по тем временам человек, пользовался большой популярностью у кирсинцев и жителей окрестных деревень.
Подробности событий, предшествовавших расстрелу, сохранились в записях-воспоминаниях Т.В. Киреевой, которая невольно стала свидетельницей развернувшейся на её глазах трагедии. Свои записи она оставила своим дочерям, Лилии Васильевне Кузнецовой и Тамаре Васильевне Сусловой.
По воспоминаниям Татьяны Васильевны, в начале апреля 1919 года колчаковские войска стремительно продвигались вперёд, легко подавляя редкие очаги сопротивления. 6 апреля они стояли уже в девяти километрах от посёлка Кирс и готовились к наступлению. Отряд Мрачковского в это время находился на подходе к Кирсу. Рабочие Кирсинского завода решили посёлок свой не сдавать и готовились к обороне.
В этот день, вечером, к Соколовым пришёл некий человек с необычной просьбой: надо, дескать, спрятать от красных на одну ночь раненого белогвардейского офицера, помогите, мол. Батюшка отказал ему, пояснив, что церковь занимает нейтральную позицию и не вмешивается в военные дела.
При этом разговоре случайно присутствовала учительница Екатерина Рудакова. Она, видимо, пожалела раненого, сказала Соколову, что, мол, только окажет человеку необходимую медицинскую помощь и отпустит с миром, и попросила батюшку позволить ей помочь. Неизвестный человек сразу после этого ушёл, пообещав вернуться с раненым. Но не вернулся...
Наутро к Соколову прибежал запыхавшийся заводской рабочий Порфирий Иванович Филиппов с тревожной вестью: вас, дескать, хотят скомпрометировать и с этой целью подослали провокатора. По его сведениям, на самом деле никакого раненного белогвардейского офицера не существует - да и откуда ему взяться в посёлке, если белые находятся по ту сторону обороны? И он посоветовал батюшке, от греха подальше, скорее уходить из дома.
Уйти они не успели. В этот момент школу оцепили чекисты. Они ворвались в дом и по указке провокатора, который приходил якобы с просьбой, арестовали о. Александра. А вместе с ним Екатерину Рудакову — за то, что хотела помочь раненому, и Порфирия Филиппова, который пришёл предупредить священника. При этом никаких объяснений о невиновности выслушивать не хотели. В доме произвели обыск, однако ничего компрометирующего не обнаружили. И тем не менее, арестованных решили расстрелять! На всякий случай, так сказать!

Скорая расправа

Арестованных тут же отправили в сопровождении конвоя за Вятку к Чёрному озеру и там 7 апреля, в православный праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, расстреляли. Могилу делать не стали: место захоронения сровняли с землёй, чтобы уничтожить о них всякую память (в архивах ЗАГСа, как пишет Татьяна Васильевна, которая, по-видимому, проводила поиски, даты смерти этих людей не стоят).
Расстрел видели два брата, которые в это время возвращались в Кирс и услышали выстрелы. Любопытство пересилило страх: они пошли в ту сторону и из-за кустов видели, как раненых добивали в упор, затем скинули в яму и засыпали землёй. Это они потом рассказали кирсинцам.
Юлию Александровну, жену священника, тоже арестовали, но, допросив, отпустили. Она имела на руках двоих маленьких детей и была беременна на последнем месяце третьим. Возможно, это её и спасло от репрессии.
Так пострадали три невинных человека. У всех остались маленькие дети. Где находится место захоронения, к великому сожалению, сегодня никто точно показать не может. Известно лишь, что до и после Великой Отечественной войны к месту захоронения приходили люди. Охотники и рыбаки, проходящие мимо, тоже не забывали поклониться могилке. Сейчас это место давно стерлось из памяти людской.
С просьбой, помочь найти место захоронения, в редакцию обратилась жительница г. Кирса Т.И. Первакова. Тамара Ивановна говорила, что наш христианский долг отыскать эту общую могилу и перезахоронить останки на кладбище. Помочь в поисках нам согласился житель Кирса Ю.П. Шулятьев, который в тех местах в 1960-1970-х годах видел бетонную плиту с некой надписью о троих погибших. С ним мы и отправились на поиски.

Иголка в стоге сена

По словам Юрия Петровича, плита лежала возле озера Гремячьего на склоне земляного вала, лицевой стороной к проходящей рядом дороге. Сначала мы ехали по современной кировской трассе, затем повернули направо и по старой кировской дороге, грунтовке, отправились дальше и остановились возле озера. С Юрием Петровичем мы прошли вдоль берега озера, всё внимательно осмотрели, но плиту не нашли. Обнаружили только три небольших осколка, по всей вероятности, именно от той памятной плиты.
Но согласно легенде, о. Александра, Е. Рудакову и П. Филиппова расстреляли возле Чёрного озера, которое соседствует с Гремячьим. По этой же дороге мы отправились дальше, пересекли деревянный мост через Гремячий ручей и выехали к старому мосту через Чёрное озеро. Мост от старости и ветхости уже разрушился, по нему сегодня не то что ехать, перейти нельзя.
Мы сориентировались, и невольно возник вопрос: как могли попасть сюда люди, если старая Воронинская дорога от Екатеринино на Вятку проходила не здесь, а возле Гремячьего озера? Специально свернули с тракта, чтобы через пару вёрст в лесу у соседнего озера совершить расстрел? Маловероятно! Возможно другое...
Вспомним, что расстрел произошёл 7 апреля, когда лёд на реке Вятке и озёрах ещё достаточно прочный (у нас обычно реки вскрываются в конце апреля), и перейти по льду их не составляет большого труда. Ещё известно, что от Кирса на Чёрное озеро и далее на соединение с кировским трактом в то далёкое время шла зимняя дорога, которая была чуть короче обычной, через Екатеринино. «Зимник» как раз и проходил через это место. Позднее дорогу через Екатеринино забросили, и уже эта, более короткая, дорога, через Чёрное озеро, стала основной на Киров. В послевоенное время её отсыпали, укрепили, на месте старого небольшого моста построили новый, высокий мост. До недавнего времени, когда мост ещё был крепким, дорога вовсю использовалась рыбаками, охотниками и ягодниками. В настоящее время сюда можно попасть только в окружную, по новой кировской дороге.
Мы проехали, насколько это было возможно, вдоль озера по заброшенной лесной дороге, которая ещё совсем недавно шла на покосы, походили вдоль берега, но — безрезультатно. По сути, нам ничего не известно о месте расстрела, кроме окрестностей Чёрного озера и того, что, по словам Тамары Ивановны, на месте захоронения ничего не растёт. С такими «координатами» найти в лесу место захоронения не легче, чем иголку в стоге сена.

Искали одних, а нашли других

А что за плита когда-то лежала у Гремячьего озера. К кому она имеет отношение? Мы поинтересовались у старожилов Кирса, и оказалось, что здесь три года спустя произошла ещё одна трагическая история.
10 сентября 1922 года через это место на нескольких телегах из Кирса в Вятку ехали за товаром Василий Петрович Смехов, кирсинский купец III гильдии, и с ним двое помощников (по некоторым сведениям, это были татары). По тем временам Смехов был очень богатым человеком, он владел лавкой-магазином, имел лошадей для перевозки людей и товаров до Слободского. Его внуки и внучки рассказали: Василий Петрович жил напротив Кирсинской церкви в сохранившемся до сих пор двухэтажном доме (Ленина, 9), где когда-то располагалась его торговая лавка, а совсем недавно была баклаборатория Центра санэпиднадзора. Ещё не наступили «крутые времена» эпохи сталинизма для богатых людей, когда за одно лишь владение собственностью могли надолго посадить или отправить в ссылку, страной ещё правил В.И. Ленин, и торговые дела в глубинке люди пока вели безбоязненно.
Купец Смехов и его помощники не дожили до других времён. За мостом через Гремячий ручей на них напали бандиты, ограбили и убили. Следы преступления обнаружили на следующий день женщины, отправившиеся в те места по грибы-ягоды. Они перешли мост через Гремячий и увидели под мостом некие мешки в воде. Заинтересовались. А когда увидели там изрубленные человеческие тела, со всех ног бросились обратно и рассказали людям о страшной находке. Стали искать пропавших людей и вспомнили, что накануне здесь проезжал купец Смехов с помощниками и большой суммой денег. Дальнейший розыск людей показал, что они в Вятку так и не доехали, пропали.
Спустя много лет один из внуков Василия Смехова, отдавая дань памяти своего деда, сделал памятную плиту из бетона и положил её на место гибели людей. Там была надпись: «Здесь трагически погиб Василий Петрович Смехов и с ним двое человек».
...Не сохранилась плита. Кто-то безжалостно разбил её и выбросил. Лишь несколько чудом сохранившихся кусков плиты напоминают нам сегодня о тех далёких событиях...

