Благодаря BKR, мы подошли к важной характеристике Мазепы - его служению Украине, Не 20 лет, а 35-ть служил Мазепа, оформлявшей себя, как исключительное явление, молодой украинской нации. Его вклад в становление последней трудно переоценить. А вот неодоценить оказалось легко. Можно простить великоруссам неприязнь к гетману, но как понять отрицание Мазепы его современниками, тем более нынешними украинцами? Свой среди чужих - чужой среди своих. Хотя на самом деле эта хлесткая фраза не совсем справедлива в применении к МАзепе. И все таки, два гетьмана определяют историю средневековой Украины - Хмельницкий и МАзепа. И если первый по моему глубокому убеждению необдуманно вверг свой народ в в более чем полувековую полосу стираданий, лишений и жертв, то второй всемерно пытался вытащить украинцев из той тягучей трясины, в которую благодаря стараниям Хмельницкого они попали.
он не имел никакой поддержки в презираемом и притесняемом им народе, поэтому постоянно боялся бунтов.
примера принятых им сложных и ответственных самостоятельных решений, где не было бы какой-нибудь подлости.
Послушайте, Степан, ну нельзя же так смешить людей?! Слог то какой! Подлость, притесняемый народ, боязнь бунтов. А Петр по отношению ко всем народам его империи был по отечески милостив и добр? Он был почитаем великоруссами? А какое благородство проявляли "птенцы гнезда Петрова"! ))) Вор на воре, насильник на насильнике, совершенно оторвавшиеся от народа, которому они были обязаны всем. Сам Петр в иные моменты предстает перед потомками почти чудовищем. Половина России ненавидела своего царя, и называла Антихристом.
Пѣсня сія, какъ видно, сложена около 1710 года, вскорѣ послѣ того, какъ окончились вѣроломные замыслы Мазепы, и признана невинность погибшихъ отъ него Кочубея и Искры. Говорятъ, что къ нимъ относится пословица: Зня́вши го́лову по воло́сьямъ не пла́чуть.
31.
Мазе́по Гетьма́не, израдли́вый Па́не!
Зле́е почина́ешъ, зъ Шве́домъ наклада́ешъ
И на Царя́ Восто́чного ру́ки пôдôйма́ешъ.
Пôдня́въ еси́ Орду, изроби́въ трево́гу! –
А при тôй измѣ́нѣ бувъ Кочубе́й да Искра:
Пôшли-жъ воны́ зъ-пôдъ Полта́вы (*) да до Царя́ зни́шка.
(**) 1708 г. въ Октябрѣ Князь Меншиковъ осадилъ Батуринъ, великолѣпную резиденцію Мазепы, разорилъ и сжегъ его до основанія; на мѣстѣ онаго было только нѣсколько хатъ, до 1750 г., когда избранный въ Гетьманы Каммергеръ Графъ К.Г. Разумовскій захотѣлъ перевести Гетьманскую резиденцію изъ Глухова опять на прежнее мѣсто.
(***) Капитанъ Сердюковъ Кенигсенъ. {111}
Украинские народные песни. Ч. 1 / Изд. М. Максимовича. М.: Унив. тип., 1834. С. 110–111.
Как видно, героями для жителей Малороссии как в нач. XVIII в., так и в сер. XIX в. были генеральный судья В. Кочубей и полтавский полковник И. Искра, которые раскрыли факт измены И. Мазепы и погибли, будучи выданы ему на расправу.
Малороссїяне пламенно любятъ отчизну свою и помнятъ славу предковъ своихъ, ‒ не навидя тѣхъ изъ нихъ, которые очернили имяна свои презрительными поступками. Нѣтъ для нихъ ничего ужаснѣе, какъ имя Мазепы; они забываютъ себя отъ ярости при семъ ругательствѣ.
Отличительные свойства малороссиян. Письмо 23-е // Из «Писем из Малороссии» Левшина // Украинский вестник. 1816. Кн. 10. С. 41.
Иван Мазепа рос в просвещенной православной семье. Уровень знаний, набожность его матери позволили ей стать после смерти мужа игуменьей влиятельного Вознесенского Печерского монастыря (упоминается на этой должности с 1683 по 1707 гг.) и ревностной защитницей православия. Младшая сестра Ивана Мазепы, Александра, даже развелась с польским шляхтичем Яном Войнаровским на религиозной почве: принципиально не захотела перейти в католичество. Да и сам гетман считал себя «малороссийской отчизны и святой восточной церкви сыном». Обвинение Петром І Мазепы в том, что он «тайный католик» – всего лишь плод его фантазии.
Д. Дорошенко считал, что будущий властитель Украины попал ко двору Яна Казимира в 1650 – 1652 гг. С этой точкой зрения не можем согласиться, так как с 1654 г. Адам-Степан не спешил бы присягнуть царю, если бы его сын занимал высокое положение в Варшаве. В упомянутые годы Иван Мазепа учился в Киево-Могилянском коллегиуме. О его обучении в Киеве пишет Филипп Орлик в своем «Диариуше». Самийло Величко в летописи отмечал, что он (Иван Мазепа), «прослушав ранее в Киеве риторику, отошел в Польшу, где так же закончил философию». Это утверждение соответствует действительности, поскольку основателю Киевского коллегиума Петру Могиле не удалось из-за запрета польской власти преобразовать учебное заведение в высшее с полным курсом обучения. Польское правительство хотело, чтобы его воспитанники продолжали обучение в католических академиях. В Киеве же Иван Мазепа имел возможность в совершенстве изучить латинский язык, пройти курсы грамматики, риторики, поэтики, математики, астрономии, музыки.
В библиотеке коллегиума хранились произведения «Метафизика» и «Логика» Монасия, «Красноречие» Каузина, «Политика», «О республике», «Вступление в стоическую философию» Липсия, работы философа Авиценны, комментарии к речам Цицерона и другие работы, которые он, безусловно, прорабатывал.
В эти годы здесь преподавал знаменитый ученый-философ Иннокентий Гизель. В 1650 – 1657 гг. должность ректора в Киево-Могилянском коллегиуме занимал известный украинский церковный и литературный деятель Лазарь Баранович. Его соратником был автор образцовых проповедей «Ключ разумения» Иоаникий Галятовский, который с 1657 г. также стал ректором учебного заведения. Кстати, именно он очень любил цитировать спудеям произведения Макиавелли. Указание Р. Млиновецкого, что И. Мазепа «на Западе прочитал много полезных работ, в частности увлекался писаниями Макиавелли», скорее всего, будет правильным в отношении киевского периода его обучения.
Влияние макиавелловского произведения «Государь», а затем и установок Галятовского на манеру поведения Мазепы как руководителя, как деятеля сложной эпохи конца XVII ст. было значительным. Став гетманом, он придерживался авторитарных методов правления, придавал большое значение развитию регулярного наемного войска, вел хитрую дипломатическую политику.
Обучение Ивана Мазепы в Киеве длилось, по нашему мнению, до 1657 г. – именно тогда Украина, разуверившись в союзе с Москвой, берет курс на поиск контактов с другими государствами, в частности Швецией, с которой в октябре казаки заключили оборонительный союз. Гетман Иван Виговский подписал со шведским послом украинского происхождения Юрием Немыричем договор, согласно которому Карл Х-Август обязывался добиться признания Польшей независимости Украины и присоединения к ней западноукраинских земель. Начала вынашиваться также идея объединения Украины с Польшей на федеративных началах.
Юрий Немырич, перейдя на службу к своему другу Ивану Виговскому, имел большое влияние на его политику. Судьба Ивана Мазепы некоторым образом тоже была определена этим выдающимся государственным и политическим деятелем эпохи Руины. Немырич получил образование в университетах Лейдена, Базеля (1630 – 1634), Оксфорда, Кембриджа, Парижа и дослужился до чина генерала кавалерии у шведского короля (1655 – 1657). Он был автором проекта Гадячского договора 1658 г., в котором отдельным пунктом шла речь об уравнении в правах Киевского коллегиума с Краковской академией и переименовании его в академию.
Исполнявший с Иваном Виговским в 1654 г. дипломатические миссии отец Ивана Мазепы, возможно, принадлежал в 1657 г. к ближайшим соратникам гетмана, а, следовательно, и Немырича.
Поэтому неслучайно в 1657 г. 18-летнего Ивана Мазепу посылают в голландский город Дэвентер изучать артиллерийское дело. Здесь в реестре «Хезеллен Бук» есть запись: «Иоаннес Колединьски, нобилес полёнус». В седьмом томе истории «Армии Нидерландских Штатов» в приложениях, написанных Генералами Тером Аа и де Басом, речь идет о том, что «Иоаннес Колединьски, впоследствии казацкий гетман Мазепа, был один год в Нидерландах при отливе пушек Виллема Вегеваарда в Дэвентере». В этом городе учился артиллерийскому искусству и Немырич, который также был зарегистрирован как «полёнус». Это можно объяснить тем, что тогда еще не употреблялся термин «украинец». Правобережцев называли поляками (так как принадлежали к Польше), а левобережцев — литвинами [3].
Степан Немырич по примеру старшего брата Юрия также перешел от поляков на сторону Виговского и в 1658 – 1659 гг. занимал должность генерала артиллерии Великого Княжества Русского. Разумеется, для казацкой армии нужны были специалисты-пушкари. Этим и мотивируется направление Ивана Мазепы на обучение в Дэвентер. Кстати, там он дружил с будущим генералом Речи Посполитой Мартыном Конским, который 23 марта 1695 г. в письме к гетману упоминал об их «дружбе, которую имел есм в молодых летах с вельможностью Вашею».
Хотя большинство исследователей относит время обучения Ивана Мазепы в Германии, Италии, Франции и Нидерландах к 1656 – 1659 гг., мы склоняемся к мысли, что в упомянутый период, учитывая контекст событий, вероятнее всего, до Дэвентера или после него он учился в Краковской академии (относительно этого важно свидетельство французского дипломата Жана де Балюза, который писал о встрече с гетманом в Батурине: «Господин Мазепа сам вспомнил свою молодость и то, что видел меня не раз в Кракове»). Подтверждается это и сообщением А. Енсена о том, что в Голландии Мазепа изучал артиллерийское дело «на средства мецената Краковской академии Новодворского».
Довольно интересная информация Т. Падуры о том, что «Иван-Адам Мазепа учился у иезуитов в Полоцке за счет князя Дмитрия Вишневецкого, белоцерковского старосты. Киевский епископ Лещинский ввел его во двор Яна-Казимира, и он был слугой и доверенным при короле».
В источниках упоминается польский магнат Дмитрий-Юрий Вишневецкий (родился около 1628 и умер 1682). Если он и назначался белоцерковским старостой, то маловероятно, что до 1657 г., времени завершения противостояния между поляками и казаками, мог поддержать в финансовом плане сына представителя верхушки вражеской на то время стороны.
Однако не исключаем, что это могло происходить в конце 1658 г., по возвращении Мазепы из Дэвентера. С 1657 г. в Полоцкой братской школе начал преподавать Симеон Полоцкий (Самуил Петровский), со временем ставший учителем московских царей. До Полоцка он закончил Киевский коллегиум и, скорее всего, там преподавал, следовательно, как талантливый поэт мог повлиять на выбор будущего гетмана относительно обучения. Эти версии, однако, еще нуждаются в более достоверных доказательствах.
После заключения 16 сентября 1658 г. Гадячского трактата между Польшей и Гетманщиной, согласно которому последняя как Великое Княжество Русское, на федеративных условиях входила в состав Речи Посполитой, на границах с Украиной наращивали силы царские войска, провоцировавшие оппозицию гетмана к выступлениям. Иван Виговский в декабре 1658 г., а также в январе 1659 г. присылает послов к Яну Казимиру с просьбой прислать «людей на помощь», так как русские полки шаг за шагом продвигаются вглубь гетманской территории. В составе одного из таких посольств были Юрий Немырич, Григорий Лисницкий и отец Ивана Мазепы – Степан. Этот эпизод указывает как на высокое положение последнего, так и на очень близкие отношения с Немыричем.
Писарь королевского посла к казакам Станислава Бенёвского Криштоф Перетяткович в своих записках о 1659 г. упоминает, что на сейм, состоявшийся в Варшаве 4 апреля, «для утверждения гадячского соглашения приехало много знатных казаков, среди них были: Самченко – родной дядя Хмельницкого, Константин Виговский – родной брат гетмана, Груша – генеральный писарь Войска Запорожского, Григорий Лисницкий – миргородский полковник, Мазепа и другие». Поляков насторожили гадячские условия относительно ликвидации унии и права занимать правительственные должности в «воеводствах русских» только православным. В Украину к Виговскому опять зачастили послы.
Писарь посла Криштоф Перетяткович, едучи в Чигирин, одного из коней оставил «в Белой Церкви, у жены Мазепы, который был на сейме».
Наконец, 10 июня 1659 г. король Ян Казимир вместе с польской верхушкой присягнул, что будет свято чтить условия Гадячского договора, согласованного в ходе дискуссий и переговоров. После завершения этой важной дипломатической миссии отец Ивана Мазепы добился подтверждения (в 1659 г.) за ним, его женой и потомками права на село Мазепинцы. В королевской привилегии он называется «заслуженным шляхтичем и жолнером», «во многих военных экспедициях испытанным».
Июнь – сентябрь 1659 р. – насыщенный судьбоносными событиями период в жизни Украины. Состоялась знаменитая Конотопская битва, в которой войска Ивана Виговского наголову разбили 100-тысячное московское войско. Вместе с тем она стала точкой отсчета последних дней правления гетмана. Часть правобережной казацкой верхушки, неудовлетворенная утвержденной сеймом редакцией Гадячского соглашения (из 24 пунктов 7 были отклонены, а 6 скорректированы), а также промосковски настроенные левобережцы подняли восстание. В ходе его состоялось жестокое истребление сторонников Ивана Виговского и их семей. Войско московского князя Юрия Баратынского, идя на Киев, казнило свыше 3000 «предателей». Под Кобижчей на Черниговщине был убит Юрий Немырич. В сентябре 1659 г. Виговский остался без войска и вынужден был искать убежища в Польше.
Очевидно, в эти дни решалась и дальнейшая судьба Ивана Мазепы. Спасая сына от возможных репрессий со стороны промосковски настроенных бунтовщиков, семья отослала его под королевскую защиту в Варшаву. Сам гетман позднее вспоминал, что отец послал его «учиться обращению с людьми близ королевского лица, а не где-нибудь в корчмах».
