Юлий Цезарь ввел своих друзей-галлов в сенат, чем шокировал римскую общественность.
По-видимому, это были выходцы из романизированных провинций (Цизальпинская Галлия и Нарбонская Галлия). Жителям Трансальпинской Галлии, завоёванной Цезарем, открыл доступ в сенат император Клавдий I в 48 г. Речь идёт о представителях галльского племени эдуев.
Принятие Цезарем в число сенаторов нескольких «полуварваров»-галлов, получивших от него только что право гражданства, равнялось оскорблению общественного мнения, которое осуждало всякий приток новых элементов «трансальпийского и носящего панталоны населения»30. Было вывешено воззвание, призывающее не показывать новым сенаторам дороги в курию, а на улицах народ распевал: «тех, которых он вел в триумфе, он вводит в курию; они только что носили штаны, теперь же носят широкую пурпуровую полосу»31. По-видимому, эти сенаторы были снова исключены Августом32. Но уже в 40 г. до Р. Хр. впервые иностранец достиг даже консулата, правда, лишь в качестве заместителя; это был испанец Корнелий Бальб из Гадеса, возвысившийся во время гражданских войн, благодаря своему умению ловко пользоваться обстоятельствами и большому богатству. По словам Плиния, он был первым, который, будучи не только иностранцем, но даже приокеанским жителем, получил такую честь, какой предки не удостаивали даже населявших Лаций33; правда, его впоследствии, как и прежде, презрительно называли «гадитанцем, тартесцем» и считали недостойным чести быть сенатором34. Его племянник, Бальб Младший, был тоже консулом, праздновал триумф после победы над гарамантами в 19 г. до Р. Хр. и построил третий каменный театр в Риме35. Уже в первое время империи к сенаторским должностям допускались в большом числе лица, происходившие из Нарбоннской Галлии36, которая считалась скорее частью Италии, чем провинцией37. «Весьма почтенная, и славная колония Виенна», как ее называет Клавдий в своей речи, была первым и вначале, вероятно, единственным городом, удостоившимся чести посылать членов в курию38. Валерий Азиатик из Виенны, достигший такой высоты, как очень немногие подданные в его время, дважды был консулом, но во второй раз (46 г.) он сам сложил с себя эту должность в надежде избавиться от интриг своих многочисленных врагов и завистников. Помпей Вописк из Виенны получил консулат от Отона в 69 г.39. Наряду с виеннцами, следующие известные сенаторы из галлов были: с.103 Домитий Афр из Немауза, первый оратор своего времени, бывший консулом (suff.) уже в 39 г.40; затем, Юлий Грецин из Форума Юлия, отец Агриколы, сын прокуратора, казненного Калигулой41; Антоний Прим из Толозы, осужденный за подделку завещания в 61 г., отличившийся впоследствии как приверженец Веспасиана; наконец, Г. Фульвий Луп Сервилиан из Немауза42, возведенный Веспасианом в преторский ранг. Уже в 49 г. сенаторам было позволено посещать без разрешений свои имения в нарбоннской Галлии43.
Несмотря на проникновение италиков и провинциалов в римский истэблишмент, еще долго сохранялись общественные предрассудки, считавшие всех неримлян людьми второго сорта.
Масштабы влияния народа на политику в Риме следует оценивать с учетом власти аристократии, в частности деятельности сената. После того как в IV в. до н.э. плебеи на постоянной основе получили доступ к курульным магистратурам и в сенат, их возможности занимать высшие должности были фактически, хотя и не формально, ограничены имущественным цензом. Претендовать на эти магистратуры имели возможность только лица, происходившие из сенаторского сословия, всаднического сословия и, видимо, малоизвестного нам сословия эрарных трибунов (которые, вероятно, должны были располагать таким же состоянием, как и всадники). В конце III в. до н.э. все они вместе взятые составляли лишь около 8% от общего числа взрослых граждан мужского пола. Спустя сотню лет это соотношение вполне могло увеличиться благодаря притоку богатств из-за рубежа. Минимальный имущественный ценз всадников в Поздней республике – 400 тыс. сестерциев – выглядел скромно на фоне громадных состояний сенаторов. Состав сената каждые пять лет определяли цензоры. К концу II в. до н.э. любой человек, занимавший курульный эдилитет, имел право стать сенатором, если только по каким-либо причинам не был запятнан позором, а закон Атиния распространил эту привилегию и на трибунициев (бывших плебейских трибунов. – С.Т.).