Михаил КОТЛОВ
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 07.02 2016

Время шло, крепла экономика страны; строились заводы, фабрики, рудники; росли целые города: Магнитогорск, Челябинск, целый промышленный комплекс Кузбасса, Комсомольск-на-Амуре. В нашем районе строилась железная дорога от Яра до фосфоритных рудников, расширялся и расстраивался сам рудник.
Вместе с успехами промышленности крепло колхозное хозяйство. На колхоз «Герой труда» за достигнутые успехи в полеводстве и животноводстве (урожайность полей на круг в 1937 году достигла 17 центнеров) стал участником Всесоюзной выставки в Москве и был награжден дипломом II степени и мотоциклом. Отправка делегации в Москву и возвращение ее стало большим праздником для всех колхозников.
Колхоз в тот период не имел своих механизаторов (не было ни одного трактора, комбайна, ни одной автомашины), и мотоцикл привел шофер МТС Степан Бартов. Встречать вышли всей деревней.
Утром 9 сентября 1938 года по деревне прошла тревожная весть – пожар. Горело где-то далеко на юге. Стало пасмурно. Многие с топорами, пилами и котомками с сухарями уходили навстречу пожару. Все, кто оставался дома, были заняты перетаскиванием имущества, запасов хлеба на открытые места.
К обеду на крыши домов стали падать тлеющие головни. Пожар надвигался с ураганной быстротой. Слева и справа полыхало пламя пожара. Высоко в небо устремлялись его огненно-красные языки. Горели деревни Гилево справа, Петухово слева. Казалось, никакая сила не сможет остановить его.
Но к вечеру ветер стал менять направление, пошел мелкий дождик. К ночи пожар стал затухать. Только в воздухе сильно пахло гарью и носились хлопья сажи.
Пожар за очень короткое время прошел громадное расстояние, все сметая на своем пути. Он захватил часть Кирса, Рудничный, полностью уничтожил Козидвор, прошел на Гидаевский волок, и здесь разделился на два рукава: один ушел на Гидаевскую деревню, другой на Петуховскую, которую спалил дотла и начисто уничтожил петуховский волок.
Пожар был страшен всем. Очевидцы рассказывали случаи, когда медведь с лосем, волк с зайцем спасались в одной речке, и тут же рядом сидел человек. Там, где стояли столетние ели и вековые сосны, после пожара остался сплошной завал. Долгое время здесь невозможно было пройти без топора.
Культурная жизнь деревни оставалась почти прежней. К двум десяткам грамотных мужчин после ликбеза прибавилось еще тридцать, умевших читать и расписываться. Клуба не было, он открылся только в середине тридцатых годов. Здесь были сосредоточены газеты, журналы, настольные игры, появился первый радиоприемник. Какой он был марки, типа – не знаю. Одно было хорошо, что люди вокруг него собирались в кружок и слушали голос далекой для нас Москвы.
О кино в то время мы и думать не могли, многие из нас и не подозревали, что есть на свете такое «чудо». Только в 1937 году один из вечеров стал праздником – привезли кинокартину. Называлась она «Александр Невский». Фильмы на первых порах не были озвучены. Текст читал обычно один из нас, а все остальные слушали и смотрели.
Намного позднее в конце деревни была оборудована спортивная площадка с турником, перекладиной, бумом, снарядом с канатами и шестами, волейбольной площадкой. Молодежь хорошо работала на снарядах, особенно на турнике. Но самая любимая игра была в то время – волейбол. На этой же спортплощадке проходили танцы во время весенне-летних праздников.
В деревне долгое время не было даже начальной школы. Дети, родившиеся в 1920-22 годах, отправлялись на учебу в Кай. (Село это до начала тридцатых годов считалось районным центром). Мои сверстники учебу начинали в небольшой деревенской избе в деревне Лезиб, в четырех километрах от нас. Все четыре класса занимались одновременно. Закончить начальное образование мне удалось в своей деревне. Школа разместилась в бывшем доме Дмитрия Морозова. Сейчас этот дом почти развалился.
Незадолго до начала Великой Отечественной войны колхоз начал строительство здания двухэтажной школы, но оно не было закончено.
После окончания 4 классов детвора уходила учиться в Гидаевскую семилетнюю школу. Село располагалось в восьми километрах от деревни и раскинулось на небольшой возвышенности. Возле самого крутого спуска, у западной его стороны, – небольшая деревянная церковь, не действующая с конца двадцатых годов. Сейчас она переоборудована под клуб. У подножья с южной стороны, где улица раздвоилась на два рукава, стоит двухэтажная деревянная школа. Она своей высотой и массивностью подавляет окружающие ее крестьянские избы.
Осень и зима были заняты учебой. Иногда зима казалась очень уж долгой, надоедали ее морозы. Весну ждали с нетерпением. Особенно радовало наступление марта, когда с каждым днем все дольше и горячее светит солнце, все дружнее капает с крыш. Но не легко сдается северная зима, чуть только солнце склоняется на запад, мороз снова выбирается из логов, низин, леса, и снова скрипит снег под ногой на всю округу…
Под деревней у нас протекал ручей, который впадал в небольшую речку Нюба. По оврагам и ложбинам весенняя вода с полей устремляется сюда. Проснешься утром, взглянешь под гору, а там у кромки леса темно-синяя полоса, которая с каждым днем все больше и больше. Потом разольется по всей поскотине – не проедешь, не пройдешь. Только через 5-6 дней вода постепенно отступает к лесу. А в лесу она по привычному руслу еще долго продолжает свой бег.