В начале октября Мазепа повёз в Варшаву письма Ивана Виговского к канцлеру Николаю Пражмовскому и королю. В своих посланиях экс-гетман просил освободить его жену из Чигирина и побеспокоиться о малолетнем сыне Остапе. Ян Казимир взял под свою опеку многих сторонников идеи «Русского княжества», в частности Ивану Виговскому предоставил барское староство и киевское воеводство, Степана Немырича назначил киевским подкоморием, Павла Тетерю – коростенским секретарем, мельницким подчашим и полоцким стольником, Степана Мазепу – черниговским подчашим. Не забыт был и сын Степана Мазепы Иван, которого король взял к своему двору покоевым.
Двадцатилетний юноша в составе группы польского правительства вскоре отбывает во Францию. 7 ноября 1659 г. в Париже праздновали завершение войны с Испанией. В 1704 г. Иван Мазепа в Батурине рассказывал французскому послу Жану де Балюзу, что «в молодые годы посетил Париж и южную Францию, был на приеме в Лувре, когда праздновали Пиренейский мир». Так началась служба покоевого при дворе Яна Казимира. Как украинец, родителей которого в трудное время взял под свой протекторат король, юноша должен был стать образцом преданности последнему.
В исторической литературе бытует несколько версий возвращения в 1660-х гг. Ивана Мазепы из Польши в Украину. В XVIII – XIX ст. с легкой руки Вольтера была распространена как наиболее вероятная скандально-романтическая версия, связанная с деталями личной жизни будущего гетмана. Она стала основой или толчком к написанию литературных произведений Джорджем Байроном («Мазепа», 1818), Виктором Гюго («Мазепа», 1829), Константином Рылеевым («Войнаровский», 1825), Александром Пушкиным («Полтава», 1829), Юлиушем Словацким («Мазепа», 1839), Бертольдом Брехтом («Баллада о Мазепе», 1955) и др. Интимно-провокационный ее сюжет, несмотря на это, скорее носит легендарный, вымышленный характер, чем идентичный реальному факту: «Любовное приключение молодого Мазепы с женой польского дворянина открылось. Разгневанный муж привязал голого Мазепу к дикому коню и пустил того на волю. Конь, препровожденный из Украины, вернулся домой вместе с Мазепой, полумертвым от усталости и голода» (Вольтер, «История о Карле XII», 1731).
Еще в молодом возрасте Иван Мазепа, будучи пажем Яна Казимира, нажил в придворной среде недоброжелателей. Поскольку в 1660-те гг. в Польше магнатские партии вели борьбу за власть, становится понятным, почему польский король заботился об уравновешенности этих сил в Варшаве и на местах преданными украинскими выдвиженцами-эмигрантами с Правобережья, предоставляя им поместья и, хотя не ключевые, но ответственные должности. Представителям казацких кругов, задобренным королем, не было никакого смысла участвовать в дворцовых интригах.
Иван Виговский, Павел Тетеря свои планы связывали, прежде всего, с Украиной. Сын Степана Мазепы, как и они, не возлагал никаких надежд на смещение короля, поскольку с его отставкой мог потерять все – привилегии на имущество, высокую должность, дальнейшую перспективу. Ян Казимир давал ему и его отцу, в первую очередь, надежные гарантии имущественной, жизненной стабильности.
Именно эти обстоятельства проясняют позицию молодого Мазепы, когда он заподозрил в 1661 г. придворного Яна Пасека в связях с конфедератами [4], выступившими против короля. Паж Яна Казимира приехал в Гродно и рассказал об услышанном королю. Яна Пасека арестовали, но на суде он выкрутился. Свидетельством Мазепы не было придано значения, так как в ту пору исчезла угроза вооруженного выступления оппозиции, с ней состоялись мирные переговоры, в результате которых было достигнуты компромиссные решения. Следовательно, репрессии конфедератов могли только подлить масла в огонь.
Понятно, что Ян Пасек затаил злость на верноподданного пажа. Об этом он детально повествует в своих воспоминаниях:
«Мазепа уже попросил у короля извинение за ту плохую шутку, которую он сыграл со мной в Гродно, и возвратился ко двору. Мы ежедневно проходили один мимо другого, и давняя обида не могла мне ни повредить, ни прибавить к той моей доброй славе, которой завидовали конфедераты, а другие, наоборот, желали мне. Тем не менее, обида на него крепко засела во мне и пробуждалась чаще всего тогда, когда я бывал под хмельком, так как именно в таком состоянии обычно выныривают из памяти все причиненные человеку несправедливости.
Как-то я проходил по комнате, по соседству с которой находился король, и встретил его, но там присутствовали и некоторые придворные. Я выступил заведомо уже немного подвыпивший, и сказал к тому же Мазепе: «Челом, господин есаул!» А он был очень самоуверенным типом и тут же ответил: «Челом, господин капрал!» Не успел я опомниться, как влепил ему кулаком по физиономии и отступил на несколько шагов. Он схватился рукой за меч, я тоже. К нам бросились с воплями: «Остановитесь! Остановитесь! За дверями же король!» Но никто не стал на сторону Мазепы, все искоса посматривали на него, так как был он подлецом и с ног до головы казаком, хотя и стал недавно шляхтичем. Вдобавок, все знали о той ненависти, которую я испытывал к нему, и уважали меня за то, что я сдружился со всеми, ни перед кем не заискивая.
Поднялся большой гвалт. Один из придворных вошел в соседнюю комнату и сказал: «Ваше Величество! Господин Пасек дал пощечину Мазепе!» Но король сразу же перебил его: «Будешь говорить тогда, когда тебя спросят!» Услышав об этом инциденте, епископ испугался, что меня накажут. Тогда он подошел ко мне и сказал: «Я не знаю вашей милости, но ради всего святого отступитесь, потому что это большое преступление – дать пощечину в королевских покоях кому-то из королевских придворных». А я ответил: «Ваша святость не знает, что этот сукин сын мне должен». И епископ снова начал: «Что бы там ни было, здесь нельзя так себя вести. Извинитесь, пока еще есть время, пока король еще ничего не знает об этом». Но я был упрямым: «Нет, этого я не сделаю".
Слезы стояли в горле Мазепы. Не такой больной была пощечина, как то, что придворные не стали на его сторону, не посчитали его за ровню. Я как раз рассказывал епископу, в чем заключалась моя обида, когда вошел камердинер и сказал, что король хочет видеть епископа. Отходя, камердинер так грозно посмотрел на меня, что я подумал – королю уже все известно. Они пошли к королю, а я подался в корчму. На следующий день была суббота. В замок я не пошел, так как, по правде говоря, немного боялся – настроение людей в трезвом состоянии все-таки отличаются от настроения под хмельком. Всякими обходными путями я узнал, сообщили ли об инциденте королю, и мне сказали, что король обо всем узнал, но не рассердился, разве что резко оборвал камергера, который сообщил ему новость: «Что, меня это касается? Ничего же не случилось! Незачем беспокоить меня из-за таких глупостей!»
В воскресенье я поинтересовался у камергера, можно ли мне появиться на глаза короля. Тот сказал, что король ничуть не сердится и даже сказал следующее: «Нет ничего странного, позор болит больше, чем рана. К счастью, они встретились именно здесь, а не где-то в другом месте. Мазепа легко отвертелся. Это был ему урок. В следующий раз будет знать, как возводить наговоры». Итак, я вошел в покои, семья в тот момент трапезничала. (...)
Потом я еще беседовал на эту тему и с другими придворными. Я остался довольным и больше не думал о том Мазепе. После трапезы король позвал Мазепу и велел нам обняться и попросить друг у друга извинения. «Простите друг друга от чистого сердца, потому что вы оба одинаково виноваты». В конце концов, примирение состоялось, и мы сидели рядом за столом и пили.
Объединивший в своих воспоминаниях правду с фантастическими вымыслами Ян Пасек был, по мнению польского литературоведа О. Брюкнера, «невероятным лжецом», решил утолить свою обиду на Ивана Мазепу – «с ног до головы казака» (в Варшаве это звучало унизительно), обращаясь к литературной мести. Из-под его пера родилось оскорбительное повествование о любовном приключении покоевого с женой польского шляхтича Фальбовского. Автор не жалеет сатирических красок, чтобы ославить своего недавнего обидчика. По версии Пасека, Иван Мазепа тайно бывал у жены его соседа на Волыни. Граф Фальбовский разоблачил эти отношения. Он, «раздев (Мазепу. – Авт.) догола, посадил его лицом к хвосту, а задом к лошадиной голове на его собственного коня, сняв из того кульбаку. Руки связали сзади, а ноги подвязали под живот коня.
На бахмата, от природы довольно прыткого, накричали, ударили его плетьми да еще и, сорвав у него с головы колпак, выстрелили над ним несколько раз. Бахмат скакал домой, как бешеный. А ехать ему нужно было через густые чащи: боярышник, орешник, терны, не просторным путем, а тропами. Конь помнил эту дорогу домой, потому что часто по ней ходил, как обычно бывает, когда ездят втайне окольными путями, а не большаком. И нужно было по дороге часто наклоняться, держа вожжи в руках, объезжать опасные, густые места. Но и в этом случае, бывало, ветка ударит временами по голове и одёжину порвет. Итак, можно вообразить себе, сколько осталось ранений на голом, сидящем спиной к лошадиной голове теле, после того как прыткий и испуганный конь от страха и боли летел вслепую, куда его ноги несли, пока перебежал те чащи. [Фальбовский] задержал тех его двух или трех приспешников, что ехали [с Мазепой], чтобы не было кому его спасти. [Добравшись домой, Мазепа], совсем замерзший, припал к воротам и позвал: «Сторож!» Сторож, узнав голос, отворил [ворота], но, увидев чучело, снова затворил их и убежал. Мазепа вызвал всех со двора. [Люди] заглядывали чрез ворота, крестились. Он заявил, что это в самом деле их пан. Они не верили. С большим трудом его пустили, когда уже, запоротый и замерзший, почти не мог говорить».
То, что Пасек пользовался какой-то сплетней или, как считает X. Пеленская, скорее всего, сам «создал свой собственный мотив Ипполита», «образ человека, наказанного при помощи коня», не подлежит сомнению. Как раз в то время в Польше между 1687 и 1693 гг. Станислав Морштин, а в 1696 г. Алян Бардзинский перевели «Ипполита» Сенеки. Главный герой этого произведения был обвинен в прелюбодеянии и наказан привязыванием к напуганным лошадям. В Польше и до 1687 г. были распространены произведения Сенеки, поэтому Пасек мог читать их в латинском оригинале.
Важным доказательством фантазирования автора стал зафиксированный позднее польским мемуаристом-хронистом Эразмом II Отвиновским (между 1696 – 1728), а также графом Красинским пересказ о прелюбодеянии Ивана Мазепы с женой генерала артиллерии Мартына Конского. Детали здесь несколько иные: раздетый Мазепа уже в Белзком воеводстве измазан липкой жидкостью, осыпан пером и привязан к степному коню, который привез любовника даже на ярмарку в Украину. Поскольку Станислав Фальбовский был реальным лицом, то мы допускаем, что Е. Отвиновский или его современники, усомнившись в причастности госпожи Фальбовской к упомянутому, сделали соответствующую поправку к сплетне или литературной легенде Пасека (граф Красинский, зная о совместном обучении Конского с Мазепой артиллерийскому делу и их дружбе, скорее всего, предположительно привязал любовную историю к их взаимоотношениям).
Ян Пасек дожил до 1701 г. (родился в 1636). Итак, ему не давало покоя гетманство Ивана Мазепы, а потому свои тенденциозные воспоминания и недоброжелательные упоминания о недруге он мог распространять в своем окружении. Неслучайно молва об амурных делах будущего гетмана ходила в варшавских кругах. Французский посол при Карле II и короле Станиславе Лещинском Жак Луи д'Уссон, маркиз де Бонак, например, в своих мемуарах отметил:
«Мазепа ухаживал за одной дамой высокого происхождения. Муж этой дамы, заметив их отношения, предупредил Мазепу, чтобы тот прекратил свои визиты, но Мазепа не обращал внимания на его предупреждения, и ревнивец отомстил за свой позор. Он велел раздеть Мазепу догола, обмазать его медом и обсыпать перьями. Потом его привязали к лошади и отпустили на волю. Стыд, который испытал Мазепа, не позволил ему возвратиться домой и показаться перед своими друзьями. Он поспешил на Украину».
В конце XIX ст. историк И. Каманин отыскал в архивах своеобразное опровержение изложенных выше версий из жизни гетмана. Это дело за 1663 г. о разводе владимирского судьи Яна Загоровского и его молодой жены Елены, у которой он нашел немало подарков от Мазепы. Понятно, такого факта для развода было недостаточно, а потому ревнивый муж предъявил обвинение жене и ее поклоннику чуть ли не в покушении на собственную жизнь. Мазепа тогда не был осужден, из этого явствует простой вывод: доказательств у Загоровского не было. Владимирский судья, чтобы выиграть имущественный процесс, обвинил жену также в любовных связях с князем Дмитрием Вишневецким, каким-то Убишем и другими.
Ф. Уманец сомневается, что этот в общем типичный «нормальный бракоразводный процесс» положен в основу воспоминаний Яна Пасека, так как, дескать, случай, о котором он говорит, «очевидно, был скандалом на всю Польшу». Заметим, что гиперболизированную скандальность инциденту все-таки придало перо недруга Мазепы. Пасек, как говорится, из мухи сделал слона. Узнав из третьих или четвертых уст какие-то вторичные сведения, он дал волю своему воображению.
На общность фабульной основы фантазии Яна Пасека и реального судебного процесса указывает признание свидетеля со стороны Загоровского о перехваченном письме от Мазепы. Перехватывает переписку влюбленных и пасековский Фальбовский. Такая общая деталь маловероятна в интимной жизни одного и того же героя.