Сразу бросается в глаза характерная черта этой аристократии – своего рода ядро, состоявшее из родов, члены которых вращались в самом центре политической жизни и регулярно занимали высшие магистратуры; некоторые из этих родов были патрицианскими, как Фабии или Корнелии, а некоторые – плебейскими, как Цецилии Метеллы и различные ветви Семпрониев. Очень немногие плебейские роды, сохранившие влияние до самого конца Республики, могли похвастаться тем, что их представители занимали консульство в конце IV или начале III в. до н.э. (в дополнение к вышеупомянутым можно назвать Клавдиев Марцеллов, Домициев и Лициниев). Действительно, в конце III–II в. до н.э. около половины консулов происходило всего из десяти родов, хотя каждый из них зачастую мог иметь множество ветвей. Однако это не означает, что римская аристократия была столь же замкнутой группой, как, например, средневековая аристократия Венеции. Саллюстий сетовал, что нобили передают консульство из рук в руки и считают, будто новый человек может замарать достоинство этой должности. Тем не менее, в период между Второй Пунической войной и концом Республики треть консулов происходила из семей, не давших ни одного консула в трех предыдущих поколениях, и, вероятно, лишь около 10% из этой трети имели предков-преториев. Лишь у трети из первых в своем роду консуляров обнаруживаются сыновья-консулы, тогда как сыновья консуляров, происходивших из консульских родов, имели больше шансов добиться консульства в своем поколении, {62} особенно во время Второй Пунической войны. Таким образом, семьи, не входившие в ядро ведущих аристократических родов, нередко переживали взлеты и падения статуса, сопряженные с достижением высшей должности, и весьма похоже, что состав семей на периферии сената был весьма изменчив еще до того, как в обновленный и расширенный Суллой сенат вошли выходцы из италийских общин, получивших гражданство11.
Сенат представлял собой место для собраний членов правящего класса и единственный официальный орган, где могли вестись подлинные политические дебаты. В этом качестве он и разрешал проблемы, которые в ином случае привели бы к конфликтам, как между самими магистратами, так и между ними и остальной частью правящей элиты, например, вопросы о распределении провинций, войск и денег. Более того, сенат был единственным органом, который мог давать магистратам официальные рекомендации относительно их политики, будь то исполнительные мероприятия или законопроекты для представления в народном собрании. Формально постановления сената являлись всего лишь советами в адрес магистратов, но для союзников Рима в Италии и в других местах имели такую же силу, как и обращенные к широким кругам эдикты римских магистратов, хотя на момент принятия этих постановлений большинство сенаторов не занимало должностей. Эти постановления воспринимались даже как более обязательные, чем решения магистратов12. Постановления имели и то преимущество, что сенат, в отличие от магистратов, исполнявших его постановления, нельзя было призвать к ответу за произвол, даже если его решения шли вразрез с волей римского народа.
Суть сенатской процедуры заключалась в том, что созвавший заседание магистрат (консул, претор или трибун) озвучивал предмет обсуждения, а затем опрашивал собравшихся в порядке старшинства – от высших к низшим. Когда наконец все высказывались или выражали согласие с одним из уже выступивших ораторов, магистрат выбирал одно или несколько из выдвинутых предложений и ставил их на голосование. Трибуны могли наложить вето на итоговое решение и тем самым превратить его из постановления (senatus consultum) в суждение (senatus auctoritas), которое уже не требовало обязательного исполнения, в отличие от решения, принятого без возражений. Постановления сената всегда записывались и хранились в казне, точно так же, как и законы. (Суждения сената также могли записываться начерно, но в бронзе не вырезались.) В целом во время дебатов решающим влиянием обладали старшие сенаторы, консуляры, получавшие слово первыми; хотя 5 декабря 63 г. до н.э. имело место знаменитое исключение, когда судьбу заговорщиков-катилинариев определяли избранный претор и избранный трибун – соответственно Цезарь и Катон12a. По многим вопросам удавалось достичь согласия. Но иногда {63} вспыхивали серьезные споры между лидерами сената, как, например, при обсуждении судьбы Карфагена в 152 г. до н.э. или аграрного закона Тиберия Гракха и его попытки переизбраться на должность плебейского трибуна в 133 г. до н.э.13. Однако дошедшие до нас свидетельства всё же не позволяют понять, как именно происходила выработка политики в сенате и существовала ли внутри этого органа, как полагает ряд исследователей, некая внутренняя властная группа, которая и была, по сути, римским правительством.