История деревни Карсатик, ее жизнь и развитие похожи на историю всех близлежащих деревень: Нелысово, Лезиба, Овчинниково, Петухово. Их трудно разделить, ибо живут они единой экономической жизнью, одними интересами и задачами. Почему я хочу остановиться именно на истории Картасика? Потому лишь, что я там родился, жил и в свое время работал председателем колхоза.
История возникновения деревни уходит далеко. Поначалу она была расположена не так как сейчас – улицей с запада на восток, а с юга на север по кромке западной стороны холма. Но лет 100-120 тому назад случился пожар, и деревня начисто сгорела. Причина пожара точно не была установлена, но предположения были.
Люди в деревне раньше жили большими семьями. Если сейчас проследить родословную жителей, то можно установить несколько родственных фамилий: Попонины, Морозовы и другие.
Обычно отец не отпускал от себя сыновей, они женились, но оставались в доме родителя. На краю деревни, у самого обрыва, жила семья, по прозванию народа, Яранов. Один из сыновей его был женат на бойкой девчонке из деревни Гонцово. Звали ее Вера. Она не питала горячих чувств к своему мужу, который любил другую. В отместку всем – и родителям, которые отдали ее замуж, а также мужу – она подожгла в амбаре паклю льна.
Время было летнее, жаркое, с ветром. Деревня сгорела. Остались только бани да овины на окраинах. После пожара деревня была вновь отстроена, но уже в другом плане, как она сейчас есть, то есть улицей с запада на восток. Располагались постройки так, чтобы обязательно сенями можно было соединить два дома. В одном жили летом, в другом – зимой. Летний дом был больше зимнего, пятистенный. Таких было большинство. Возле дома и вокруг его пристраивались различные хозяйственные постройки. Такой двор занимал немалую площадь. Необходимость этого диктовалась самой жизнью. Надо было где-то закрыть скотину: корову, лошадь, овец, куда-то спрятать запасы хлеба, кормов и дров на зиму.
Сейчас постройки стали меньше прежних. Мне довелось увидеть – это было примерно в 35-36 годы – курную избу, в которой жили мои предки. Крупные кондовые деревья, из которых срублены стены, подслеповатые окна, пол и потолок из деревьев, расколотых пополам, большая русская печь, сбитая из глины, но без трубы. Дым выходил через небольшое окно, прорубленное вверху на одной из стен. Стены и потолок пропитаны, прокопчены, черны от сажи.
Примерно в 1937 году такие курные избы распилили на дрова или приспособили под хозяйственные постройки. Но всё-таки мне приходилось ночевать в таких избах и позднее. Было такое на Кичановских Иссадах, когда Кайский леспромхоз начал здесь осваивать лесосечный фонд (1951 год), и во время охоты.
Тяжела была дореволюционная жизнь деревенского жителя в здешних краях. Каждый хозяин имел небольшие клочки земли 1-2 гектара в разных местах. А лугов было так мало, что многие искали покосные угодья по таежным рекам вдалеке от деревни.
В 15 километрах на север несет свои воды небольшая, но многоводная река Порыш. Южный приток у нее Гудысь, а северный – Има. Има неширокая речка, но глубокая и быстрая. Жители окрестных деревень сюда и отправлялись в поисках сенокосных мест.
Наши деревенские сено заготавливали на устье реки Вьюк. Эта небольшая речушка при впадении в Иму имеет крутые берега и заливной луг. Сюда ходили за ягодами и грибами. Все заготовленное вывозили только глубокой осенью, когда замерзали реки и болота.
Место впадения Вьюка в Иму очень живописно. Когда-то здесь давным-давно была срублена избушка на высоком крутом берегу. Избушка низенькая из толстых бревен покрыта драным сосновым тесом. Лет десять тому назад во время охоты мне пришлось в ней ночевать. Крыша теперь уже покрылась густой травой, а возле стен растут кусты малины. Ведет в нее дверь высотой с метр, войти в которую можно только согнувшись. Свет проникает через прорубленное в толстом бревне окно да через открытую дверь. Избушка топилась по-черному и вся по пояс покрыта густым толстым слоем сажи. Тропинка от избушки круто сбегала вниз к речке, где водилось множество хариусов, которые и привлекали сюда заготовителей и косцов.
Заготовка кормов проходила организованно и в предельно сжатые сроки. Каждый стремился использовать погожие дни и людские резервы, ибо тогда косили только вручную. Опоздал в сенокосе – проиграл. Сенокос – это неповторимая пора года. Когда косишь, когда твоя коса так легко и свободно кладет ряд за рядом зеленую, а лучше сказать – изумрудного цвета траву – чувствуешь большое удовольствие. Какая прелесть по росе рано утром пройти круг, другой, третий. А сколько задора, шуток, смеха во время отдыха!
Групповым способом заготавливалось не только сено, но и дрова на зиму. Здесь действовала так называемая «помочь», то есть одно хозяйство помогало другому взаимообразно. Собиралось человек 10-12, а иногда и больше. Дрова распиливались, кололись и складывались в поленницы. За лето они высыхали, а осенью по неглубокому снегу вывозились. Такой порядок по традиции сохранился и сейчас, разница только в том, что раньше дрова пилили вручную, а сейчас пилой «Дружба».

М.Попонин
Сообщение отредактировал Зырянин: 07.02.2016 - 00:07 AM
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 07.02 2016

В конце 1918 года началось наступление Колчака из Сибири на запад. Бывшая Вятская губерния стала ареной больших битв. Колчаковцы наступали в двух направлениях: на юге – на Ижевск и Воткинск, на севере – на Омутную, Песковку, Кирс и Кай. Кайское направление играло большую роль, так как давало большую возможность соединиться контрреволюционерам с войсками англичан и белогвардейцев в Архангельске. Но это не было неожиданностью для наших войск и властей.
Поэтому уже в январе 1919 года по распоряжению комиссии ЦК партии при особом отделе 3-й армии в Вятке был сформирован Особый северный лыжный экспедиционный отряд под командованием Сергея Васильевича Мрачковского в количестве 1000 человек. Отряд выступил из Вятки 27 января, по пути пополнился добровольцами в Кирсе. 9 февраля двинулся на Кай, который, как щитом, прикрывал Северное направление от проникновения колчаковцев. Кайгородская волость находилась на стыке трех губерний: Вятской, Пермской и Архангельской.
Ещё до прихода отряда лыжников в Кай через него из Чердыни проходили обозы с имуществом, семьями эвакуированных служащих и крестьян из Пермской губернии, спасавшихся от колчаковцев. Пошли слухи о возможности прихода белых в Кай.
Отряд Мрачковского, состоявший из двух батальонов: стрелкового и лыжного, разместился по крестьянским домам. Он был вооружен только легким стрелковым оружием. Бойцы были тепло одеты: полушубки, заячьи шапки с длинными ушами имелись в достатке.
Штаб помещался на центральной улице Кая в доме бежавшего к белым лесопромышленника Шутова. Напротив его, в доме Кокиной, помещался небольшой сельский клуб, которым я заведовал. В нем силами сельской интеллигенции ставились спектакли для населения.
После прихода отряда он явился центром оживленной общественно-политической работы. К небольшим силам местной интеллигенции присоединились и силы отряда, которые возглавлялись женой его командира – Ольгой Мрачковской.
Сельский клуб ежедневно был переполнен красноармейцами и местными жителями. На вечерах с речами выступали руководители отряда, и, в частности, сам Мрачковский. Он выступал интересно и зажигательно.
В отряде соблюдалась твердая дисциплина. Вспоминается такой случай. Один из неустойчивых бойцов стал интересоваться дорогой к белым. Его арестовали и после допросили в политотделе, где работали Мутных и Косых, расстреляли. Желая выяснить настроение зажиточной части населения волости, отрядом были посланы к кулакам, под видом белогвардейцев, бойцы с просьбой продать им продовольствие. Кулаки изъявили согласие, а потому были арестованы и доставлены в село. После разъяснительной беседы с ними Мрачковского они были отпущены по домам.
Отряд имел довольно хорошую связь с красными отрядами, действовавшими на юге Архангельской губернии, откуда приходили лыжники. После некоторого пребывания в Каю отряд предпринял попытку взять село Гайны Пермской губернии на Каме. Высланную разведку белые захватили. Наступление оказалось неудачным. Вторично отряд начал наступление на Юксеево пермской губернии. Для этого было мобилизовано до 2000 крестьянских подвод. Двинулись по старому заброшенному Сибирскому пути на восток. По глубокому снегу нужно было преодолеть волок протяженностью в 96 километров. Проводником был опытный лесник Карпов. Перед селом была захвачена застава белых, а затем село вместе с прилегающими к нему деревнями. Часть жителей убежала с белыми, бросив дома и скот.
Белые, получив большое подкрепление, после ожесточенного боя, заставили отряд отступить. Недели через две отряд возвратился в Кай. Было привезено несколько убитых командиров, которые были похоронены в братской могиле на площади села. Тело убитого командира Михаила Николаевича Утробина сестра увезла на родину в село Волосницу и похоронила в церковной ограде.
Вскоре отряд Мрачковского перебрался в Кирс. На место его прибыл отряд из слободской ЧК под командованием бывшего прапорщика Михаила Ефимовича Мальцева в количестве 30 бойцов. Он состоял из рабочих Белохолуницкого завода. Отряд разместился по крестьянским домам. Связь отряда с Кирсом осуществлялась с почты по телефону. В Кайгородской и Трушниковской волостях была проведена мобилизация. Призванные были направлены в Кирс и составили 3-й батальон отряда Мрачковского, позже переименованный в Северный полк «красных орлов».
В Каю продолжали ходить упорные слухи о приходе белых, они волновали население. Однажды на ветпункт в Каю, где я служил фельдшером, приехал крестьянин с больной лошадью и сообщил о занятии белыми дальних северных деревень волости. Я немедленно поспешил на почту и сообщил об этом товарищу Мальцеву, державшему связь с Мрачковским. Мальцев принял необходимые меры для самозащиты отряда, расставил посты, заказал лошадей. На 7 апреля ночью батальон белых лыжников окружил Кай, нарушив телефонную связь с Кирсом. Отряд Мальцева отступил под огнем противника к Мрачковскому в Кирс.
Вступивший в Кай отряд белых занял волвоенкомат, волисполком, почту, клуб и жилые дома. Сразу же начались аресты активистов. Меня арестовали по доносу почтового работника Соловьева, который слышал мое сообщение Мальцеву о наступлении белых. Привели меня к коменданту в бывший волвоенкомат, где белые делили захваченное военное имущество, а затем препроводили в каталажку. Там уже было полно арестованных. Многие из них, как председатель волисполкома А.Я. Безгачев и другие, были в чужой рваной одежде, их личную одежду отобрали белогвардейцы.
Памятник на площади в Каю, на месте захоронения красных командиров, белые разрушили, венки разбросали. Арку из бревен, установленную в честь дня Парижской коммуны, заставили арестованных убрать, выкопать трупы красных командиров, захороненных на площади, и перевезти на кладбище, на Кашину гору.
Продвинуться дальше к Кирсу белые не смогли, и поэтому линия фронта проходила по волоку между деревней Тихово и Кирсом, в лесу по реке Созим.
Вскоре на общем собрании из зажиточных крестьян была избрана волостная земская управа и 4 человека заседателей военного суда, которые должны были судить арестованных.
В помещении для арестованных была очень большая теснота, многие спали, сидя на полу и даже стоя. Арестованные поддерживали связь с волей. Записки передавались в кисетах с табаком, которые обычно не просматривались.
Население Кая, нуждавшееся в ветеринарной помощи, выхлопотало для меня разрешение у коменданта водить под конвоем по дворам для осмотра и лечения больных животных и выдачи лекарств с участка. В моей квартире, расположенной в доме Гудовских, поселились три офицера, оказавшиеся мобилизованными учителями из Пермской губернии. Один из них был назначен председателем суда. Предчувствуя свою гибель, белые торопились с расправой. Согласно приговору суда, лесник Карпов и член волисполкома Поносов были приговорены к расстрелу, а остальные – к различным срокам заключения. Мне присудили месяц отработать бесплатно в волостной земской управе.
Наступила весна. Колчаковцы терпели поражение. Среди белых возникла паника и в Каю. По разлившейся Каме в Кай прибыли пароходы и баржи для эвакуации войск, населения и мобилизованных. Но мобилизация была сорвана. Население разбежалось по лесам, и найти людей не было никакой возможности.
9 мая, после полудня, белые и их единомышленники спешно погрузились на пароходы и баржи и под обстрелом наступающих красных уплыли вниз по Каме. К вечеру село было занято Красной Армией, и началась новая жизнь. Скрывавшееся население выходило из своих убежищ. Кай был занят 9-м Железнодорожным полком под командованием тов. Барандохина. Были восстановлены советские органы управления. Расстрелянные белыми и захороненные на кладбище, а также перезахороненные ими командиры Красной Армии были снова захоронены на площади и над могилой установлен памятник.
После месячного пребывания в Каю наши войска пошли вперед, и часть их уплыла на плотах вниз по Каме.
Так закончилась гражданская война в этом отдаленном районе Вятской губернии.