А. Лазаревский связывает отставку Мазепы в 1663 г. не со скандальным инцидентом, а с неудачным выполнением им дипломатической миссии к новоизбранному украинскому гетману – покоевый «вознамерился передать Тетере клейноды без участия ловчего», что было нарушением королевской инструкции. «Легкомысленность Мазепы, да еще в таком важном деле, естественно, могла отвести от него милость короля, и Мазепе оставалось одно – уйти», – отмечает известный историк. В письме на польском языке от 22 апреля 1663 г. к Яну Казимиру Павел Тетеря действительно был возмущен приездом королевского покоевого:
«Издавна Войско Запорожское гордилось особенно тем и знаком родительской любви светлейших повелителей уважало то, что оно не только от предшественников, блаженной памяти, вашей королевской милости, но до недавнего времени еще от вашей королевской милости, господина моего милостивого, с благоговением принимало знаки сана из рук знатных сановников Польской короны и при этом тех, что предоставили важные услуги родине. Так славной памяти его милость, господин Кисель, воевода киевский, вручал булаву и хоругвь покойному господину Хмельницкому; а его милость, господин воевода Черниговский, повелением вашей королевской милости, в Корсуне утверждал моего предшественника в сане гетмана. А теперь эти знаки сана хочет давать господин Мазепа, который втерся в инструкцию, и, вероятно, без ведома вашей королевской милости, господина моего милостивого. И Войско вашей королевской милости Запорожское никак не позволило принимать их из рук его, как лица совсем незначительного, своего брата-казака, неизвестного ни там, ни тут никакой заслугой: он еще не дорос до такой чести, и крепко сокрушало его за то, что он, не отдавая себе отчета в том, кто он такой и каково его звание, отважился возложить на себя ту обязанность, которую всегда совершали люди высокопоставленные. И если в то же время, как царь Московский посылает [теперь же] к Заднепровцам, со знаками сана человека значительного, какого-нибудь князя, нам будет вручать их господин Мазепа, персона настолько маловажная; то не только Заднепровцы не присоединятся к вашей королевской милости, но таким образом еще сильнее возмутятся и придут к мысли, которая Войско Запорожское у вашей королевской милости ни в что не ставится».
Однако из письма Павла Тетери к компаньону молодости, на то время канцлеру Польского королевства Николаю Пражмовскому, видим, что в своем послании к Яну Казимиру гетман таким тактическим приемом проявил смягченное негодование действиями, прежде всего, короля, а не Мазепы:
«Король... решил по-отцовски уважить все Войско Запорожское, прислав ему такие знаки сана, которыми оно, очень довольное, предусматривает себе всяческое благо. Одно только исполнило недовольством сердца старшин и черни, именно, что его королевская милость, господин наш милостивый, верно, вследствие чьего-нибудь неблагонамеренного представления изволил приказать получить столь важные ценные прикрасы из рук господина Мазепы, который не дошел еще до такой высокой чести и не заслужил еще того, чтобы вручать подобные ценности».
Никакого наказания от короля, разумеется, за свою молодость, «незаслуженность» двадцатичетырехлетний Мазепа не понес, поскольку он действовал не самочинно, по собственной инициативе, а выполнял приказ своего патрона. И уже в письме от 22 мая 1663 г. Тетеря сообщает Яну Казимиру, что ожидает вестей от Сомко. После получения их, пишет гетман, «без промедления, отправлю к вашей королевской милости господина Мазепу, он и расскажет вашей королевской милости, как дела пойдут дальше».
Несмотря на то, что Тетеря называет Ивана Мазепу в письме к канцлеру «молокососом», важно отметить такую деталь: молодой покоевый короля имел все-таки незаурядные способности, за что его и ценил Ян Казимир, поручая ответственные задания. Так, в том же году юноша ездил в Крым с королевским посланием к Селим-Герею о согласовании плана совместных действий. «Итак, – писал 26 марта 1663 г. в ответ «из поля» мурза Кутлу-Герей, – теперь мы получили известие от господина Мазепы, вашего слуги, что вы договорились со своим войском, и мы также по этому поводу очень радуемся». С помощью крымско-татарских орд Ян Казимир хотел усмирить конфедератов, снова замахнувшихся на его власть, и они отступили лишь после частичного удовлетворения своих требований.
Покоевый выполнял не только функции гонца. Павел Тетеря, например, в письме к королю отмечает, что Мазепа «знает немало рассказов о злодеяниях, и к тому наслушался плача и стона жителей Украины, что был поражен ужасом: поэтому я возлагаю на него более детальное донесение, которое сообразно его обязанностям как свидетеля, который видел все своими глазами и слушал собственными ушами».
Во второй половине 1663 г. Ян Казимир решил отвоевать у Московии Левобережье. Его войска 13 ноября двинулись в Украину. С королем отбыл на войну и Мазепа. Как сообщает Самийло Величко, когда Ян Казимир «был в Белой Церкви, то он (Мазепа. – Авт.), откланявшись перед королем за службу, остался при своем отце, который тогда был жив». Причиной такого ответственного решения именно во время военных действий, понятное дело, не могло быть любовное приключение. Смерть Степана Мазепы в 1665 г.[5] дает основания говорить о полученном им раньше серьезном ранении или о тяжелой болезни, неутешительное следствие которых ожидалось со дня на день. Возможно, родители Ивана не хотели отпускать единственного сына на войну, в успех которой не верили, поэтому и воспользовались тяжелым состоянием отца, чтобы оставить Ивана при себе. О тогдашних настроениях жителей Белой Церкви осталось свидетельство одного из участников похода – Антуана Грамона: «В городке, очень нехорошем и почти без гарнизона, население, только недавно приведено в подчиненность польскому королю, все казаки – бунтовщики и люди, от природы склонные к преступлениям и измене. Поэтому легко понять, что наши ночи не были спокойными». Хотя Самийло Величко и сообщает о прекращении Иваном службы у короля, есть источники, из которых вытекает, что в 1665 г. (12 марта) он был «под боком господском в покое его королевской милости»[6] .
Французский дипломат де ля Невиль, не раз встречавшийся с гетманом, в своем отчете сообщает о том, что Мазепа был не только покоевым Яна Казимира, но и «со временем офицером в его гвардии». Итак, оставление службы было фактом временным. Это, во-первых. Во-вторых, гиперболизированная интерпретация Яном Пасеком мотивов покидания Мазепой Варшавы (осрамился) противоречит факту его возвращения.
Ян Пасек, принимавший участие в различных военных кампаниях и, как он сам отмечает, «прошатался двадцать лет по Польше, России, Дании и Брандербургии», в другой раз годами не наведывался в Варшаву. По нашему мнению, дошедшие до него отголоски судебного дела Елены Загоровской он связал с повествованием о шотландце Менезиусе, который «завязал интригу с женой одного литовского полковника». Разоблаченный мужем, он «вынужден был бежать и попался, сбившись с пути, в руки московитов, которые воевали тогда с Польшей». Об этом узнаем из донесения вышеупомянутого де ля Невиля. Он встретился в 1689 г. в Смоленске с Менезиусом, который дослужился в Московии до чина генерал-майора. Созвучность фамилий «Мазепа» и «Менезиус» могла повлиять на объединение их любовных историй в одну. Это тем очевиднее, что в 70– 80-х гг. XVII ст. они оба на стороне Москвы сделали блестящую карьеру.
Молодой Мазепа 26 мая 1666 г. получил в дар от родственницы Констанции-Евдокии Бобривикович Васильевой-Мокиевской, законницы Киево-Печерского монастыря, имение Ольшанку-Шавулину. Вероятно, что во второй половине 60-х гг., после получения достаточно весомого наследства, он смог продолжить обучение. Ян Пасек в своих мемуарах отмечает: «Не знаю, куда подался этот казак, но слышал, что он был послан на науку во Францию, и он хорошо изучил там тот язык». В письме Филиппа Орлика к сыну Григорию есть упоминание о том, что Иван Мазепа побывал также в Италии и Германии.
Приведенное выше позволяет допустить обучение будущего гетмана в итальянской Падуанской академии, пользовавшейся популярностью среди православных. Неслучайно Жан де Балюз, находясь в Батурине, заметил, что Мазепа «с итальянскими мастерами, которых есть несколько в гетманской резиденции, говорил по-итальянски», а также имел свежие французские газеты.
Кмет, вы лучше не плюсики мне ставьте, а проясните такой вопрос. Известно, что первопричиной бунта "русинов"-украинцев против поляков был польский знаменитый гонор, неприятие православных казацких шляхтичей.
Но ведь литвины, третья составная часть Речи Посполитой, тоже не были идеальными с точки зрения поляков. Бывшие язычники, а то и побывавшие в православии, люди отличного языка, культуры. Как у поляков дело обстояло с литвинами? Дискриминация не наблюдалась?
После ареста Ивана Самойловича в казацком лагере почти сразу началось оживленное обсуждение претендентов на гетманскую булаву. Мнения казаков настолько разошлись, что решено было отложить выборы, чтобы на совет успели приехать духовные лица и знатные казаки из других полков. По свидетельству немецкой прессы, тогда рассматривались четыре кандидатуры. Наиболее достоверные источники (Гордон) называют среди них Ивана Мазепу и Василия Борковского, менее надежные – полкового обозного Полтавского полка Прокопа Левенца (был полковником в Полтаве в 1674 – 1675, 1677 – 1678 гг.) и Якова Лизогуба. Острая дискуссия в лагере и за его пределами сопровождалась репрессиями сторонников Ивана Самойловича – были низложены с урядов и арестованы сват гетмана Федор Сулима, полковники Леонтий Полуботок (переяславский), Григорий Самойлович (черниговский), Максим Ильяшенко (лубенский), Ярема Непрак (нежинский), Павел Герцик (полтавский), Григорий Карпович (Коровка-Вольский; киевский). Еще раньше под арест попал стародубский полковник Яков Самойлович. В результате беспорядков и избиения многих старшин казацкое войско фактически стало малоуправляемым. Русское командование вынуждено было поспешить с выбором гетмана.
24 июля в походной ставке Голицына победители утверждали статьи, на которых должен был присягать новоизбранный гетман. Они сузили правовое поле Гетманщины по сравнению с договором Б. Хмельницкого 1654 г. и Глуховского соглашения 1669 г. Коломацкие статьи ограничивали власть гетмана в деле распоряжения военными землями, подтвердили право и обязанности старшины доносить на своего правителя, ограничили определенными рамками процедуру его выбора и свержения и впервые поставили вопрос о том, чтобы «народ малороссийский всякими меры и способы с великороссийским соединять и в неразорванное крепкое согласие приводить супружеством и иным поведением» и чтобы «никто б голосов таких не испущал, что Малороссийский край – гетманского регименту, а отзывался бы единогласно: «Их ц. пресв. в-ва самодержавной державы гетман и старшине народ малороссийский обще с великороссийским народом».
В Москве впечатлились победой на Коломацком совете. В царской грамоте от 5 сентября 1687 г. есть такие строки: «Да притом же обрани ты, кн. Голицын с товарищи, постановили и написали статьи со многою прибавкой их вел. г-рей именованью и чести, и привели их (Войско Запорожское. – Авт.) в нижайшее к ним, вел. г-рем, подданство и крепкое обещание и во многую их г-рей, прибыль и в пространство... И те все вышеописанныя дела милостью Божею, щастьем их пресв. в-ва и службой вашею совершилися благополучно, без всякия их в-вам противности и замешания и без кровопролития и без убийства...»
А. Яковлив упрекает участников переговоров с украинской стороны относительно договорных статей: «К сожалению, не нашлось там никого, кто бы выступил в защиту государственных интересов Войска Запорожского и народа украинского». И дальше: «Тем временем ситуация на Коломаке для В.З. не была угрожающей и можно было бы не идти на такие большие уступки...» Эти укоры, по нашему мнению, несправедливы, поскольку не учитывают важную деталь: на момент обсуждения статей украинская сторона не была равноправным партнером переговорного процесса. Отдельные представители старшины видели себя претендентами на высочайшие должности в Гетманщине, в частности и на гетманскую, что и предопределяло их чрезвычайно осторожное поведение, стремление не обострять отношения с Голицыным, от слова которого зависело тогда практически все. Главнокомандующий русским войском, хитро и в своих интересах спланировав ход «черного» совета, сумел загнать беспортфельную старшину в глухой угол, когда те предложили, чтобы «все пожитки бывшего гетмана Ивана Самойловича, также и детей его, бывших черниговских и стародубского полковников, отдали им в военную казну».
Гордон зафиксировал в дневнике его реакцию на обращение украинцев:
«После некоторых раздумий сказал генералиссимус с присущей ему естественной живостью очень кратко: «Не смотря на то, что все, что предателю принадлежало, по силе законов принадлежит царям, хочет он все же сам, с угрозой подпасть под царскую неласку, взять на себя, что казацкое войско получит половину имущества предателя, а вторая часть должна пойти в царскую казну». Именно в такой редакции и была принята соответствующая статья. Лишь после этого встал вопрос о претенденте на булаву и распределены должности. Главнокомандующий, как видно, действовал в интересах Москвы.
Версия о тайных сношениях Василия Голицына с Мазепой накануне совета логична с точки зрения предложения первого («Самые видные из казаков спросили совершенно секретно, кого более всех хотел бы генералиссимум видеть гетманом, – пишет Гордон. – И когда они получили намек, что этот человек Мазепа, то подписали все они в таком духе еще этим вечером письмо.»)
Вокруг упомянутого момента появилось немало гипотез. Рассмотрим некоторые из них.
Первая. Согласно изложению автора «Истории Русов», накануне совета Мазепа одарил щедро «секретаря министерского Башмакова[12] ; уверил через него самих министров о значительных суммах им от него предназначенных за выбор его в гетманы».
Вторая. Д. Бантыш-Каменский «слышал от одного уважаемого потомка Борковского: будто Голицын предлагал последнему гетманство за десять тысяч рублей, на что Борковский из-за своей скупости не согласился. Мазепа выпросил у него с большими трудностями указанную сумму, получил желаемое и заплатил долг из военной казны».
Третья. Г. Маркевич другую легенду, бытовавшую в Чернигове, записал в собственной интерпретации: «Не хочу называть фамилию, которую по этой легенде носил при жизни упырь; он был очень богатый и еще больше скупой. Его хотели выбрать в гетманы; князь Голицын, участник дел и верный слуга царевны Софии Алексеевны, попросил у упыря взятку с тем, чтобы доставить ему гетманство; упырь не дал взятку; Мазепа, Иван Степанович, человек сообразительный, любящий деньги, но знающий, как их использовать, короче говоря, мой прадед (??! — Авт.), занял у упыря сумму, которую хотел кн. Голицын; как только он стал гетманом, из военной казны вернул упырю деньги». «Упырь» – это, бесспорно, Василий Борковский, при жизни славившийся своими многочисленными церковными пожертвованиями[13] , но после смерти, благодаря фантазии или намеренному порочению неизвестного автора, ожил в непривлекательном образе:
«Говорят люди:
что полковник
По ночам блуждает, –
Это душа его страдная
Упокой все ищет...»