Согласно Саллюстию, политическая борьба, клики и всевозможные злоупотребления возникли, когда с разрушением Карфагена закончилась эпоха согласия. Он пишет о двух сторонах (partes), участвовавших в борьбе: это нобилитет и народ (populus) (или плебс), что в греческом мире означало, соответственно, «немногие» и «многие». Хотя обе стороны подвергались критике за то, что рвали республику на части, но именно малочисленные могущественные люди (лат.«potentes» эквивалентно греч. «δυνατοί» и обозначает правящий класс) принимали решения о внешней и внутренней политике, об официальных назначениях, о войне и финансах и извлекали из этого выгоду, а бедняки гибли в войнах и умирали в нищете, когда могущественные люди изгоняли их с земли. Нобилитет сохранял свое господство благодаря «олигархии» (factio) – в оригинальном значении этот термин не эквивалентен английскому слову «faction», но обозначает, скорее, власть и влияние, сопряженные с богатством. В другом месте Саллюстий пишет, что «factio» – это порочная форма дружбы, которую можно определить как клику или заговор; кроме того, он использует это слово для обозначения господствующего класса, наподобие английского «establishment». Цицерон тоже употреблял это слово для указания на олигархическую правящую группу или «хунту»14. Порой Саллюстий изображает римскую политику как борьбу между в целом единодушной аристократией в сенате и массами бедняков, которым помогают несколько героев-популяров. Однако, рассказывая о Поздней республике, он принимает циничный тон, подобно Фукидиду в отступлении, посвященном гражданской смуте на Коркире: политики могут выдвигать честные на первый взгляд программы защиты прав народа или авторитета сената, но на самом деле под прикрытием заботы об общем благе борются за личную власть. Пока преждевременно решать, насколько Саллюстиево описание справедливо, однако следует указать, что такие коррумпированные политики должны были заимствовать свои лживые лозунги из подлинных традиций защиты статуса аристократии или прав народа. {64}
10Crawford 1974 (B 144): №266, 270. О демократическом элементе в римской политике в целом см.: Millar 1986 (C 113); Lintott 1987 (A 65). {62}
11 Саллюстий. Югуртинская война. 73.6–7; Hopkins, Burton 1983 (A 54): 55 слл.
12 Полибий. VI.13.4–5; Bruns № 36 слл.; Sherk 1984 (B 239): прежде всего №9, стк. 63 слл.
12a Катон требовал смерти заговорщиков, Цезарь предлагал содержать их в заключении в муниципиях, поскольку римских граждан нельзя было казнить без суда. – С.Т.{63}
13Astin 1967 (C 2); Badian 1972 (C 16): 706 слл.
14Seager 1972 (A 109). {64}
Линтотт Э. Политическая история, 146–95 гг. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 9: Последний век Римской республики, 146–43 гг. до н.э. В 2-х п/т.: П/т. 1 / Под ред. Дж.-А. Крука, Э. Линтотта, Э. Роусон; пер. с англ., предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2020. С. 62–64.
Распределение провинций использовалось для влияния на магистратов - амбициозные политики хотели получить те провинции, где велись военные действия, а поскольку римские наместники открыто грабили провинциалов, то назначение богатой провинции стимулировало магистрата к лояльности по отношению к сенату.
амбициозные политики хотели получить те провинции, где велись военные действия
Магистраты и промагистраты республиканского периода, обладающие империем, нередко начинали войны с соседними племенами и государствами ради получения триумфа, который считался высшей почестью для римлянина.
амбициозные политики хотели получить те провинции, где велись военные действия
Магистраты и промагистраты республиканского периода, обладающие империем, нередко начинали войны с соседними племенами и государствами ради получения триумфа, который считался высшей почестью для римлянина.
Современные историки обвиняют Юлия Цезаря в грабежах и геноциде, поскольку он начал войну с галлами без всякого повода и в нарушение имевшихся договоров. Единственной целью Цезаря было награбить побольше золота чтобы заплатить свои огромные долги и осуществить государственный переворот.
Современные историки обвиняют Юлия Цезаря в грабежах и геноциде, поскольку он начал войну с галлами без всякого повода и в нарушение имевшихся договоров. Единственной целью Цезаря было награбить побольше золота чтобы заплатить свои огромные долги и осуществить государственный переворот.
Пользуясь галльским золотом, Цезарь активно привлекал на свою сторону нобилей. Например, он подкупил Л. Эмилия Павла и Г. Скрибония Куриона.