А. Полуэктов

Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 07.02 2016

Старший водолив

Петру Александровичу Горшкову семьдесят четыре. Кряжистый он из себя, рослый. Взгляд у него мягкий, грустноватый. Говорит громко, неторопливо.
– Кем же вы в молодости были? – спрашиваю у пенсионера.
– Да все умел делать. А в основном – старший водолив. Вятку нашу видели? По ней пришлось с караваном плавать. Нагрузят барки железом, его и доставляем по большой воде. В 1913 году первый мой рейс был.
Он рассказывает о бурлацких делах обстоятельно, ничего не пропуская. По крайней мере, так кажется мне. Руководил «эскадрой» барок караванный. Во время плавания он ведал всем. Ему помогали косные. Их задача состояла в том, чтобы следить за рекой, когда надо, выбирать место для стоянок, съезжать по делам на берег.
Косные выделялись и одеждой. Вот что рассказал об этом Петр Александрович.
– Помню, стоят они у «казенки», это навроде конторы. В каждом караване «казенки» были. В них припасы находились и размещалось начальство.
На головах у косных шляпы с широкими полями, одеты в шаровары и красные рубахи. На берегу бабы платками машут. Когда караван идет, всем хочется взглянуть. Косные перемигиваются, вытягиваются, будто солдаты, словно приглянуться хотят.
Водолив – должность скромная, но ответственная. Ему положено принимать на берегу груз, сопровождать его до места. По ночам он дежурит у «качули». Так называется насос для откачки воды. Старший водолив руководил бурлацкой командой.
В хорошие годы, когда позволяла вода, на плавание от Кирса до Вятки уходило недели две. Иногда караван не успевал достигнуть цели. По обмелевшей реке с грузом не проскочишь. Тогда причаливали к берегу и ждали зиму. Железо перегружали на санные обозы, дальше везли по тракту.
Довелось Петру Александровичу плавать и по Каме. Было это в 1923 году.
«Тогда на руднике скопилось много фосфорита, – вспоминает ветеран. – Управляющий стал думать, как поскорее отправить его на завод.
Под руководством А.М. Силкина мы взялись построить пять барок. К весне свое дело сделали.
И вот навигация. На берегу десятки грузчиков. Носилками они загружают фосфорит в барки. Мне, как старшему водоливу, поручено следить за правильным размещением груза.
Караванным у нас был Н.А. Истомин, человек требовательный, хозяйственный, а старшим лоцманом – Ф.Ф. Филиппов, бывалый речник.
10 мая состоялось отплытие. Провожали нас жены и все местные крестьяне. С берега долго доносились слова «Счастья вам», «Благополучия».
На барках во время того рейса вместе с П.А. Горшковым находились Г.К. Первалов, В.В. Цылев и многие кайские землепашцы. Через двое суток караван приблизился к Каю.
Несколько человек кайцев решили сойти на берег, чтобы запастись хлебом и помыться в бане. Но лоцман и караванный не разрешили.
В это время на барке, за которую отвечал старший водолив Горшков, раздался звон. Это был сигнал о том, что брошен якорь. Дело близилось к ночи. Остановились на ночлег и другие барки.
– Отпускаю в село, – сказал водолив, – парьтесь в бане, но к утренней заре чтобы быть на месте.
«После того случая, – говорит Горшков, – караванный сердился, мол, зачем разрешил кайцам в баню идти. Но обошлось. Фосфорит доставляли на Чернореченский химзавод, ныне город Дзержинск. Четыре с лишним месяца уходило на рейс. Плыли по Каме, по Волге и по Оке. Считай, все лето на воде живешь».
Кама – река неспокойная. Есть на ней места, где течение сбивает с курса даже моторные суда, не то что баржи. Часто встречаются перекаты. Без знающего лоцмана караван трудно вести, особенно у Перми, где река разливается широко. В тот раз бакенщики опоздали поставить надводные знаки. Одна из барок налетела на «кочку» и ее стало кружить. Рабочие опустили якорь, но не с той стороны. Железной лапой пробило днище.
Петр Александрович запомнил подробности аварии: «Барки были спаренные, когда одна вышла из строя, потянула за собой другую, тогда я крикнул рабочим: «Руби чалку!» Так мы спаслись, а ту, продырявленную, оставили. Бурлаков забрали к себе и поплыли дальше».
Начальник Чистопольского судоходного надзора не разрешил каравану продолжать путь без буксирного парохода. Когда его выделили, барки пошли быстрее. Фосфорит, добытый на Верхнекамском фосруднике, был сдан на переработку.
Бурлаки, в их числе П.А. Горшков, получили оплату. У каждого в кармане пачка денег. Но курс рубля в тот период изменился, бумаги, заработанные за 16 недель плавания, мало стоили.
Позднее старший водолив стал Кирсинском заводе литейщиком, работал в листопрокатном цехе, затем заведовал материальным складом.
Так всю жизнь – труды, заботы.
– Не могу пожаловаться на судьбу, хотя бывала и лиха она, – говорит Петр Александрович, – четырех дочерей, трех сыновей с Анной Алексеевной вырастили. В роду всякие специалисты – метеоролог, мастер ТЭЦ, педагог, строитель, медик, лаборант, даже директор совхоза есть. А водолива ни одного. Не нужной стала бурлацкая специальность.