А. Лазаревский, оперируя несколькими универсалами, приходит к такому выводу: «Не любил Борковского Мазепа, верно, за его богатство и скупость, так как был завистливым и ненасытным. Не любил Борковского и народ – за его жестокость к своим «подданным». Нелюбовь народа к Борковскому подтверждается тем черниговским поверьем об этом богаче, которое записал Маркевич». Заметим, что после смерти Борковского в 1702 г. немало его поместий Мазепа передал другим высокопоставленным старшынам. И это было сделано не потому, что гетман ненавидел генерального обозного, а потому, что села имели статус ранговых, т.е. давались старшине на время его полномочий. По наследству они не передавались.
О скряжничестве и жестокости Василия Борковского нет никаких достоверных известий, кроме данных литературного, историографического происхождения. Фабула же: «...он отказался от гетманской булавы, поскупившись заплатить за нее князю Голицыну 10 тысяч рублей» – лишена всякой логики. Такой суммой (50 тысяч золотых), во-первых, он вряд ли мог распоряжаться, тем более иметь ее в походе, при себе (за службу получал в год разве что 1000 золотых). Во-вторых, если бы у него она и была, то генеральный обозный бы не пожалел ее за предоставление гетманской должности. Ведь гетман распоряжался военной казной бесконтрольно, по собственному усмотрению. Поэтому компенсировать частные затраты было бы делом простым.
К сожалению, интригующие факты легенд действует настолько магически, что даже известные исследователи (И. Борщак, А. Яковлив, М. Грушевский и др.), не сомневаясь, приписывают Мазепе вероятный его поступок как такой, который имел место быть. «Отслужив у Самойловича тринадцать лет, – пишет М. Дмитриенко, – у Мазепы не было даже десяти тысяч карбованцев наличностью, чтобы заплатить, собственно, «отблагодарить» небескорыстного князя В.В. Голицына за покровительство и помощь при избрании, а занял их у обозного Василия Борковского». Источники этих сомнительных версий достоверны разве что в одном: голицынский «намек» на предколомацком собрании относительно Мазепы на самом деле не был бескорыстным. Русская историография, апологетическая относительно Петра І, изображает Василия Голицына в черных красках как заговорщика-предателя, реакционера. По свидетельствам же современников-иностранцев, это был просвещеннейший человек своего времени. Француз де Невиль называл его «великим» и отмечал, что «у него одного было больше ума, чем у всей Московии». Князь знал несколько языков, у него была огромная библиотека. Как фаворит царевны Софии и один из первых членов правительства, он хотел реформировать тогдашний порядок, освободив крестьян от крепостничества с передачей им земли; в его планах было также предоставление дворянам европейского образования и др.
Когда в результате военных действий был разрушен Чигирин, он продал одно из своих сел и вырученные деньги передал жителям, потерявшим свое жилье и имущество. Этот благородный поступок заслуживает внимания хотя бы с той точки зрения, что этого царедворца кое-кто выставляет как ненасытного, загребущего богача-магната, способного ради денег на все.
С Мазепой Голицына объединяли культурные и образовательные интересы. Они могли без преувеличения говорить на равных. Поскольку Мазепа часто встречался с ним в Москве по поручениям Ивана Самойловича, то, понятное дело, Василий Голицын хорошо знал его как человека. Учитывая это, он как влиятельнейший государственный деятель Московии сделал удачную ставку на ум, дипломатический талант, высокую культуру. Этими качествами обладал Иван Мазепа, который «подкупал» европейцев знанием языков, эрудицией. Другие лидеры, во-первых, были малоизвестны для председательствующего на старшинском собрании, во-вторых, все они (Борковский, Левенец, Лизогуб и др.) проявили себя больше в локальных хозяйственно-военных делах, чем в государственных дипломатически-политических. Для построения передового унитарного государства Голицыну нужны были надежные единомышленники-«европейцы» со взглядом в будущее, а не старые консерваторы с опытом интриг, ненасытного расширения собственных и семейных поместий, сокровенные саботажники планов Москвы. В роли последнего виделся московскому члену правительства гетман Иван Самойлович. И фаворит царевны Софии если не организовывает заговор против гетмана, то оказывает содействие его падению. В декабре 1687 г. лондонский ежемесячник «Modern history» даже сообщил, что Голицын «возвратился домой без никаких успехов и, чтобы себя оправдать, обвинил Самойловича и его сына в «измене». Вместе с тем зарубежная печать того времени по информационным источникам из Москвы извещала, что гетманом избрано «славного воина», «господина Мазепу, человека большой репутации и известного благодаря своей храбрости».
После падения Голицына в 1689 г. его недоброжелатели нашли среди бумаг сброшенного члена правительства записку гетмана, в которой он просит милостиво принять от него 10 тысяч рублей «приношения». Это послание, написанное ориентировочно в марте[14] 1688 г., подтверждает, что на Коломаке в 1687 г. новоизбранный гетман на самом деле давал обещание Голицыну. Но какое? Отдать 10 тысяч рублей за выбор? Если бы это было так, то сразу по приезде в Батурин гетман ломал бы голову, как поскорее рассчитаться с князем, фактическим правителем Московии, за гетманское правительство. Вместо этого Мазепа в записке оправдывается, что, во-первых, «приреклая обетница моя вашой княжой вельможности не могла через немалое время(подчеркивание наше. — Авт.) прийти в належитое исполнение», во-вторых, «же немоглем наскоре приспособитися в такую способность, якая бы до посланъя была удобна». И только, когда «теперь теды тую должность мою в пилности належитой составивши», посылает соответствующий денежный подарок. При этом Мазепа отмечает: «Якое мое приношение изволь, ваша княжая вельможность, приняти милостиво и ховати меня в милостивой отческой и благодетельской своей ласце и заступлении». С чем же связано это «приношение»?
Крымский поход был очень затратным для царской Московии: его стоимость составляла почти 560 тысяч рублей. Идея Василия Голицына частично компенсировать огромные затраты средствами гетмана и смягчить таким образом экономические проблемы империи, скорее всего, исходила именно из этих реалий.
Сразу же после ареста Ивана Самойловича он послал для описи имущества гетмана и его близких: в Батурин – Никиту Данилова и дьяка Андрея Юдина, в Глухов – Андрея Никитина и дьяка Михаила Жаденова, в Сосницу – князя Ивана Засекина и дьяка Льва Протопопова, в Кролевец – Михаила Денисова с подьячим, в Стародуб – Ивана Иванова с подьячим, в Чернигов – окольничего Федора Шаховского.
21 сентября 1687 г. севскому воеводе и стольнику Леонтию Неплюеву была прислана царская грамота, согласно которой он назначался ответственным за конфискацию имущества Ивана Самойловича в Украине. Исполнителям, уже делавшим свое дело, «велено учинить книги, да те книги, за дьячьею приписью, привесть с собой в Севск приедут, и ты бы, окольничий наш и воевода, к Нам, Великим Государям, писал и книги и гетманские и детей ево пожитки прислал к Москве с дьяком с Михайлом Жаденовым, а отписку и описные книги велел подать и взятые пожитки объявить в Приказе Малыя Россия, Наши Царственные большия печати и Государственных Посольских Дел Оберегателю, Ближнему Боярине, и Наместнику Новгородскому, Князю Василью Васильевичу, да Боярину Нашему, Князю Алексею Васильевичу Голицыну с товарищи».
Севский воевода Неплюев начал служить в войске в 1654 г., принимал участие в двух походах против поляков и в одном против шведов. С 1677 г. служил воеводой в Севске, Переяславе, Киеве и других городах. После его падения в 1689 г. выяснилось, что он «ратным и уездным людям, чинил много разорение и убытки», брал взятки, взыскивал дополнительные налоги.
Гетман Иван Самойлович в 1684 г. просил царское правительство, «чтоб приказали зятю моему быть в Киеве воеводою, а в товарищах послали бы окольничего Леонтия Романовича Неплюева: он человек добрый, в этих краях жить умеет, зять мой при нем учился бы».
После смерти дочери гетмана в 1685 г. воевода вместе с Иваном Мазепой выполнял неблагодарную миссию – забирал приданое у Шереметьева. Уже тогда он, очевидно, имел представление о состоянии Самойловича и положил на него глаз.
При тех или иных политических интересах В. Голицына и заговорщиков-старшины Неплюев от падения Ивана Самойловича рассчитывал, прежде всего, на выгоду. 11 ноября 1687 г. в Севске по обвинению воеводы был казнен за «воровские затейные и непристойные слова» сын свергнутого гетмана, черниговский полковник Григорий Самойлович. Самийло Величко справедливо указывает главную причину его казни: «...если бы гетманыча отпустили по монаршему указу на волю, то он мог бы требовать у него, Неплюева, свое добро и скарб, которые тот забрал у войска с ним, гетманычем». При аресте же Григория Самойловича севский воевода провел конфискацию всего полковничьего обоза. В этой связи странным кажется желание отдельных исследователей обвинить Мазепу в гибели гетманыча.
Описатели имущества Самойловичей не все заносили в описные книги. Так, 16 сентября 1687 г. цари получили из Переяслава сыскное дело на воеводу Василия Мясного, который стремился обеспечить конфискованным в первую очередь себя.
1 ноября 1687 г. состоялось распределение конфискованного. В гетманской резиденции, как извещается в тогдашнем акте, «столник и воевода Семен Протасьевич Неплюев, да дяк Михайло Жеденев, да з ними генералная старшина, судьи Михайло Вуяхевич да Сава Прокопов, да киевский полковник Константин Солонина, да полтавского полку обозный Прокоп Левенец, да лубенской сотник Андрей Яковлев, да Батуринской канцелярии Сава Степанович, Ивана Самойлова и детей ево Гришковы и Якушковы животы, червоные золотые, и таляры, и мелкие серебреные денги, серебреную посуду, списав все имянно, разделили на две половины; и одну половину червоных золотых и талярей и мелких денег и серебреной посуды он столник и воевода и дяк приняли в казну великих государей и великой государыни, их царского величества, а другую половину червоных золотых и талярей и мелких денег и чехи, сколько их объявилось, все, также и платье всякое, соболье и лисье, и золотное, и бархатное, и атласное, и камчатое, и материи и золотыи и шолковыи и всякия Ивана Самойлова и детей ево Гришковы и Якушковы животы, и лошади и всякую скотину отдали (...) в войсковой скарб войска запорозского обоих сторон Днепра гетману Ивану Степановичю и генералной старшине и всему войску запорозскому на жалованье их же царского величества малоросийских городов ратным людем».
Из пожитков гетмана принято в царскую казну 2458 золотых червонцев, 23 725 ефимок, 1145 левков, 1907 рублей мелких денег, серебряной посуды весом 15 пудов, двадцать восемь фунтов, семь золотников с половиной и пр. Несколько другие сведения подает военный Самийло Величко, который, будучи канцеляристом, имел возможность видеть соответствующие документы. Вот что он пишет об этом деле:
«Произошло так вот по тому указу, что все Самойловича и детей его сокровища и серебро, что были в Батурине вместе с военной казной, разделено пополам в каменной казне в гетманском дворе и в течение нескольких дней перевешено на весах, поскольку, подсчитывая их большое количество, нужно было бы много потратить времени. Разделив, таким образом, одну часть упомянутый царский посланник забрал в Москву, а вторая часть осталась в казне в Батуринском замке в гетманском дворе на нужды войска. Что из тех сокровищ перед разделением и после разделения казны и во дворе гетманском украдено ближними гетманскими слугами, а, может, и забрали их по гетманскому указу и перенесли на другое место, то о том неизвестно ничего, но, ясное дело, их было больше, чем описывается, так как если бы там они были все, то за неделю их невозможно было бы перевесить и разделить пополам. А что осталось для казацкого войска, то я выписал из одного тогдашнего скарбового реестра, который случилось мне увидеть в военной канцелярии, и привожу здесь для наглядности. В том реестре было написано, что обнаружилось имеющихся червонных золотых 22 251, талеров битых 22 855, левов 566, серебряных копеек 7 533, злотых и шагов 9, чехов 204 210 золотых. Приняв, затем червонный, как тогда бывало, по 6 золотых, выйдет сумма 133 506 золотых, а учитывая талеры по 3 золотых, выйдет 68 565 золотых. Левов, положив по копе, как тогда ходили, выйдет 1415 золотых. Сложив ту всю сумму вместе и причислив к ней ту мелкую чешскую и копеечную сумму, получим всего 415 029 золотых и девять шагов. А о том, о чем написал я выше: сокровища выкрадены Мазепиными слугами, удивляться не следует, так как я видел в том-же денежном реестре безымянную запись о расхищении сокровищ. И ближние слуги, и родственники Мазепины, которые были перед его гетманством крайне бедными, вскоре при гетмане своем стали богатыми, имея по несколько десятков тысяч золотых денег, не считая серебра и других дорогих вещей. Из тех самых близких слуг для большей достоверности вспомню двоих: покоевого Запорожца и Целюрика. Сколько же досталось серебряных столовых креденсов и всяческих дорогих золотых и серебряных специалов клейнодов, жемчуга и других камней, сабель, кульбак, рондов, пистолетов, янчарок, панцирей и других всяческих военных принадлежностей, также меди, цины, стад и множества всякой скотины, о том мне неизвестно, однако известно, что то все досталось не кому-то другому, только Мазепе».
Если выполнить по способу Величко подсчеты средств, поступивших в царскую казну, то выйдет около 100 тысяч золотых. Итак, гетманскому правительству досталось в четыре раза больше? Цифра эта, скорее всего, немного меньше. И вот почему. Ценностей, имущества и денег на сумму 21 690 рублей получили еще непосредственно князь Голицын и Неплюев на протяжении 1688 – лета 1689 гг. 24 декабря 1689 г. гетман прислал со своим дворецким Романом Высоцким государям «Роспись вещей, которые в разных временах даны от меня, Ивана Мазепы, Гетмана, с начала уряду Гетманскаго, во все времена Князю Василью Голицыну». Некоторые трактуют ее как расписку-документ о взятке, которую Мазепа дал князю за гетманство.