Современные историки обвиняют Юлия Цезаря в грабежах и геноциде, поскольку он начал войну с галлами без всякого повода и в нарушение имевшихся договоров. Единственной целью Цезаря было награбить побольше золота чтобы заплатить свои огромные долги и осуществить государственный переворот.
Пользуясь галльским золотом, Цезарь активно привлекал на свою сторону нобилей. Например, он подкупил Л. Эмилия Павла и Г. Скрибония Куриона.
Всех друзей Помпея и большую часть сенаторов он (Цезарь) привязал к себе, ссуждая им деньги без процентов или под ничтожный процент. Граждан из других сословий, которые приходили к нему сами или по приглашению, он осыпал щедрыми подарками, не забывая и их вольноотпущенников и рабов, если те были в милости у хозяина или патрона. (2) Наконец, он был единственной и надежнейшей опорой для подсудимых, для задолжавших, для промотавшихся юнцов, кроме лишь тех, кто настолько погряз в преступлениях, нищете или распутстве, что даже он не мог им помочь; таким он прямо и открыто говорил, что спасти их может только гражданская война.
На примере Цезаря мы видим, что в Древнем Риме политическая партия строилась не столько на идеологии или программе, сколько на личных связях ее лидера. Цезарь был готов угождать любому человеку, лишь бы тот не мешал его планам по захвату власти. Но когда он получил власть, эта его беспринципность и непомерные амбиции вызвали разочарование у истэблишмента. Август действовал более практично - сначала самым жестоким образом перебил всех своих врагов а затем поставил перед обществом довольно абстрактную, но благородную цель - возрождение порядка и милосердия.
Его умеренность и милосердие, как в ходе гражданской войны, так и после победы, были удивительны. Между тем, как Помпей объявил своими врагами всех, кто не встанет на защиту республики, Цезарь провозгласил, что тех, кто воздержится и ни к кому не примкнет, он будет считать друзьями. Всем, кого он произвел в чины по советам Помпея, он предоставил возможность перейти на сторону Помпея. (2) Когда при Илерде велись переговоры о сдаче, и оба войска находились уже в непрестанном общении и сношениях, Афраний и Петрей, внезапно передумав, захватили врасплох и казнили всех цезарианских солдат в своем лагере; но Цезарь не стал подражать этому испытанному им вероломству. При Фарсале он призвал своих воинов щадить жизнь римских граждан, а потом позволил каждому из своих сохранить жизнь одному из неприятелей. (3) Никто не погиб от него иначе, как на войне, если не считать Афрания с Фавстом и молодого Луция Цезаря; но и они, как полагают, были убиты не по воле Цезаря, хотя первые двое, уже будучи однажды им прощены, снова подняли против него оружие, а третий огнем и мечом жестоко расправился с его вольноотпущенниками и рабами, перерезав даже зверей, приготовленных им для развлечения народа. (4) Наконец, в последние годы он даже позволил вернуться в Италию всем, кто еще не получил прощения, и открыл им доступ к государственным должностям и военным постам. Даже статуи Луция Суллы и Помпея, разбитые народом, он приказал восстановить. И когда впоследствии против него говорилось или замышлялось что-нибудь опасное, он старался это пресекать, но не наказывать. (5) Так, обнаруживая заговоры и ночные сборища, он ограничивался тем, что в эдикте объявлял, что это ему небезызвестно; тем, кто о нем злобно говорил, он только посоветовал в собрании больше так не делать; жестокий урон, нанесенный его доброму имени клеветнической книжкой Авла Цецины и бранными стишками Пифолая, он перенес спокойно, как простой гражданин.
Римляне не измеряли социальное положение человека его цензовым статусом. Патрицианская кровь, происхождение от древних консулов, происхождение от человека, занимавшего консульство или совершившего великие деяния, – всё это имело разный вес. К нобилитету (nobilitas) принадлежали потомки первых трех категорий по мужской линии. Иногда трудно бывало отличить отпрыска патрицианской семьи, которая не достигла особых успехов в последние десятилетия (напр.: Цицерон. В защиту Мурены. 16), от представителя знатного плебейского рода, тем более что отпечаток могло накладывать и происхождение по женской линии. Цезарь сумел выжать всё возможное как из своего происхождения от альбанских {999} царей, так и из родства с Марием, недавно добившимся успеха. Октавиан, принадлежавший к Юлиям лишь через бабку по материнской линии и через усыновление, которое даже его отчим какое-то время отказывался признавать (Цицерон. Письма к Аттику. XIV. 12.2), стал более приемлем для нобилей благодаря своему третьему браку с наследницей Клавдиев Неронов и Ливиев Друзов. Происхождение от мифологических героев или древних царей позволяло уравновесить отсутствие достижений на службе Римскому государству в последнее время. Меценат, оставшийся всадником, приобрел подлинное влияние благодаря близкой дружбе с Октавианом, а социальный статус – благодаря происхождению от этрусских властителей, на которое он притязал (Гораций. Оды.I.1.1). Такая генеалогия могла находить отражение даже в протоколах сената (Тацит. Анналы.XII.53.3)27.