А. Кручинин.
Ответить

Фотография Бобровский Бобровский 07.02 2016

Интересно. 

Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 10.02 2016

Земская почта

1 января 1868 года в Каю, на основании правил, выработанных управою, открылась земская почта. Управа признала неудобным производить пересылку почты ее передачей из рук в руки ямщиками на промежуточных станциях, а пакетов – от одного волостного правления до другого. Поэтому решила, что целесообразней держать при управе двух рассыльных, которые отвозили бы почту по двум главным трактам – кайскому и глазовскому; и назначила здесь несколько пунктов, куда привозится и сдается рассыльным корреспонденция из волостей, лежащих в стороне от трактов.
Земская почта отходила регулярно из Слободского два раза в неделю. На содержание уездной почты в 1871 году было ассигновано 520 рублей. Почтарей содержалось четверо, трое из них жили в городе, один в уезде. Жалование первые получали по 8 рублей в месяц, последний – 5. ввиду того, что почтари постоянно находились в дороге, нуждались в теплой и удобной одежде, управа просила собрание увеличить жалование: живущим в городе почтарям до 10 рублей, а живущим в уезде – до восьми. Почтальоны – Котельников, Щеглов, Хохлов, Трушников.
Кайский земской почтарь Трушников неоднократно обращался в управу об уравнении его жалования с другими почтарями, ведь нагрузка его была не меньше других. Но собрание каждый раз ему отказывало: мол, Трушников, как местный житель того края, по которому совершает разъезды, получает вполне достаточное вознаграждение, тем более, что есть масса людей, готовых во всякое время занять эту должность. Но условия труда были и на самом деле нелегкими, и почтари часто менялись. В 1882 году кайским почтарем был уже Зорин, в 1888 году – Соснин. В 1892 году Соснин ходатайствует о разделении обязанности кайского почтаря между двумя работниками, с окладом каждому в размере половины получаемого ныне, ввиду большого объема работ.
Шли годы. Работники земской почты менялись. В 1895 году были Бабиков и Кашурников, затем Адеков и Костров.
Вся корреспонденция из Кайского края и обратно, которая шла земской почтой, сдавалась кайскому почтарю на Воронинской станции. Всего в Слободском уезде было 7 земских станций с 46 лошадьми. За срыв работы, даже незначительный, с почтарей строго спрашивали, поэтому почта всегда доставлялась вовремя.

Т. Копчикова. (Директор музея Дзержинского в селе Кай).
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 10.02 2016

…9 мая 1930 года в ТОЗе (товарищество по совместной обработке земли) «Пахарь» в деревне Падерино состояло 21 хозяйство, в коммуне «Новый путь» (д. Майбурово), которая возникла в 1929 году, было 32 хозяйства, в том числе 1 бедняцкое, 3 – батрацких.
1 марта 1930 года в селе Кай организована сельхозартель имени Революции 1905 года. В ней имелось 190 гектаров земли, из 90 гектаров пашни. В артели было 46 хозяйств, более 40 лошадей, председателем являлся Иван Васильевич Тарасов. В деревне Толкуново Кичановского сельсовета 24 марта 1930 года создана сельхозкоммуна имени Ленина. Это было уже более крупное хозяйство с 591 гектаром земли. Там была и изба-читальня, в Зязево и Юркино были сельхозартели.
Коллективизация охватывала и другие села района, особенно напористо проводилась она в 1930 году, когда появились сельхозартели в Лойно, Нелысово, Южаках и т.д.
В 1935 году в газете «Кировская правда» сообщалось, что когда в Кае организовывался колхоз, то мужики выволокли с повети жнейку. Это оказалась историческая жнейка. Еще в 1914 году шестеро чакушских мужиков сложились и купили ее, чтобы легче было работать. Но когда ее вывезли в поле, оказалось, что жать на ней нельзя, потому что узки крестьянские полоски. Тогда и забросили жнейку. А через 16 лет молодой колхозник Николай Остроносов вывел жнейку на широкое поле. Как только она застрекотала, лошади испугались и бросились в лес. В селе заговорили о том, что машинам тут не быть. Но Н. Остроносов не отступил, приучил лошадей и людей к машине. А в 1935 году весь хлеб уже был убран жнейками.
В 1930 году колхоз купил 30 плугов, но мужики воспротивились, потребовав от председателя созвать общее собрание, на котором говорили:
– На сохе я пахать привык.
– На сохе проще пахать, лошадь палкой достаю, а на плуге не достаю.
В протокол собрания секретарь записал: «Плуги за ненадобностью продать единоличникам. В наших местах сохами пахать сподручнее».
Правда, председателю удалось уговорить колхозников оставить в хозяйстве 5 плугов для опыта.
В 1935 году, например, в колхозе имени Ворошилова было 96 плугов, 4 жнейки, 5 сенокосилок, 1 автомашина, локомобиль, сеялки, льномялки, культиваторы. В том же году зимой загорелись электролампочки.
Пшеницу в Чакуше никогда раньше не сеяли. Об этой культуре многие и не знали. Известен любопытный факт. Кузьма Остроносов в 1927 году получил в леспромхозе овес для лошадей и решил его посеять. Когда пришло время жать, он заметил на полоске овса несколько странных колосков, которые осторожно срезал. Получив несколько горстей пшеничных зерен, Кузьма на следующий год их посеял и к осени получил урожай. С этим зерном он вступил в колхоз и посеял его на 0,4 гектара. Так впервые здесь получила прописку яровая пшеница.
В колхозе построили мельницу, мечтая молоть муку из пшеницы и печь белые булки. В то время начали выращивать и лен, сдавали государству семена и волокно.
В 1956 году колхоз за досрочное выполнение всех обязательств перед государством был занесен на областную Доску почета, в 1957 году ему было вручено переходящее Красное знамя района.
Хозяйство строилось, обзаводилось электростанциями, пилорамами, фермами, зерноскладом, приобрело пять кормозапарников и даже легковую автомашину, паросиловую установку. Руководили колхозом имени Ворошилова в то время председатель Ивонин, агроном Орехов, выпускник Кайской школы, окончивший впоследствии Тимирязевскую академию.