По нашему мнению, «Роспись...» отнюдь не свидетельствует о каких-то обязательствах генерального есаула в июле 1687 г. В 1689 г., после падения царевны Софии, Голицына без суда и следствия отправили в ссылку, а уже потом стали искать доказательства его вины. Царедворца абсурдно и голословно обвинили в том, что он взял за поражение во Втором Крымском походе взятку в крымчаков. Нужны были еще дополнительные свидетельства его вины. Партия победителей решила провести ревизию распределения средств и имущества Ивана Самойловича, надеясь найти красноречивые доказательства злоупотреблений Голицына. 10 ноября в Севск новому воеводе Ивану Леонтьеву была доставлена царская грамота с требованием дать объяснения по поводу перевозки конфискованных ценностей и денег. В ответ тот писал, что в Москву «сколько чего порознь послано, того в отписке их не написано». В Малороссийском приказе все же были найдены некоторые документы о вывезенном и о его распределении. Объяснения по этому делу давал и Мазепа. 24 декабря 1689 г. он извещал царских членов правительства, что передал Василию Голицыну «денег готовых червонных золотых копийками и ефимками 11 000 рублев. Серебра, в розных посудах, 3 пуда, 12 фунтов. Серьги алмазные 1200 р. Другое зарукавье алмазное 400 рублей. Перстень алмазный 200 р. Перстень яхонтовой 50 р. Ковш золотой 100 червонных. Лошка золотая, да пара ножей с яхонты червчетыми, в ковцежцы 120 р. 3 сабли турские, в том же числе 2 с. изумруды, 3 с. червчетыми яхонты 900 р. Завес алтабасной к постели, другой золотоглавой, цена им 400 рубл. Шатер турской новой 300 р. резного цвету золотоглавов 40 аршин, по 8 р. ар. и того 320 р. 3 лошади турские с наряды 1000 рублей. То дано неволею больше, нежели волею с подущения и безпрестанных погрозов Леонтья Неплюева. А всего 17 390 р.»
Последнее замечание, как видим, перекладывает вину с недавнего патрона на севского воеводу. Здесь еще и добавляется: «Леонтию Неплюеву выдано 2000 червонных золотых, да 500 ефимков. В клейнотах, и есть, в запанах, в перснях, так лошадьми и саблями и материями на 2000 р.»
Партия победителей не удовлетворилась «Росписью...» Мазепы. Летом 1690 г. состоялась повторная опись имущества Ивана Самойловича, фактически ревизия деятельности Голицына, Неплюева и гетманских членов правительства в сентябре – ноябре 1687 г. Во время этой проверки пытались выяснить, например, «столник князь Андрей Шаховский тех Гришковых животов, крест и ефимки, и червоные золотые, и мелкие денги, и ружье и клейноты взял ли, и что взял? Также городничей и подьячей по мешку ефимков и иные клейноты имали ль и меж собой разделили ль? И кто имяны черниговцов и какова кто чину в том деле причинились и такое разграблениа учинили?» Согласно первой переписи в замке и церкви было две сундука, а по второй «по сказке батуринского той церкви священика Василия, то сундуки с серебреными денгами и с чехами поставлены, того он не ведает...» Упомянутое свидетельствует о том, что и русские члены правительства стремились как можно больше полакомиться конфискованным, и Мазепа пытался припрятать от вывоза в Москву значительное количество ценностей, имущества и денег Самойловичей. Вероятно, он делал это, очевидно, по согласованию с Голицыным, по договоренности с ним на Коломаке именно о таком неофициальном разделении конфиската. Поскольку сначала главнокомандующий русской армии хотел забрать все ценности гетмана-«предателя» в царскую казну. Но его убедили поступить по-другому! В выигрыше от этого оставались Гетманщина, так как она, во-первых, не теряла полностью военную казну, во-вторых, получила намного больше, чем должна была получить в результате полагающегося распределения средств свергнутого гетмана, а также Голицын, автор соответствующей статьи Коломацкого соглашения. Фактически за собственную идею и учтенные просьбы старшины и Мазепы он взял в 1688 – 1689 гг. заведомо обусловленные комиссионные. В описи имущества Самойловича, например, фигурирует «шатер турецкой». «Шатер турской» встречаем и в «Росписи...»! А поскольку Мазепа не спешил по каким-то причинам исполнить свои обязательства относительно «комиссионных», об этом ему и напомнил Неплюев путем шантажа: он держал под стражей переяславского полковника Родиона Дмитрашко, ездившего весной 1688 г. в Москву жаловаться на гетмана... Сам севский воевода как посредник и надзиратель за передачей конфиската неофициально получил, как узнаем из той же «Росписи....», почти 5000 рублей! Как видим, речь идет об откупных, комиссионных, а не о взятке за гетманство.
Иначе говоря, это была целиком «законная» распределительно-фискальная акция, подкрепленная решением царевны Софии. Другое дело, что ее московские участники, пользуясь властными полномочиями и бесконтрольностью, могли распорядиться конфискованным на свое усмотрение. Мазепа, как полностью зависимый от Москвы вассал, в условиях осени 1687 г. не мог активно влиять на их действия. Вместе с тем как правитель он был заинтересован в уменьшении объема контрибуции с Гетманщины. И это ему удалось, поскольку руководители этого процесса (Неплюев, Голицын) поживились из царской части, не внесенной в реестры. Гетманское правительство тогда никому не предъявило обвинение в злоупотреблениях, так как получило больше прибыли, чем имело бы при условии тщательного учета имущества Самойловичей. По нашим оценкам, благодаря комбинациям Мазепы Москва получила менее трети конфискованного у Самойловичей.
Со временем, во время Бендерской комиссии 1709 г., соратники Мазепы, споря об имуществе умершего гетмана и военной казне, отмечали следующее: «Между Самойловичем и гетманшей часто бывали ссоры, поэтому он отчасти разделил свое сокровище между приятелями на хранение, часть положил в военную казну, часть похоронил в земле. Однако и то и другое перешло в руки Мазепы... В руки Мазепы отдали все доверенное себе исповедник Самойловича Василий и пок. Лисица, Ялоцкий и Турянский». Из упоминаний соратников Мазепы также вытекало, что «ясновельможный гетман Мазепа без согласия запорожского войска передал много скарба гетмана Самойловича в Москву кн. Голицыну за предоставленное себе гетманство, но не весь, а только часть в простой московской монете, не в золоте и серебре и драгоценных камнях, досталось ненасытной московской алчности». Тогда же племянник гетмана Андрей Войнаровский опроверг эти голословные утверждения тем, что из присутствующей в Бендерах старшины в 1687 г. лишь «Ломыковский и теперешний прилукский полковник уже жили в том крае, но не занимали, как в настоящее время, военной должности. Первый в звании дворецкого был при стороне гетмана, второй долго когда-то держался канцелярии, но ни одного из них не было допущено знать что-то глубже». В 1688 – 1689 гг., объяснял претендент на средства военной казны, Мазепа действительно подносил дары Голицыну потому, что «по причине малолетства царя он держал в руке бразды правления государства и улаживал дело по своей воле». Старшина со временем и сама подтвердила информацию о том, что у гетмана были большие расходы в Москве в 1688 г. и позднее, чтобы там не поддержали доносчиков на него, в частности Михаила Самойловича, Полуботка и Дмитрашко.
Щедрыми подношениями московским членам правительства и Голицыну Мазепа стремился изменить ситуацию в свою пользу. Царская семья при этом не пострадала. Раздел имущества сброшенного гетмана – идея Голицына. Решил бы он иначе – состояние Самойловича и его родных перешли бы в военную казну Гетманщины.
Кстати, великие государи (по решению царевны Софии) полученные в казну серебро, золото и червонцы разделили на свое усмотрение в основном между доверенными лицами, в частности выдали жалованье окольничему Венедикту Змееву, думному дьяку Емельяну Украинцеву и другим. Кроме бриллиантов, Голицын получил также тысячу крестьянских дворов.
Не забыта была и украинская старшина. 11 мая 1688 г. Иван Мазепа сообщал генеральному обозному Василию Борковскому, что по его просьбе из конфискованного имущества «монархи наши изволили милостиво указати, абы всякому з старшины и полковников по моему гетманскому разсмотрению учинено пристойное удовольствование, межи иншими теды особами Вашей милости вделити казалисмо по двадцяти гривень сребра в работе доброй будучого, из сукон: кунтуш ластровый соболый обшитый и жупан ластровый, якес то речи через умислного нашего посланого Ивана Бистрицкого посилаем в дом Вашей милости».
Щедро были вознаграждены и запорожцы. В конце 1687 г., кроме царского жалованья, они получили от новоизбранного гетмана по сто золотых, по куфе водки и по десять бочек муки на каждый курень, а на куренных атаманов – по кармазину; кошевому Григорию Сагайдачному и военной старшине, в частности судье, писарю и есаулу, вдвое больше, чем куренным атаманам.
Упомянутое убедительно свидетельствует о том, что конфискованные ценности и имущество были таким способом разделены между влиятельными царскими участниками событий 1687 г. и новой гетманской администрацией. И, следует заметить, благодаря усилиям Мазепы – в пользу последней. Он, овладевая искусством трезвого компромисса, уберег от вывоза из Гетманщины значительные ценности.
Ни должностей, ни гетманства вторая часть конфискованного имущества Самойловичей никому не дала. Распределение ключевых позиций в гетманской администрации состоялось еще до царского указа об описании состояния арестованного гетмана.
Следует отметить в этой связи и правила «хорошего тона» во взаимоотношениях между государственными деятелями того времени. От государей во время избрания гетманом Иван Мазепа получил дар – сорок соболей и атлас. 21 января 1688 г. он благодарил царей за направление к нему врача Романа Николаева. В 1690 г. гетман получил от них бархата двенадцать аршин, два изорбафа, два байберека, два портища атласа и другие ценности. Еще более богатые подарки (золото, алмазы) поступили к нему в 1691 – 1692 гг. Подобные «знаки внимания» оказывали гетману и другие царские сановники. Понятно, Иван Мазепа ездил в Москву и посылал своих доверенных тоже не с пустыми руками. За каждым таким случаем как со стороны царей, так и со стороны гетмана стояли большей частью политика, государственные интересы, этикет. Гетман заботился о свободе и вольностях на землях Гетманщины, об автономии края. Цари – о верноподданости гетмана и Украины. Этот баланс интересов поддерживался до тех пор, пока одна из сторон не решилась на большее...
Заговорщиков на Коломаке, вероятнее всего, не удовлетворил выбор Голицына. Но при этом они с ним согласились, поскольку смещен был Самойлович да и, впрочем, они выиграли. Активные участники гетманского переворота получили авторитетные в старшинской среде должности. Так, Константин Солонина до Коломацкого совета 25 июля был назначен в Козелец киевским полковником, Яков Лизогуб стал черниговским полковником, Степан Забила – нежинским, Родион Дмитрашко – переяславским, Григорий Гамалия – лубенским, Тимофей Алексеев[15] – стародубским. Спустя некоторое время после выборов Федор Жученко[16] был назначен полтавским полковником, а Иван Стороженко – прилукским. За Данилом Апостолом, который, как отмечает Самийло Величко в своей летописи, дружил с Неплюевым, оставили миргородское полковничество. Сохранил правительство и гадячский полковник Михаил Борохович, который приблизительно перед 1687 г. заменил Михаила Самойловича.
Кроме того, должность генерального писаря получил Василий Кочубей, генеральными судьями были назначены Михаил Вуяхевич и Савва Прокопович, генеральными есаулами – Войца Сербин и Андрей Гамалия, генеральным бунчужным – Ефим Лизогуб, генеральным хорунжим – Василий Забила. Лишь двое заговорщиков практически ничего не выиграли в результате переворота – Василий Борковский и Михаил Самойлович. Уже 15 сентября 1687 г. «старшина били челом, чтоб ему, Михаилу, в Малороссийских городих не быть, потому что он непостоянной человек». Заносчивого племянника Самойловича коалиция победителей оставила, как говорится, с носом.
На предыдущей должности и при своих интересах видим генерального обозного. За него еще пытался кое-кто[17] агитировать на казацком совете, однако старшина, помня о предыдущей договоренности, действовала по заранее разработанному сценарию.
Заведомо «договоренный» гетман, при условии, если бы он был главным организатором заговора, с помощью Голицына мог бы позаботиться о более надежном окружении, о «своих» полковниках. Вновь назначенные же, вероятно, считали Мазепу временной фигурой, так как, скорее всего, именно ними в той или иной форме в 1688 г. были инспирированы антигетманские действия.
Выборы нового гетмана состоялись 25 июля. Казацкий лагерь накануне вечером окружили русские отборные полки. В расположении гетманцев был обустроен церковный шатер. В 10-м часу к этому месту прибыли бояре и Василий Голицын. На небольшом столе, покрытом дорогим ковром, перед ними были разложены символы гетманской власти. Очевидно, к выборам гетмана были допущены лишь старшина и знатные казаки. Гордон в своем дневнике сообщает, что в продолжение часа собралось «приблизительно 800 человек на конях и 1200 пеших». Самые уважаемые из них вместе с русским командованием зашли в походную церковь и четверть часа молились. Когда Голицын, услышав из толпы два предложения, спросил повторно казаков, «кого бы они хотели иметь своим гетманом,.. все единодушно ответили – Мазепу». «Дальше на скамью поднялся думный дьяк, – пишет Гордон, – и громким голосом зачитал клятву, которую они должны дать. Сразу же сюда была доставлена книга со статьями, подтверждающими письменно, когда присягали гетману. Это состоялось обычным способом, гетман повторил за думным дьяком присягу, потом была приподнята книга со статьями, которые гетман и все уважаемые присутствующие лица, подписали. Кроме того, эта книга должна была быть доставлена во все значительные места, где ее должны подписать духовенство, магистраты и самые видные казаки, которых не было на выборах. После этого боярин взял жезл властителя (булаву), бунчук и царские флаги, служившие символами гетманской власти, и передал их новому гетману, который передал их дьякам, стоявшим возле него. После высказанных наилучших пожеланий они сели на лошадей и поскакали назад в лагерь, а гетман полдороги сопровождал боярина».
28 июля новоизбранный гетман пригласил к себе на банкет влиятельных бояр и русских генералов. Здравицы в честь Мазепы сопровождались пятью пушечными залпами. На следующий день гетман отправился с казаками в Батурин.
Как у поляков дело обстояло с литвинами? Дискриминация не наблюдалась?
Есть одно обстоятельство, благодаря которому литовская шляхта была с радостью воспринята поляками, как равная им. Более того, в глубине души поляки считали литовских шляхтичей по благородству превосходящими их самих.
Это обстоятельство - легенда о Палемоне: поляки считали литовских князей и знатнейшие шляхетские роды - Палемоновичами, а остальную литовскую шляхту и породнившиеся с ними русские роды - потомками спутников Палемона. То есть, поляки вели происхождение значительной части шляхты ВКЛ из Древнего Рима, времен Нерона.
Истоки польского княжеского дома Пястов - в крестьянской среде, так сказано в самих польских легендах. Истоки польской шляхты - из местных воинов, которых выделяли князья и родовых вождей; сарматская версия - также далеко проигрывает версии от Палемона.
Вот от сих и равноправные отношения меж польской и литвинской шляхтой, исключающие дискриминацию.
Даже версии о дискриминации православной шляхты находят мало подтверждений в источниках.