Отсутствие у человека выдающегося происхождения – реального или вымышленного – не являлось непреодолимым препятствием для продвижения. (Вымышленное происхождение обычно придумывали лишь после того, как человек добивался успеха.) Сенат всегда приходилось пополнять из более низких сословий, и, хотя «новые люди» редко добивались консульства, представители всаднических родов постепенно достигали младших магистратур, а их сыновья или внуки могли подняться и выше. «Новые люди» («novi homines»), в роду которых ранее не было сенаторов, располагались на одном конце шкалы, а нобили – на другом. Между ними имелись различные градации28.
28 Wiseman 1971 (D 81); Brunt 1982 (F 14); Hopkins 1983 (A 46): 56 слл.; Syme 1986 (A 95). {1000}
Треджари С. Социальный статус и социальное законодательство // Кембриджская история древнего мира. Т. 10: Империя Августа 43 г. до н.э. – 69 г. н.э. В 2-х п/т.: П/т. 2 / Под ред. А.-К. Боумэна, Э. Чэмплина, Э. Линтотта; пер. с англ., подготов. текста, предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2018. С. 999–1000.
Октавиан, принадлежавший к Юлиям лишь через бабку по материнской линии и через усыновление, которое даже его отчим какое-то время отказывался признавать (Цицерон. Письма к Аттику. XIV. 12.2), стал более приемлем для нобилей благодаря своему третьему браку с наследницей Клавдиев Неронов и Ливиев Друзов.
Октавиан это римский self-made man.
сам же Август пишет только о том, что происходит из всаднического рода, древнего и богатого, в котором впервые стал сенатором его отец. А Марк Антоний попрекает его тем, будто прадед его был вольноотпущенник, канатчик из Фурийского округа, а дед — ростовщик. Вот все, что я мог узнать о предках Августа по отцу.
Август добился успеха благодаря военным победам и политической ловкости. Его женитьба на Ливии имела скандальный характер, но у сенатской знати не было выбора - признавать или не признавать режим Августа.
Август добился успеха благодаря военным победам и политической ловкости.
Победы Августа над Секстом Помпеем и Марком Антонием – результат деятельности его друга М. Випсания Агриппы, который происходил из незнатной семьи.
у сенатской знати не было выбора - признавать или не признавать режим Августа.
Некоторые пытались свергнуть власть Августа. Однако все попытки устроить заговор оказались совершенно бесполезными. Лидерами заговорщиков были самые разные люди (от нобилей до рабов).
19. Мятежи, заговоры и попытки переворотов не прекращались и после этого, но каждый раз он раскрывал их своевременно до доносам и подавлял раньше, чем они становились опасны. Возглавляли эти заговоры молодой Лепид, далее — Варрон Мурена и Фанний Цепион, потом — Марк Эгнаций, затем — Плавтий Руф и Луций Павел, муж его внучки: а кроме того — Луций Авдасий, уличенный в подделке подписей, человек преклонных лет и слабого здоровья, Азиний Эпикад — полуварвар из племени парфинов44, и, наконец, Телеф — раб-именователь45 одной женщины. Поистине, не избежал он заговоров и покушений даже от лиц самого низкого состояния. (2) Авдасий и Эпикад предполагали похитить и привезти к войскам его дочь Юлию и племянника Агриппу с островов, где они содержались, а Телеф, обольщаясь пророчеством, сулившим ему высшую власть, задумывал напасть и на него и на сенат. Наконец однажды ночью возле его спальни был схвачен даже какой-то харчевник из иллирийского войска с охотничьим ножом на поясе, сумевший обмануть стражу; был ли он сумасшедшим или только притворялся, сказать трудно: пыткой от него не добились ни слова.