Т. Копчикова.
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 15.02 2016

Воспоминания ныне покойной Г.А. Смирновой (1929 г. р.), записаны в 1999 году:

«Мы – уроженцы г. Варнавино Нижегородской области. Дед по отцу был колбасником, имел своё дело. У мамы семья была очень работящая. Когда она была девчонкой, вместе с сестрами они ногами месили глину, из которой делали кирпичи для постройки своего дома. Отец дочерей не жалел – трудились все. От той глины у мамы всю жизнь болели ноги. В 6 лет она уже пряла. растили лён, пряли, ткали холсты, отбеливали, шили, вышивали. мама училась в гимназии очень хорошо, после первого класса сразу пошла в третий. У отца было двухклассное образование.
Когда они поженились, ещё какое-то время продолжали делать колбасу, а потом стали печь калачи. Потом не заплатили вовремя какой-то налог, и семью осудили. Отца отправили в тюрьму, а нас с мамой – в ссылку.
25 марта 1931 года мы прибыли сюда. Этого я не помню, рассказывала мама: в дороге я заболела дизентерией и чуть не умерла; всех привезли в глухой лес, «посадили под ёлку». Народу было сослано очень много, жили в бараках с тройными нарами, все в куче. Мужчины валили лес, строили бараки. Женщины также работали на лесоповале.
Отец, отсидев два года, приехал к нам. Жили мы на Мерзляке, Дедовке, Скачке. На Скачке я ходила в ясли, мама работала в пекарне. Потом отец отправился на Старцево, строить дом, и в 1936-1937 году мы в этот дом переехали. Тогда у нас уже была козочка. Отец надеялся хорошим трудом добиться освобождения, был стахановцем, заработал язву желудка. Ему дали премию за труд: железную кровать, деревянный диванчик и четыре стула, диван и стулья были самодельные, но прослужили больше 60 лет. Когда отец заболел (он валил по 40 куб. м леса в день), его перевели в колхоз кладовщиком, а мама уже работала в яслях.
В 1938 году случился страшный пожар, Старцево полностью сгорело, осталось только четыре дома. Родители спасали казенное добро, а своё сгорело. Нас, учеников, собрали на большом поле, оттуда мы наблюдали за пожаром.
Где-то в те годы мама ухитрилась сбежать, доехала до Варнавино, повидалась с родителями, сестрами, а когда стала возвращаться обратно, в стране случился очередной военный конфликт (не помню, какая-то с кем-то война), поезда не ходили, и мама добиралась до Скачка пешком и на попутном транспорте.
После пожара мы все жили в уцелевших четырёх домах, перезимовали. Потом нас отправили в Ожмегово. Там поначалу жили по 2-3 семьи в доме. Мы жили у Зориных. Отец работал в колхозе, построил маленький домик, но мы совсем немного в нём прожили, и началась война 1941 года. Тогда у нас уже была корова. Нужно было платить налоги с хозяйства в год: 10 кг масла, 40 кг мяса, примерно 1 кг шерсти, яиц штук 40, 700 рублей сельхозналога. Мы платили, но не вовремя – не было денег, зарплату тогда никому в колхозе не платили, поэтому нас наказали. Помню, как отгоняла вместе с отцом в Лойно наших овец и, по-моему, коз конфискованных.
В войну отца призвали в трудармию, на лесозаготовки в Лузу, что больной – не верили. Как-то у него прямо на собрании хлынула горлом кровь (прободение язвы), его комиссовали, привезли на носилках домой. Без дела он не сидел – плел ивовые корзины, колхоз платил по 3 рубля за штуку.
До 1947 года мы жили под комендантом, потом разрешили ехать, кто куда хочет. Мы остались здесь, т.к. родители не хотели встречаться с теми, кто их посадил. 10-й класс я заканчивала в п. Лесном, т.к. в Рудничном 10-го класса не было из-за отсутствия учеников.
Всю войну с другими учениками мы работали на разных работах, в 1942 году нас направили в лес, заготавливать для фронта грибы. Мы все заблудились, еле вышли.
Мама в возрасте 61 года получала пенсию 10 рублей. 10-й класс я так и не закончила, т.к. вначале нам давали в день по 200 граммов хлеба, а потом отказали. От голода я бросила учебу, пошла работать учительницей, потом уже поступила в педучилище.
С 1965 года я живу в Рудничном. Купили дом на спецпоселке. В 1971 году умерли родители. Сын вырос, растут две внучки. Я живу теперь одна, пенсии хватает, доплачивают 30 рублей за реабилитацию и 30 – за работу во время войны. Получила компенсацию за конфискованный в Варнавино дом – 6,5 млн рублей».

Наталья Хитрова.
Сообщение отредактировал Зырянин: 15.02.2016 - 12:41 PM
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 15.02 2016

Последняя церковь в селе Кай

Построение соборной Воскресенской церкви с приделом было разрешено указом Духовной консистории от 4 декабря 1766 г. за № 1439. В следующем, 1767 году, старую деревянную Воскресенскую церковь было позволено разобрать для строения новой церкви. 18 декабря 1767 года освящен Спасский придел новопостроенной церкви, а 31 января 1768 г. освящен другой придел – Успенский. Главный же придел холодной Воскресенской церкви освящен в 1769 г.
В 1829 г. приход Воскресенского собора состоял из 106 домов. Священником служил Елисей Маракулин. В 1850 году ветхий деревянный собор по распоряжению святейшего синода переименован в приходскую церковь Воскресенскую. В это время церковнослужителями были: священник Андрей Помосов, дьякон – Георгий Утробин, староста – Иван Смагин.
В 1854 г. вместо вышеозначенной церкви построен настоящий каменный храм. В нем было три престола: теплый правый – в честь святого Николая Чудотворца, левый – в честь святых мучеников Флора и Лавра. Оба престола освящены 5 6 июня 1854 г. В холодном храме престол освящен 30 августа 1859 г. во имя Воскресения господня.
В 1903 г. были построены деревянные часовни: Каптольская, Кибановская, Чакушская, Зезяевская. В штате был священник, дьяк, псаломщик. Квартиры для церковных служителей – казенные. В 1912 г. было у церкви русских православных прихожан 1690 мужского пола, 1848 женского пола. Приход состоял из 34 селений, расстоянием до 15,5 версты.
В эти годы в приходе было 2 школы: одна в селе – земская, другая – в деревне Южаково министерская одноклассная.
В последние годы существования Воскресенской церкви в ней располагалась кузница и школьная мастерская. Много было в Каю в свое время церквей: Воскресенская и Николаевская, Спасская с придельной Ильинской, Фроловская. Шло время, одни церкви упраздняли, на месте других ставили часовни (1843 г.). Был даже Успенский монастырь, упраздненный в 1764 г. как неперспективный. Церковь этого монастыря сгорела в 1830 г. И ничего не осталось в старинном селе от былой старины, как не осталось и ничего святого.

Т. Копчикова. Директор музея Дзержинского в с.Кай
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 15.02 2016

Крестьянское подворье

В состав подворья входили одна или две избы, двор для лошадей, коровник, небольшой двор для овец, курятник, житница (амбар) для зерна Кто был позажиточней, держали по 2-3 лошади, победней - 1 лошадь, коров держали в зависимости от возможности 1-2 вместе с приплодом, Породистого скота в нашей местности не было. Овец держали для шерсти, из овчины шили шубы и шапки, катали валенки из шерсти, вязали носки, варежки, чулки. Овец держали не менее десятка.

Дом отгораживался от дворов тыном. Амбар отгораживался тыном от дворов. Тын - это тип изгороди, сделанный из нетолстых бревен 10-15 см в диаметре. Между житницей и домом устанавливали большие тесовые ворота. Ворота открывались, когда во двор завозили сено, солому для скота, зерно в амбар, или вывозили навоз со двора. В остальное время они были постоянно закрыты. Между стеной дома и стойкой ворот небольшая калитка для прохода в избу. Все постройки и ограда были подведены под одну крышу, летом защита от дождя, зимой от снега и ветра.