Что, до казаков и их верхушки - там потуги на "знатность" были без сомнений: пополнение казачества шло на виду "всего мира", потому шляхта скептически относилась к шляхетности даже казаков-потомков действительно знатных древнерусских родов, так как те не имели в обычной жизни различий и привилегий с рядовыми казаками.
Какие бы важные действия не совершал тот или иной государственный деятель, его авторитет в значительной мере зависит от личных моральных принципов. А именно эта сторона жизни гетмана наиболее уязвима. Документальные свидетельства касательно самого сокровенного, интимного Ивана Мазепы пропетровская историография трактовала как разоблачающий материал и сполна использовала для ославления правителя Украины. Таким образом, несмотря на его политическую реабилитацию, в сознании масс инерционно сохраняется отрицательное восприятие неординарной исторической личности, трактовка Мазепы как «гетмана-ловеласа». Его личная жизнь, как свидетельствуют документы, сложилась не совсем удачно, даже трагически.
В 1674 г. у Мазепы была жена в Корсуне. Как посла в Турцию от гетмана Петра Дорошенко в июне его захватили в плен запорожские казаки.
Из царской грамоты узнаем, что Мазепе по возвращении из Москвы того же года «жить... велели с женою и с детьми при своих добрах на сей стороне Днепра». О жене будущего гетмана Украины сохранилось очень мало свидетельств. Известно, что при гетманстве Ивана Самойловича (Мазепа был тогда в военном походе) она, «асаулкою енеральною будучою», судилась с Боровской «пред бунчучним енералним К. Голубем о тую синожать, же стадом было Мазепиным выбито и по наказанию правном (судебном. – Авт.) Мазепиха на своих сеножатях взамен травы средства давала».
Гамбургская газета «Гисторише Ремарке», приводя 27 ноября 1703 г. биографию Мазепы, отмечает, что он был женат на богатой вдове, которая умерла в 1702 г., и «...имел только дочку, которая очень скоро ушла из жизни». Нами в синодике Крупицкого Батуринского монастыря была найдена поминальная на «род его милости пана Иоанна Мазепы». На первом месте в ней имя отца Стефана, а дальше идут имена Евдокии, Варвары, Татьяны, Елены, «младенцы» Варвара, Иван. Это, очевидно, все ближайшие родственники Мазепы, которые или умерли от мора, или, скорее всего, погибли на Правобережье во время сокрушительного нападения татар 1674 г. Как известно, в 1700-х гг. у гетмана уже не было потомков.
Можем допустить, что Елена была первой женой будущего гетмана. В 1663 г. Мазепа вносит во Владимирские актовые книги грамоту, полученную от Яна Казимира. В то время владимирским судьей был пожилой муж Елены Загоровской. Вероятно, именно тогда и вспыхнул конфликт, связанный с пылкой взаимной любовью Мазепы и красивой шляхтанки, завершившийся ее разводом с судьей.
Однако очень серьезным аргументом, проясняющим личность жены гетмана, являются свидетельства старожилов от 1729 г. о том, что Смяч и Конотоп гетман «отдал... своему пасынку Криштофу Фридрикевичу». Таким образом, если это не просто какой-то родственник гетмана, то вполне возможно, женой Мазепы была Анна Половец, дочь белоцерковского полковника Семена Половца. Она еще в 1650-х гг. вышла замуж за полковника Самуила Фридрикевича. Единственное, что настораживает в этой версии – это разница в возрасте между вдовой и Мазепой. Так, в 1653 г. Анна и Фридрикевич уже состояли в браке. В документе за этот год о нем говорится как о «полковнике давнем». Следовательно, ему должно бы быть 35 – 40 лет. Если Анне к тому времени исполнилось 19 – 20, что маловероятно, то и тогда она была бы старше на 5 – 6 лет Ивана Мазепы. Правда, именно разница в возрасте между ним и вдовой могла стать главной причиной смерти их поздних детей.
После 1702 г. 63-летний гетман остался один, не имея прямых потомков. Естественно, что после смерти жены гетман-вдовец имел право подумать о своей личной жизни и прежде всего о наследнике. Ведь род Мазепы по его линии мог прерваться. Нужно отметить, что гетман выглядел очень молодо. Французский посол Жан де Балюз, встречавшийся с ним в 1704 г. в Батурине, так описывает его: «Вид у него суровый, глаза блестящие, руки тонкие и белые, как у женщины, хотя тело его крепче, чем тело немецкого рейтара, наездник из него знаменитый».
Участник шведского похода в Украину Густав Адлерфельд увидел гетмана «в возрасте 64-х лет, среднего роста» (в 1708 г. ему на самом деле было 69 лет), он «очень стройный, с суровым взглядом, носит усы по польской моде, приятный характером и очень увлекает своими жестами».
Неизвестный шведский старшина в своих заметках о Мазепе отмечает, что «наши глаза пленили его белые руки, тонкие, полные грации, и его гордая голова с белыми буклями, длинные обвислые усы, а свыше всего этого величественность, чувство достоинства и суровость, которую смягчала элегантность». Даже в таком возрасте, как созналась госпожа Сенявская французскому послу в Варшаве Францису Бонаку, он «привлекает легко к себе своими чарами женщин».
В 1704 г. гетман сделал свой выбор – его избранницей стала дочь Генерального судьи Василия Кочубея Мотря, которой к тому времени исполнилось лет 18 – 22. Разница в возрасте между ними была впечатляющей. Однако те, кто обвиняют Мазепу в блуде, не учитывают одну важную деталь: гетман добивался руки девушки, которая отвечала ему взаимностью. Понять молодую Кочубеевну нетрудно: Иван Степанович был для нее олицетворением мудрости, уважаемым всеми человеком. Крестный отец, часто гостивший в доме Кочубеев, мог обворожить девушку и знанием языков, и собственными стихами. Язык его писем к ней нежен и трогателен. «Счастливые мои письма, что в ручках твоих бывают, нежели мои бедные очи, что тебя не созерцают», – писал он Мотре.
Трагически сложились взаимоотношения юной Кочубеевны с гетманом. Родители девушки, узнав о намерении Мазепы жениться на их дочери, категорически отказали ему. Узнав об этом, Мотря сбежала в гетманский дворец. Мазепа, однако, вынужден был отправить ее домой. В письме к любимой он объяснил свои действия так:
«Мое сердечко! Загрустил, услыхав от девки такое слово, же В[аша] М[илость] зло на меня держишь, иже В.М. при себе не задержал, а отослал домой. Уважь сама, что бы из того вышло. Первое, что бы твои родственники по всему миру разнесли: же взял у нас дочь ночью насильно и держит у себя вместо наложницы. Другая причина, же держа В.М. у себя, я бы не мог никак выдержать, да и В.М. также: должны были бы с собой жить так, как малженство говорит, а потом пришло бы неблагословение от Церкви и клятва, чтобы нам с собою не жить. Где бы я на тот время делся. И мне бы из-за В.М. жаль, чтобы на потом на меня не плакала».
Вопреки такому благородству влюбленного, Кочубеи все же наделали в гетманской столице «гвалта». Любовь Федоровна, мать Мотри, обвиняла гетмана в том, что он «знасиловал блудом» ее дочь. Эти горячие эмоциональные высказывания были восприняты как достоверный факт многими историками. Так, П. Крапива в своей работе отмечает, что Мазепа обесчестил девушку, лишив ее девственности. На самом деле ничего подобного не случилось. Дочь Кочубеев по просьбе Мазепы вернул родителям русский полковник Григорий Анненков. Гетман был высоконравственным человеком, он не мог пойти против Бога и традиций. Как видно из его писем, планы относительно законного сочетания с Мотрей он строил. В одном из летописей речь идет о том, что Мазепа просил у «малороссийских архиереев и от греческих патриархов разрешения на брак». Но до этого дело не дошло, поскольку прежде всего он не получил согласия Мотриного отца.
Девушка от того была в отчаянии. Из доноса Василия Кочубея на Мазепу видно, что чувство гетмана к его дочери он трактовал как «чародеяние», от которого она «возбиситися и бегати, на отца и мать плевати». Кочубеевна впервые влюбилась, и сопротивление родителей, препятствия в осуществлении желаемого лишь обострили ее чувства. Убежав из дома к Мазепе, она в гетманских покоях поклялась ему: «Пусть Бог неправдивого карает, а я, хоть любишь, хоть не любишь меня, до смерти тебя, подлуг слова своего, любить и сердечно любить не перестану, назло моим врагам».
Сердечные порывы девушки жестоко унимала мать. Дома Мотрю не только стыдили, но даже «пытали». Об этих издевательствах узнал Мазепа. «Знал бы я, как над врагами отомстить, только ты мне руки связала», – отмечает он в одном из писем.
Его пылкую любовь в 65-летнем возрасте («еще никого на свете не любил так») к юной девушке можно понять как потребность одинокой страстной поэтической души, которая и в годах не заскорузла, по-молодецки бурлила. Мазепа словно бросил вызов миру, собственной старости, и его чувство нашло отголосок в юной душе.
Вместе с тем его стремление соединить законным браком свою судьбу с Мотриной воспринималось Кочубеями с осуждением, как несерьезный легкомысленный шаг старого влиятельного человека, и вдобавок давнего друга их семьи.
Кочубей, в письмах к гетману отмечает, что не хотел бы «быти в таких реестре, котории для якого своего пожитку дочки свои вдаючи ку воли людской», т.е. ради собственной выгоды жертвовать добрым именем ребенка. На это Мазепа, отвечая, упрекает ему метафорически: «Утекала Святая Великомученица Варвара пред отцом своим, Диоскором, не в дом Гетманский, но в подлейшее место, между овчари, в розсилини каменния, страха ради смертнаго».
К своему доносу Кочубей добавил письма гетмана к Мотре, а также собственное обвинение, будто Мазепа обещал дочери 10 тысяч червонцев золотых, только бы она вышла за него.
Названная сумма – несомненная фантазия. Нужно заметить, что письма к Мотре генеральный судья использует как компромат против гетмана, пытаясь доказать, что Мазепа пренебрегает христианской моралью, а потому его обещания ничего не стоят.
Есть несколько версий дальнейшей судьбы избранницы гетмана. Пересказы о ее затворничестве на полтавском хуторе Искры, самоубийстве (утопилась в батуринском пруду), сумасшествие, пребывание монахиней в Пушкаревском монастыре близ Полтавы, в основном, имеют литературное, народно-мифологическое происхождение.
П. Крапива считает, что в 1707 г. Мотря вышла замуж за генерального судью Василия Чуйкевича, писатель Б. Лепкий – за Ивана Чуйкевича. Действительно, генеральный судья[17] в 1707 г. женил своего сына Семена Чуйкевича на одной из дочерей Кочубеев. В «Родословной дворян Чуйкевичей» отмечается, что это была Мотря, крестница Мазепы. А. Лазаревский подверг сомнению это утверждение. Попробуем более детально рассмотреть упомянутое.
Во время допросов генерального судьи в 1708 г. следователи выяснили, что он имеет:
– двух сыновей (Василия и Федора);
– старшую дочь «за Рабеленко»;
– вторую дочь «за покойного господина Обидовского»;
– дочь за Забилой;
– первую дочь «девицу» (?);
– дочь Мотрю («вторую дщерь мою, девицу», «дочки малой»).
За Ивана Обидовского вышла замуж[18] Анна Кочубей, за Василия Забилу – ее сестра Мария (умерла приблизительно в 1707 г.). Известна еще Прасковья, в 1717 г. вышедшая замуж за Федора Сулиму. Мотря не могла быть «за Рабеленко», так как в контексте свидетельств Василия Кочубея речь идет о том, что за него вышла замуж какая-то старшая дочь. Возможно, это была Екатерина, о которой ведет речь в своих исследованиях А. Лазаревский.
В своем доносе Кочубей, вспоминая 1704 г., пишет о Мотре как о «второй дщери моей, девице». Итак, к тому времени одна его дочь, немного старше Мотри, была не замужем. Из документов известно, что в октябре 1708 г. «госпожа Прасковья» проживала вместе с матерью в Батурине.
В 1707 г. «дочери меньшой» Кочубей дал приданое «1000 золотых, да зятю... 1000 ефимков, 1500 червонных, серебра с 40 гривен в разных вещах». Генеральный судья далее уточняет, что ее «выдал за Чюйкевича».
Зятем его стал Семен Чуйкевич, сын реента военной канцелярии Василия Чуйкевича, в 1708 г. ставшего генеральным судьей. В 1744 г. Мотриному мужу было, по его словам, больше 70 лет, таким образом, в 1707 г. ему было 35 – 37 лет. Вероятно, что в таком возрасте он женился во второй раз. «Екатериной называет Семен Чуйкевич первую свою жену в «сказке» о своих службах», – отмечает А. Лазаревский. Однако это не означает, что она обязательно была Кочубеевной, как делает вывод историк.
Иван Мазепа неохотно соглашается на свадьбу Мотри с Семеном Чуйкевичем, даже советует генеральному судье повременить: «Как будем с Ляхами в единстве, тогда знайдется твоей дочке жених с той стороны Лядской знатный какой шляхтич, который твоей фортуне доброй будет опорой». 18 мая 1707 г., на второй день после этого разговора, Кочубей и Чуйкевичи спешно обвенчали детей.
Дальше Василий Кочубей доносит: «В четверток, мая 29, присказал Его Милость, абы дочка моя, девица посватанная и звенчанная, прибыла к нему на Гончаровку у кумовство, для крещения девчины жидовки (некотории повидают, же была уже и крещена). Там, меючи у себе дочь мою на обеде, говорил ей же: «Москва мает у крепкую работу взяти всю Малороссийскую Украину». Логика подсказывает, что Мазепе не было никакого смысла препятствовать свадьбе Кочубеевны и Семена, исходя из мотивов приближения войны или возможности выбора для нее лучших женихов. Ведь Василий Чуйкевич принадлежал к его ближайшему окружению. Запрет ему родниться с генеральным судьей – бессмысленный и абсурдный. Если же допустить, что Кочубеи отдавали за Семена Мотрю (а так оно, по нашему мнению, и было), то негативная реакция на это Мазепы и дальнейшее его «кумовство» вполне понятно. Не мог гетман как человек согласиться с выбором ее родителей, пытался остановить нежелательное для него действо.
В 1708 г. и, как позднее вспоминал в одном из документов Семен Чуйкевич, «того же времени и я будучи оного Кочубея зятем, за верность монаршую, в той же справе тяжкую неволю, кайданы и много страдания терпилем от Мазепы, перве в гор. Батурине, потом – в Белой Церкви, куда также в кайданах и з великою нуждою припроважений былем».