Избы бедных и богатых отличались величиной. Обстановка мало чем отличалась. Украшением избы была глиняная печь. Печь состояла из свода, пода, вытяжной трубы, шестка (куда ставили чугунки, горшки, корчаги), пода, куда клали дрова для топки печи, а затем пекли там хлеб. Хлеб получался в виде каравая, пышный и душистый, назывался коврига или ерушник. Печурок - это отверстие в печи, где сушили рукавицы, носки. Загнеток - куда загребали золу и недогоревшие угли. С одной из сторон русской печи устраивали полати. На полатях раньше спали дети.
В каждой избе были широкие, тесаные топором лавки, ставились вдоль стен от угла до угла. В передний (красный) угол на полках-косынках ставились иконы. Там же, в красном углу, стоял стол. Сюда же приносили и ставили первый сноп, сжатый на ниве и последний, и также ставили в передний угол. После этого сушили на печи, обмолачивали. Мололи на жерновах. Из муки нового урожая пекли хлеб на капустных листьях. Хлеб новина был особенно духмяным и вкусным. Такой хлеб – ерушник – клали на рушник и давали попробовать всем членам семьи, каждый отщипывал понемногу, радовался и хвалил хлеб. Обмолоченные снопы (первый и последний) уносили в амбар, где они хранились до следующих новых снопов.
Полы в избах были из толстых (6-8 см) досок, потолки из половинчатых бревен.
Бревно нужного размера раскалывали клиньями и каждую половину тесали топором. Потолочины укладывали концами на противоположные стены. Посреди избы проходила матица для лучшего крепления потолка. Потолки и стены были белены либо белой глиной, либо известью. Полы у более имущих были крашены охрой, у бедных не крашены. Некрашеные полы скребли косарем (коротким широким ножом с деревянной ручкой).

Избы освещались в давние времена лучиной, лучину делали из прямых сосновых поленьев. Для крепежа лучины применялся металлический фитиль, один конец фитиля вставлялся в дырку в стене, второй (изогнутый) - с двумя металлическими пластинами, между которыми вставлялась лучина и поджигалась. Внизу под фитилем стояла емкость с водой для противопожарной безопасности. После появились керосиновые лампы и лампы-молнии. Их обычно вешали в красном углу или просто ставили на стол.

У каждой избы был участок земли (0,25 - 0,4 га), на участке выращивали картофель, овощи, 2-3 сотки отводилось под хлебную полосу. Из овса делали брагу, из ячменя пекли хлеб. Сеяли лен, коноплю. Из семян льна делали льняное масло, коноплю обрабатывали, пряли нитки, которые получались прочными, превосходили льняную пряжу. Из льна ткали холсты. Из них делали полотенца, портянки (онучи). Из конопляной пряжи вязали рыболовные снасти: бредни, фитили, неводы, вили веревки. Огороды один от другого делились межой. На межах росли малина, смородина. В каждом огороде находилась баня. Каждая баня топилась по-черному, без трубы. Дым уходил прямо в баню. И через отверстие в стене выходил наружу. У каждой избы был сад, где обычно садили черемуху, рябину, осину или березу.

В те далекие годы, вплоть до самого исчезновения деревень, крестьянские подворья не имели замков. Избы не закрывались. Припертая метлой дверь означала, что хозяев нет дома.

По воспоминаниям В.В. Бабикова
Из воспоминаний Антонины Гурьяновны Кузовлевой (род. в 1924 г. в д. Бутино):

«Чудов день отмечали ежегодно 19 сентября. В честь чего этот праздник был – не знаю, но праздновали всегда и готовились заранее: варили пиво, брагу ставили. Если день был рабочим, то днем работали, а вечером пировали.
Хорошо запомнила Чудов день 1938 года. Мама, как и все деревенские, всего наготовила, а не до праздника было.
Мы картошку в поле копали. И вдруг среди дня стало темно как ночью. Все побросали и пошли домой, наощупь – ничего было не видать. Тогда сильный пожар был в районе. Начался далеко, а тут и до нас дошел, и до д. Петухово даже. К счастью, наша деревня не пострадала, хотя уже головешки летели. Дождик заморосил и потом потушил пожар. Но страшно было – скотина в лесу так и ночевала.

Деревни наши потом сожгли. Мужики, по приказу начальников, – так люди говорили. Самих бы этих начальников сжечь, а не деревни наши».
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 15.02 2016

О коллективизации в районе

Николай Иванович Феденистов: «Когда революция произошла, мне 7 лет было. Я в этом деле еще ничего не понимал, а старики разное говорили… Одни радовались такому событию, другие только недовольно махали руками. Но все ждали перемен к лучшему, и даже в гражданскую, когда начались перебои с продовольствием, народ не потерял надежды. Все ждали, что вот-вот… и заживем. Во время НЭПа стало заметно лучше. У всех желающих были свои наделы земли. К труду у нас народ привычный, и поэтому все были с куском хлеба.,
В конце 1928 года в Кай приехали активисты и стали агитировать за колхозы. В деревне Майбурово образовалась коммуна, и почти все крестьяне, в том числе из деревни Феденистово, где проживала моя семья, под влиянием призывов к лучшей жизни объединились в общее коллективное хозяйство. Через короткое время (уже не помню точно) из коммуны стали уходить обратно в единоличники. Это были в основном те, кто позажиточнее. Но они сразу же попали в плохие условия. Землю им выделили какая подальше и похуже, а когда из коммуны образовался колхоз «Труд» (из пяти деревень), землю вообще забрали, сказали, что для нужд колхоза. Через некоторое время, особенно когда одного такого единоличника раскулачили и послали на лесозаготовки, все «неколлективные» крестьяне влились в колхоз.,
,Так до самой пенсии и проработал в колхозе. Пока советская власть была, просил помочь дом построить. Не до меня было – все план выполняли и перевыполняли. А сейчас просить не у кого. Никому я не нужен, хотя почти десять лет провел на военной службе, воевал в финскую и Великую Отечественную».
Валентина Яковлевна Стрелкова: «В 1929 году мне было 15 лет. Семья у нас большая была – на две избы жили. А у отца Якова Яковлевича Стрелкова – еще своя мастерская. Он был кузнец. Хозяйство было большое: четыре дойных коровы и три лошади. Работали от зари до зари. Когда стали колхозы образовываться, тятя (так раньше отца называли) не хотел туда идти, но пришли из комитета бедноты и пригрозили, что раскулачат. В колхоз пришлось вступать поневоле.
Помню, как мать долго плакала, когда у нас целый день зерно в колхозный склад возили. «Земли у всех одинаково. Почему у нас зерна больше всех? Потому что лодыри они», - говорила она. Худшие опасения матери подтвердились. Наше зерно, трудом и потом нажитое, так и пропало в общем «котле».
Не нравилось моим родителям в колхозе работать, и они, вместе с еще двумя хозяйствами, вышли из колхоза. Землю при выходе получили самую плохую. Но на следующий год зерна у нас в хозяйстве было не меньше, чем в колхозе. Так и работали бы дальше, но землю у всех единоличников к весне забрали, и осталось у них только по 5 соток под огород. Вот таким способом и зарождался колхозный строй. Я хоть и старая, но жизнь большую прожила и понимаю, что раскулачили самых трудолюбивых крестьян. Это сейчас, при нынешней жизни, развелось тунеядцев и пьяниц. А раньше такого не было. Трудовая закалка еще крепко сидела в русском мужике. Воровства, пьянства не было и в помине.
В первые годы все работали дружно. Наш колхоз имени Ворошилова был самый лучший в районе, по 8 кг зерна на трудодень зарабатывали. Сейчас колхозы и совхозы развалились, а единоличников не создали и условий для их возникновения пока нет. Но самое главное – дух крестьянства у людей вышибли, а он не сразу, вдруг, возникнет. Помню, в 1932-1933 годах сильный голод в России был. Из Пермской области много людей к нам в Кай пришло. Кто-то «сбирал», а кто вещи на зерно менял. Это сейчас все починки запустили; то погода у них плохая, то земля никудышная, а раньше наш край никогда без зерна не жил…»
Василий Федорович Масленников: «Из деревни Зизяево, которая вошла в коммуну «Искра», три самых крепких хозяйства на заре коллективизации попали под раскулачивание. Говорили, что они богатеи, но когда их повезли под конвоем, в лаптях и драной одежде, сразу стало понятно, что это не так. Через несколько лет две семьи вернулись, а одна так и сгинула неизвестно где.Колхозы не сразу образовались – не хотели мужики свою скотину в общее стадо отдавать, жалели. Но потом, боясь репрессий, постепенно все вошли в колхоз. Сначала он назывался «Победим», потом «Красная звезда». В 1932-1933 годах, когда голод бушевал по всей России, в нашем Каю и близлежащих деревнях появилось много пришлых и голодных людей. Помогали им чем могли, делились последним, чтобы они не умирали с голоду. В то время, через этих людей, узнавали правду о жизни в центральных областях России. Правду, которую не встретишь на страницах газет».
Раскулачивание не обошло стороной и Кирс, хотя там тоже особых «богатеев» не было и в помине.
Василий Петрович Широнин: «Хозяйство в нашей семье было не так уж большое, всего-то два дома (зимний и летний), две коровы и две лошади. Но, наверное, по тем временам, мы жили лучше, чем остальные… Весной 1932 года утром в избу вошли двое в кожанках и… с тех пор отца Широнина Петра Михайловича уже никто не видел. Где нашла его смерть – никто не знает! В тот день со двора увели коров, лошадей. Помню, как мать возмущалась: «Почему же вы скотину весной забираете, когда мы ее всю зиму кормили?» Один из домов, который был лучше и больше, забрали. Новые хозяева выставили его на торги с аукциона, но желающих купить не нашлось, и тогда его отдали подсобному хозяйству Кирсинского завода. Этот дом до сих пор стоит. А судьбу отца до сих пор не знаем! Письма в архивы Омутнинска и Кирова писали несколько раз, но ответа нет».