Семен Чуйкевич управлял с 1728 г. вместе со Степаном Тарновским генеральной канцелярией, был назначен в числе «искусных и знатных персон» для перевода «правных книг». Итак, это был человек высокообразованный, авторитетный.
В 1730 г., согласно выборам старшины Нежинского полка, он становится полковым судьей. Об этом говорится в гетманском универсале от 7 июля: «А по выбору старшин написан в судьи бунчуковый товарищ п[ан] Семен Чуйкевич и просил, чтоб оного господина Семена Чуйкевича определить в полк нежинский судиею полковым... прето мы, по монаршим указу и выбору старшинскому, из полка нежинского нам поданом, яко определили его господина Семена Чуйкевича судиею полковым нежинским, на что дан наш особливый универсал».
Позднее один из потомков Кочубеев в опубликованных в конце XIX ст. записках[19] отмечал, что Мотря «совсем не обезумела от любови к старику Мазепе, а наоборот – вышла замуж за полковника Чуйкевича». Хотя здесь и спутаны должности полковника и полкового судьи, все же верно передан ее дальнейший выбор. Была ли счастливой семейная жизнь Чуйкевичей, не знаем. Вероятно, нет. С 1733 по 1736 гг. игуменьей Нежинского женского монастыря была Мелания[20] Чуйкеевна, которая после тяжелой болезни умерла 20 января 1736 г. Возможно, это была Мотря. В 1738 г. Семен Чуйкевич женился (кажется, в третий раз) на вдове роменского мещанина Кристине.
Есть еще два очень интересных раздела монографии Сергея Павленко "Иван Мазепа", которые каосвещают его финансово-хозяйственную деятельность, и деятельность в сфере духовно-просветительской.
ФИНАНСОВАЯ И ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА
Негативистская концепция восприятия Мазепы, нежелание понять основную цель его действий стимулировали ошибочную акцентуацию в исторической литературе на непомерно большом богатстве гетмана. В. Дядиченко называет его «жестоким крепостником», О. Маркова – «своекорыстным феодалом, увлеченным расширением своих владений и богатств», О. Субтельный причисляет Мазепу к «богатейшим феодалам Европы». Отказывает на основе этого тезиса гетману в стремлении заполучить свободу Отчизне и зарубежный историк С. Зеркаль, доказывающий, что владелец 155 622 подданных «на путь суверенности... не стал», поскольку основной мотив его измены Петру І и отход к Карлу XII – «сохранение власти» и «магнатских владений в Украине». Подобные утверждения неединичны.
За скудостью исследований эпохи Ивана Мазепы, и сегодня доминирует поверхностный уровень знаний о ней даже в кругу титулованных отечественных ученых. В частности, в современном справочнике по истории Украины отмечается: «Гетман сказочно разбогател, имея в крепостной зависимости около полумиллиона крестьян». Если учесть, что на территории Гетманщины было 11 больших городов, 126 городков и почти 1800 сел с населением около 1,2 миллиона человек (по другим данным – 1,5 и 1,8 миллиона), то нетрудно подсчитать непомерно огромную часть подданных Мазепы. Эффектно-разоблачающая цифра, правда, распадется в прах после обращения к источникам. Согласно ним, закрепощение крестьян в Украине начинается во второй половине XVIII ст. и официально введено указом Екатерины II от 1783 г. За 90 – 70 лет до этого, т.е. во времена Мазепы никакой крепостной зависимости подданных в Украине не было. Этим она выгодно отличалась от Московии, где уже существовал крепостнический строй....
Начав свою карьеру на Левобережье в 1674 г. практически с нуля (кошевой Сирко прислал его к Самойловичу «в одном жалком плаще»), Мазепа не мог обработать дарованную гетманом землю и поэтому вынужден был просить помощи у соседа-казака. Прибывший все-таки владел капиталом, который вскоре помог ему возвыситься . Речь идет не о богатстве или унаследованном состоянии. Полученное в Киеве и учебных заведениях Европы образование выгодно отличало его от другой старшины. Еще в Киевском коллегиуме Мазепа, как и каждый воспитанник этого учебного заведения, хорошо освоил технику стихосложения. Виршесложение, поэтика считались тогда обязательной учебной дисциплиной, которую должен изучить каждый спудей. Большинство, овладев стихосложением, другими науками, не находили им практического применения. Иначе сложилась жизнь Мазепы. Вобрав передовые современные знания, он старательно пополняет их и даже в немолодом возрасте не может обойтись без новинок литературной жизни, книг военной, философской и религиозной тематики (в 65-летнем возрасте гетман дарит своей избраннице выразительное доказательство его ценностной ориентации – « гостинец-книжечку»). Его гибкий ум нуждался в постоянном духовном обогащении.
В Батурине Мазепа начинает собирать библиотеку, которая быстро увеличивалась. О ней восторженно вспоминает Филипп Орлик: «Незабываема для меня и до сих пор огромная библиотека покойного Мазепы. Драгоценные оправы с гетманским гербом, самые лучшие киевские издания, немецкие и латинские инкунабулы, многоиллюстрированные старинные рукописи! Не без вздоха вспоминаю в теперешней моей бедности все эти книжные богатства, равных которым не было в Украине».
Литовская шляхта большей частью окатоличилась и ополячилась в XVI–XVII вв. Соответственно, её представители стали считать себя поляками по этнической принадлежности (хотя элита была русско-литовского происхождения). "Литвинами" чаще называли жителей Великого княжества Литовского.
Истоки польского княжеского дома Пястов - в крестьянской среде, так сказано в самих польских легендах. Истоки польской шляхты - из местных воинов,
до казаков и их верхушки - там потуги на "знатность" были без сомнений: пополнение казачества шло на виду "всего мира, потому шляхта скептически относилась к шляхетности даже казаков-потомков действительно знатных древнерусских родов, так как те не имели в обычной жизни различий и привилегий с рядовыми казаками.
То есть налицо явная несправедливость, ведь дворянские роды практически везде появлялись не с небес, а в основном на полях сражений. Невелика на самом деле была разница между мелкопоместным шляхтичем Пасеком. и его казацким визави Мазепой.
Первый как был, так и остался болваном и бретером, зато второй везде добивался значительных политических и имущественных успехов.
Кстати, Петр Первый пресек подобное польскому русское чванство, смело привлекая к решению государственных задач всех способных людей, независимо от их происхождения.
Знаменитый Ѳеофанъ Прокоповичь, Архіепископъ Новгородскій, передалъ намъ въ Исторіи Петра Великаго: «что Мазепа служилъ въ юномъ возрастѣ въ Польскихъ дворахъ и {4} оттуда безчестно вышелъ; былъ уроженецъ Малороссійскій.« – Гордонъ и Г. Шафонскій полагаютъ мѣстомъ рожденія его село Мазепинцы, въ Кіевской Губерніи, близь Бѣлой Церкви (8). Показаніе двухъ современниковъ: Ѳеофана и Гордона, не можетъ быть подвержено ни какому сомнѣнію.
Несчастная любовь удалила Мазепу на родину, гдѣ еще болѣе научился онѣ искуству лицемѣрить отъ лукаваго Дорошенка; сталъ извѣстенъ въ Малороссіи только въ 1674 году, когда власть Гетмана Чигиринскаго начала ослабѣвать и Самойловичь повелѣвалъ на обѣихъ сторонахъ Днѣпра. Ожидая вспомогательнаго войска Турецкаго и Татарскаго, Дорошенко старался выиграть время, отправилъ Мазепу въ Переяславль къ Князю Ромодановскому съ предложеніемъ подданства. Коварный посланецъ вѣдалъ мысли, сношенія Властелина съ невѣрными и не стыдился увѣрять Россійскаго Полководца въ искренности своего Гетмана, утверждалъ, что онъ цѣловалъ въ томъ образъ Спасовъ и Пресвятыя Богородицы! Такъ первое вступленіе измѣнника на поприще свѣта ознаменовано было неправдою.
Не долго Мазепа пользовался довѣренностію Дорошенка: на дорогѣ въ Крымъ (9) сдѣлался онъ военноплѣннымъ храбраго Сѣрка, представленъ Самойловичу, отосланъ въ Москву. Добродѣтельный Гетманъ ходатайствовалъ за него, убѣдительнѣйше просилъ Государя: не ссылать Посланца Дорошенкова ни въ какуюссылку, отпустить обратно въ Украйну (10). Мазепѣ позволено было жить на сей сторонѣ {5} Днѣпра съ женою и дѣтьми (11). Благодѣяніе пагубное для Самойловича!
Тягостно было званіе учителя для Мазепы, рожденнаго съ пылкими чувствами, желавшаго управлять народомъ, а не умами нѣсколькихъ юношей: но жертва сія, испытаніе рока, вели его къ предположенной цѣли. Онъ, угождая Гетману, приготовлялъ будущее возвышеніе свое. Надежда не обманула его. Семь лѣтъ потерянныхъ лучшей жизни скоро вознаградились. Въ 1681 году Самойловичь произвелъ наставника дѣтей въ Знатные Войсковые Товарищи (12), отправиль въ Москву съ разными представленіями о Бакчисарайскомъ договорѣ; во вторый разъ, 1682 года, съ поздравленіемъ по случаю бракосочетанія Государя и тогда жъ пожаловалъ своего любимца Генеральнымъ Есауломъ (13).
Стремительно направлялъ Мазепа полетъ и не былъ доволенъ. Какая дума занимала тогда неблагодарнаго? Онъ завидовалъ своему благодѣтелю, помышлялъ, какъ бы исхитить изъ рукъ его булаву, свергнуть иго зависимости, старался пріобрѣсть любовь, {6}покровительство Голицына; воспрепятствовалъ Самойловичу выдать дочь за сына сего первѣйшаго Сановника въ Россіи (14); переписывался съ нимъ изъ Украйны; снискивалъ приверженцевъ въ войскѣ; ѣздилъ въ Москву, по порученіямъ Гетмана, въ началѣ 1686 и 1687 годовъ, съ злобою въ сердцѣ, съ лестію на устахъ, чтобы поддержать благоволеніе Двора; совершилъ, наконецъ, давно предначертанный планъ: написалъ на своего благодѣтеля ложный доносъ, которымъ воспользовался Голицынъ (15).
Мазепа былъ сорока трехъ лѣтъ, когда получилъ достоинство Гетмана (16). Въ силѣ мужества, соединяя съ умомъ образованнымъ даръ обворожительный вкрадываться въ изгибы сердца человѣческаго, сей Властитель народа могъ быть душою подчиненныхъ, но онъ не заботился о томъ. Ему нужны были жертвы и кровь невиннаго юноши покрыла безславіемъ первые дни его владычества.
Побѣда надъ Татарами у Кодака увѣнчала знамена Григорія Самойловича, Полковника Черниговскаго, въ то самое время, какъ отецъ его былъ арестованъ. Онъ сдался добровольно Воеводѣ Неплюеву, сосланъ въ Сѣвскъ, заключенъ въ темницу. Преслѣдуя Григорія за его мужество, за любовь къ нему войска, Мазепа не довольствовался изгнаніемъ опаснаго соперника, навлекъ на него подозрѣніе въ измѣнѣ. Пытали несчастнаго; тщетно умолялъ онъ о духовникѣ, предвидя смерть неизбѣжную. Наконецъ отрубили ему голову, для большаго мученія, нѣсколькими ударами топора; предали тѣло землѣ съ безчестіемъ. Съ молодымъ Самойловичемъ {7} отданы подъ караулъ приверженные ему Старшины Леонтій Артемьевичь Полуботокъ, въ послѣдствіи разжалованный, и Иванъ Сулима. Племянникъ бывшаго Гетмана, Стольникъ Михайло Самойловичь, Полковникъ Гадячскій, отправленъ въ Москву. Туда жъ сосланъ Полковникъ Переяславскій Дмитратко-Райче. Данила Апостолъ, Полковникъ Миргородскій, и Григорій Гамалѣя, Лубенскій, по жалобѣ, принесенной на нихъ Мазепою, также лишены чиновъ, первый не на долго, будучи любимъ, уважаемъ войскомъ.
Не такъ ли дѣйствовалъ и Брюховецкій, получивъ бразды правленія? Но Мазепа былъ еще свирѣпѣе, преслѣдовалъ благодѣтеля своего и въ то время, когда Самойловичь оплакивалъ въ льдистой Сибири судьбу бѣдственную: настоялъ, чтобъ разлучили его съ сыномъ (17). Ни кто не могъ отирать слезъ немощнаго старца; сердечныя его раны растворялись при мысли о страданіяхъ дѣтей, увеличивали болѣзнь. Онъ не жалѣлъ, что лишился Гетманства, испытавъ ничтожность величія земнаго, но и страна хладная не въ состояніи умалить пламенной любви, и тамъ она имѣетъ олтари свои. Жена несчастнаго, дочери, обѣ невѣстки задержаны были Мазепою въ Украйнѣ. Самойловичь не зналъ, какая участь постигла сына его, Григорія, и только въ концѣ 1688 года удостовѣрился (18), что предчувствіе его сбылось, что Григорій кончилъ съ твердостію жизнь отъ рукъ палача. Опала, постигшая Самойловича, не отдалила молодаго Четвертинскаго отъ женитьбы на его дочери (19). Сей благородный {8} человѣкъ свято сохранилъ данное имъ слово, доставилъ спокойное убѣжище семейству бывшаго Гетмана въ хуторѣ своемъ Дунаецкомъ, въ Глуховскомъ Повѣтѣ. Не долго страдальцы воздыхали о родинѣ въ странахъ дальнихъ: печаль и чрезмѣрная бѣдность преждевременно сблизили ихъ съ могилою (20).
Недовольные отставкою Самойловича и избраніемъ Мазепы Малороссіяне сначала роптали, потомъ вышли изъ повиновенія, умертвили многихъ владѣльцевъ, ограбили сборщиковъ податей и смѣялись надъ Универсалами своего Предводителя. Нѣсколько Великороссійскихъ полковъ высланы для усмиренія мятежниковъ: но когда спокойствіе водворялось на сей сторонѣ Днѣпра, съ другой угрожала новая буря. Избранный въ Немировѣ Гетманомъ Мигула вступилъ въ сношенія съ Запорожцами (21). Мазепа перехватилъ письмо своего противника, отослалъ оное къ Государямъ и симъ поступкомъ вооружилъ противъ себя Кошеваго Атамана Григорія Сагайдачнаго. Уже Запорожцы намѣревались присоединиться къ недовольнымъ: появилось близь Сѣчи сильное войско и уничтожило ихъ замыслы.