Воспоминания записал М. Котлов.
Сообщение отредактировал Зырянин: 15.02.2016 - 18:02 PM
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 15.02 2016

«Моя бабушка Юлия Николаевна и дедушка Александр Маркович – из деревни Каптол. Бабушка очень весёлая, разговорчивая, всегда приветливая, а дед, наоборот, замкнутый, неразговорчивый человек. Иногда бабушка шутит: «И как я на такого глаз положила? Пень настоящий, а не дед!»
Дедушка любил рыбачить, а главным делом его жизни было валять валенки. К нему ехали со всего района. Валять валенки его научил дед, который был кулаком, и, как ни странно, со стороны моего папы прадедушка тоже был зажиточным крестьянином. До сих пор Аверинские поля в селе Пушья самые большие. Но их всех раскулачили и выслали, никто не знает куда. Остался только сын.
По старым документам, а также из рассказов стариков, в старые времена из царской армии от тяжёлой и длительной службы бежали солдаты (пушкари) по верховью Камы, туда, где их было трудно разыскать. Пристанище назвали Пушкари. Местность здесь была занята лесами, где занимались промыслом пушнины. Коми-пермяки это промысловое место на берегу Камы называли Пушнина. Поскольку пушкари были русские, а охотники – пермяки, впоследствии население стало помесью русских и пермяков, а название села Пушья, возможно, произошло от объединения слов «пушкари» и «пушнина».
В 1844 году в Пушье была построена каменная церковь с одним куполом и колокольня. Построили также церковно-приходскую школу, первыми учителями в которой были священники Троицкий и Кислицин.
Основными занятиями местных жителей были хлебопашество, выработка леса и сплав его по найму лесопромышленников. Кроме того, многие занимались звероловством, рыболовством, собиранием ягод.
В основном население до революции жило спокойно. События, происходящие в центре России, до этих глухих мест не докатывались. Жизнь селян оживилась в 30-е годы 20 века.
В 1936 году в Пушье была сломана церковь. Одновременно уничтожили церкви в Лойно, Кае – нужен был кирпич для строительства тепловой электростанции на реке Нырмыч. Для этого строительства от людей потребовались невозможные усилия. Многие не выдерживали и умирали. Впоследствии эта ТЭЦ была признана ненужной стройкой.
Население здесь было бедное, хлеб закупали в других районах. Избы строились высокие, на сваях. Многие дома были без дымоходов, дым выходил через дырку в стене. Спали на полатях, находившихся на высоте 2 м от пола. Матрасы были из сена.
Более бедные нанимались на работу к зажиточным крестьянам. Руками бедняков были построены мельницы зажиточных крестьян Пальшиных.
Во время Гражданской войны через эти места бежал Колчак, а за ним шли отряды красноармейцев под руководством Мрачковского. Многие из мужского населения Пушьи в порядке мобилизации вошли в этот отряд.
В 30-е годы началось массовое строительство жилых домов. Те, кто во время войны побывал на западе, строили дома более усовершенствованные, стали иметь достаточно скота, а вместе с этим и удобрять поля навозом. Урожай начали получать более устойчивые.
Но были и такие жители, кто не хотел обзаводиться своим хозяйством. Летом кое-как перебивались, зимой нужда гнала работать на Кирсинский завод и на фосфоритный рудник.
Когда в 1929 году вышел указ о коллективизации, в Пушье создали первую коммуну «Ленинская искра», в которую вошла ¼ часть населения села, самые бедные, кому было нечего терять и нечего объединять. В середине 30-х пошла массовая коллективизация оставшегося населения. Для проведения её приехали передовые рабочие из промышленных городов, их называли бригадирами.
Население было необразованным, поэтому управлять им было легко. В период коллективизации была создана партийная организация, а в 1931 году в Пушейской начальной школе появилась пионерская организация. Поскольку партийная организация была малочисленной, создали крупную комсомольскую организацию. Но в 1936 году был арестован председатель колхоза, якобы, за упущения в колхозной работе.
Комсомольцы активно вели работу в колхозе, занимались производственной и общественной деятельностью.
Народ верил и в Ленина, и в Сталина, и в Бога – втихомолку.
В 1950-е годы была страшная засуха, рожь не всходила, и тогда старушки пошли к часовне, которая была переоборудована под склад, и молились несколько часов. На другой день пошёл дождь.
Люди верили в наговоры. Если какая-то «икотница» напустила болезнь, то нужно было достать кровь этой икотницы и сжечь её.
Несмотря ни на что, жили весело. Все праздники проходили с песнями. Из одной деревни переходили веселиться в другую. Меньше друг другу завидовали потому что завидовать было нечему. Жили дружно, без вражды, хотя было очень тяжело. Женщины и девушки нередко собирались у кого-нибудь, пряли пряжу, вязали и пели…»

Рассказала Л. Аверина.
Ответить

Фотография Зырянин Зырянин 15.02 2016

Всем сельсоветам
Копия Райколхозсоюзу

Кайское Рай З.О. сообщает вам, что за последнее время к нам поступают жалобы со стороны бедняков, середняков, единоличников о неправильных взаимоотношениях с колхозниками – например, Волокитинский сельсовет колхозники заявляют единоличникам «Входите в колхоз, иначе вы нам враги и мы вам не дадим жить, разорим ваше хозяйство». Сами люди приходят и разговаривают, задают вопрос, можно ли жить единолично? Или в Гилёвском сельсовете дер. Безгачево колхозники не дают брать воду единоличникам.
Всё это говорит за то, что Правления колхозов и сельсоветы не ведут достаточно работы в части налаживания правильных взаимоотношений с единоличником.
На этой основе добиться вовлечения в колхозы их не грубостями и вздором, которые обострят и оттолкнут их от вхождения в колхозы.
К проявлениям грубостей сельсоветы и правления колхозов должны будут обращать особое внимание, развернуть широко-массовую разъяснительную работу.
Где не проработан этот вопрос, нужно его проработать, где не поняли, нужно проработать снова на общих собраниях колхозников.
Колхозсоюзу нужно проверить, при посылке людей по колхозам учесть данные указания.

Зав. Рай. З.О. Шишкин.
Секретарь Катаева.
1931 год.
Ответить