Смиривъ покушенія враговъ, но не истребивъ вражды, вкоренившейся въ сердцахъ, Мазепа желалъ занимать Казаковъ битвами, опасаясь, чтобы мечи ихъ въ мирное время не устремились противъ него. Илья Новицкій, Полковникъ Конно-охочій, предводительствуя полками Лубенскимъ и Миргородскимъ, разбилъ Татаръ близь устья рѣки Тясмины. Нѣсколько полковъ {9} съ пятью пушками отряжены были подъ Очаковъ, гдѣ выжгли посады, причинили большія разоренія, взяли многихъ въ плѣнъ (22).
Между тѣмъ Императоръ Леопольдъ, пользуясь войною Россіянъ съ Крымцами, продолжалъ побѣждать Турковъ. Успѣхи его оружія низвергли съ престола Султана Магомета, на мѣсто котораго возведенъ мятежными янычарами Солиманъ II. Польскія войска теряли напрасно время у Каменца-Подольскаго. Россіяне оставались въ бездѣйствіи. Вдругъ распространился въ Москвѣ слухъ о намѣреніи Хана напасть на Украйну со всѣми силами. Виновница ложнаго разглашенія, Царевна Софія, предложила, въ военномъ Совѣтѣ, открыть войну наступательную противъ Крымцевъ. Петръ не изъявилъ согласія; но Софія одержала верхъ. Голицынъ получилъ начальство надъ войсками. Онъ мнилъ загладить стыдъ, нанесенный ему прошедшими неудачами и, обманутый хитрымъ Селимомъ, потерялъ время у Перекопа въ безполезныхъ переговорахъ о мирѣ, довелъ воиновъ до изнеможенія въ странѣ сухой и безплодной; принужденъ былъ отступить, преслѣдуемый Татарами до рѣки Самары. Козаки, подъ предводительствомъ Мазепы, участвовали въ семъ походѣ, выгодномъ для одного только Леопольда, ибо Крымцы, занятые войною съ Россіею, не могли вредить ему, вспомоществовать Текелію, Князю Трансильванскому (23).
Въ Москвѣ возникъ новый мятежъ, посредствомъ котораго Царевна намѣревалась сдѣлаться Самодержавною. Петръ уничтожилъ замыслы злодѣевъ; заключилъ въ монастырь {10} вѣроломную Сестру и, съ согласія Іоанна, возстановилъ единодержавіе. Голицынъ тогда жъ лишенъ чиновъ, сосланъ съ женою и съ дѣтьми въ Каргополь, (уѣздный городъ Олонецкой Губерніи); потомъ переведенъ, въ 1691 году, въ Пусто-озерскій острогъ (Архангельской Губерніи, въ Мезенскомъ уѣздѣ), а оттуда на Пинежскій волокъ, гдѣ и скончался 1713 года, имѣя восемьдесятъ лѣтъ отъ рожденія. Тѣло его погребено въ Красногорскомъ монастырѣ, отъ города Холмогоръ въ шестнадцати верстахъ (24).
Во время сего важнаго для Россіи событія Мазепа находился въ столицѣ и не преминулъ употребить въ свою пользу паденіе Голицына, виновника его возвышенія. Онъ подалъ Государю бумагу, въ которой исчислилъ всѣ подарки, будтобы, вынужденные у него бывшимъ Бояриномъ, просилъ вознагражденія изъ описаннаго имѣнія, получилъ желаемое (25).
Построеніе крѣпости Богородицкой, при впаденіи рѣки Самары въ Днѣпръ, встревожило Запорожцевъ. Тщетно Россійскій Дворъ увѣрялъ Кошеваго: что они останутся при своихъ правахъ и вольностяхъ, что крѣпость сія воздвигнута для обороны ихъ собственности отъ хищныхъ Крымцевъ; удвоилъ жалованье войска низоваго (26). – Запорожцы отправили въ Польшу Посланцевъ, Прокопа Лазуна и Антона Киславовскаго (27), съ прошеніемъ о принятіи въ покровительство ихъ Сѣчи, вступили въ дружескія сношенія съ Крымцами. Но Мазепа, алчный къ деньгамъ, самъ былъ виновникомъ возникшаго неповиновенія: онъ не допускалъ{11}Запорожцевъ пользоваться доходами перевоза Переволочинскаго (28), удерживалъ у себя жалованье и хлѣбные запасы, ежегодно имъ отъ Казны высылаемые. Своевольство буйныхъ Козаковъ дошло, наконецъ, до такой степени, что Кошевый Атаманъ Гусакъ осмѣлился, чрезъ Посланца своего, изъявить негодованіе Гетману за построенную крѣпость. Мазепа сдѣлалъ выговоръ Атаману, не могъ посылать войскъ противъ него по случаю свирѣпствовавшаго въ Сѣчи мороваго повѣтрія (39).
Не одно зло постигло тогда Украйну: къ довершенію бѣдствій ея оказалась сильная саранча, опустошавшая Польшу, Литву и даже частію Великую Россію. Осьмуха ржи и овса продавалась по шести гривенъ: до того возвысилась дороговизна! Правительство изобрѣло два надежныя средства къ истребленію сихъ насѣкомыхъ: выпахивали осенью сѣмена, которыя кладутъ они въ рыхлую землю, или обводили рвами мѣста, гдѣ саранча плодилась и еще ползала; потомъ загоняли ее во рвы и тамъ сжигали. {12}
Бантыш-Каменский Д. История Малой России. Ч. 3. От избрания Мазепы до уничтожения гетманства. М.: Тип. С. Селивановского, 1830. С. 4–12.
Невелика на самом деле была разница между мелкопоместным шляхтичем Пасеком. и его казацким визави Мазепой.
Мазепа был достаточно знатным, пожалуй не менее, чем Пасек, особенно по материнской линии.
Кстати, Петр Первый пресек подобное польскому русское чванство, смело привлекая к решению государственных задач всех способных людей, независимо от их происхождения.
Это случилось раньше - 12 января 1682 года, когда произошло Соборное деяние по сожжению разрядных и перечных книг. Были уничтоженные данные, что фиксировались с 1526 года.
После того, чванится можно было сколько угодно, а подтвердить то - сложновато....
Отступленіе Мазепы отъ царя ни въ какомъ случаѣ не могло увлечь по тому же пути малороссійскаго народа, въ особенности, когда великороссійское войско, съ самимъ царемъ во главѣ, находилось въ предѣлахъ Гетманщины. Правда, малороссіяне показывали часто недовольство царскими служилыми людьми, тѣмъ болѣе въ военное тяжелое время, когда послѣдніе, иногда и сами того не хотя, обращались съ туземцами сурово; по этому поводу во всемъ малороссійскомъ краѣ раздавались рѣзкіе и враждебные крики противъ «московскаго пановання». Но тотъ очень ошибся бы, кто по этимъ крикамъ заключалъ бы, что народъ пристанетъ ко всякой иноземной силѣ, которая станетъ разжигать его противъ московской власти. Факты, возбуждавшіе въ народѣ нерасположеніе къ москалямъ, не были еще ни столько многочисленны, ни столько сами по себѣ сильны, чтобъ образовать въ народѣ такую вражду, какая могла бы сплотить его ко всеобщему возстанію, а руководители къ такому возстанію не имѣли въ народѣ столько любви, чтобъ увлечь его. Гетманъ Мазепа до сихъ поръ главнымъ образомъ держался только могуществомъ московской власти; для малороссіянъ это былъ польскій панъ, передавшійся на московскую сторону, но оставшійся навсегда съ польскими панскими пріемами: всегда было огромное число такихъ, которые были бы рады, если бы только узнали, что царь его смѣняетъ. Великорусскіе ратные люди съ полковникомъ Анненковымъ постоянно{640}берегли его особу, и гости, посѣщавшіе Гетманщину, замѣчали, что если бы не эти охранители, то малороссіяне скоро бы избавились отъ своего гетмана. Если въ народѣ малороссійскомъ, какъ доносилъ постоянно Мазепа, и была наклонность къ мятежамъ и переворотамъ, то ужъ никакъ не въ духѣ Мазепы. Народъ, при удобномъ случаѣ, могъ до нѣкоторой степени поддаться подущеніямъ запорожцевъ и неразлучныхъ съ ними «гультаевъ», т.-е. непосидячихъ бродягъ, искавшихъ сами не зная чего, – могъ начать истреблять пановъ и орандарей съ неясными и неосмысленными желаніями всеобщаго окозаченія; но это стремленіе, легко притомъ укротимое, какъ показало дѣло Петрика, никакъ не могло подготовить народъ къ тому, чтобы теперь идти за Мазепой. Противъ такого стремленія до сихъ поръ постоянно вооружался Мазепа и въ этомъ случаѣ дѣйствовалъ въ согласіи съ московскою властью. Если бы теперь онъ и сталъ вторитъ народнымъ инстинктамъ, то ему бы меньше, чѣмъ кому-нибудь иному, повѣрили. Но ужъ никакъ не долженъ былъ надѣяться на народное сочувствіе гетманъ, опиравшійся на вступившую въ предѣлы Гетманщины иноземную шведскую силу, которой народъ почти вовсе не зналъ, и на поляковъ, которыхъ народъ изъ поколѣнія въ поколѣніе привыкъ ненавидѣть.
При такомъ настроеніи народныхъ умовъ и чувствованій неудивительно, что какъ только стало извѣстнымъ, что Мазепа отступилъ къ шведской сторонѣ, непріязненной царю, такъ тотчасъ же послѣдовали челобитныя, заявлявшія о преданности малороссіянъ московскому престолу, и притомъ не только изъ того края, гдѣ уже находились великороссійскія ратныя силы, но и изъ такихъ полковъ, гдѣ ихъ еще не было, – слѣдовательно, нельзя признавать ихъ только дѣйствіемъ страха. 5-го ноября пришли къ царю челобитныя изъ Прилукъ 1), Лубенъ 2), городовъ – Лохвицы, Новгородъ-Сѣверска, изъ сотенъ полковъ {641} Прилуцкаго (Варвинской, Сребненской, Иченской), Лубенскаго и Миргородскаго, – тѣхъ полковъ, откуда полковники ушли съ Мазепою, – всѣ въ одномъ духѣ, съ обѣщаніемъ вѣрной службы царю 1).
1-го ноября въ Богдановкѣ 2) явились по призыву царской граматы къ государю полковники: стародубскій – Скоропадскій, черниговскій – Полуботокъ и наказные: переяславскій – Тамара и нѣжинскій – Жураховскій. Каждый приходилъ съ кружкомъ сотниковъ и войсковыхъ товарищей своего полка. Петръ мѣстомъ выбора назначилъ Глуховъ и поручилъ открыть избирательную раду ближнему царскому боярину, князю Григ. Ѳед. Долгорукому, при которомъ долженъ былъ находиться дьякъ Посольскаго Приказа Родостамовъ съ двумя подъячими. Царь для безопасности въ пути придалъ имъ бѣлозерскій драгунскій полкъ. Все дѣлалось по старымъ обычаямъ, съ тѣми пріемами, какіе всегда соблюдались при выборѣ гетмана.
3-го ноября всѣ прибыли въ Глуховъ. Сотникъ Туранскій встрѣчалъ ихъ какъ хозяинъ мѣста, куда они прибывали. Вечеромъ въ этотъ же день полковники и прочія начальныя лица были у князя Долгорукаго и обмѣнялись съ нимъ взаимными предположеніями о выборѣ. На другой день, 4-го ноября, прибылъ туда и самъ государь.
Князь Долгорукій, поговоривши такимъ образомъ съ полковниками, сообщилъ царю, что достойнѣйшими получить гетманскій санъ козаки считаютъ двухъ полковниковъ: черниговскаго и стародубскаго. «Полуботокъ очень хитръ, – сказалъ Петръ, – съ него можетъ выйти другой Мазепа. Лучше пусть выберутъ Скоропадскаго». Обстоятельства были таковы, что при малочисленности участниковъ, выборъ вольными голосами могъ считаться только для вида, а на самомъ дѣлѣ гетманомъ долженъ стать тотъ, на кого укажетъ государь 3).
5-го ноября совершено было отрѣшеніе Мазепы отъ гетманства. Оно совершилось театральнымъ способомъ. Устроенъ былъ эшафотъ, на немъ воздвигнута висѣлица; взнесли на эшафотъ куклу, изображавшую Мазепу въ андреевской лентѣ. Затѣмъ взошли на возвышеніе Меншиковъ и Головкинъ и разодрали патентъ на званіе кавалера. Потомъ прочитано было длинное писаніе, гдѣ излагались благодѣянія Петра, долговременная довѣренность государя къ гетману и неблагодарность послѣдняго. Вслѣдъ затѣмъ сорвали съ куклы андреевскую ленту, палачъ зацѣпилъ куклу веревкою и повѣсилъ на висѣлицѣ 4). Такая казнь надъ отсутствующимъ врагомъ была въ духѣ того времени. Почти около {642} того же времени, по поводу политической вражды между Франціей и Англіей, во Франціи подобнымъ способомъ творили поруганіе надъ изображеніемъ англійскаго короля Вильгельма III, а въ Лондонѣ надъ изображеніемъ Людовика XIV.
Ввечеру 5-го числа полковники, призванные одинъ по одному къ Долгорукову, объявили, что во всемъ будутъ поступать по произволенію царскому.
Рада совершилась 6 то ноября. Послѣ литургіи и молебна въ церкви Св. Троицы, всѣ вышли на улицу, гдѣ уже стояла толпа Козаковъ и посполитыхъ. Князь Григорій Ѳедоровичъ проговорилъ къ нимъ вступительную рѣчь, а посольскій дьякъ Родостамовъ, взошедши на столъ, прочиталъ съ этого возвышенія царскую грамату.
«Теперь, – сказалъ князь Долгорукій, – по древнему вашему обыкновенію пусть все войско малороссійское и народъ, съѣхавшійся на избраніе гетмана, подаютъ голоса, кому быть гетманомъ».
Онъ отошелъ. Должно было произойти совѣщаніе. Но все уже было рѣшено заранѣе.
«Быть гетманомъ стародубскому полковнику Ивану Ильичу Скоропадскому! – провозгласили начальные люди: – понеже онъ человѣкъ есть царскому величеству вѣрный и въ войскѣ малороссійскомъ заслуженный и въ дѣлахъ искусный».
«Я старъ, – отвѣчалъ Скоропадскій. – Я не могу снести такого тягостнаго уряда. Гетманомъ быть слѣдуетъ человѣку молодому и заслуженному. Изберите черниговскаго полковника Полуботка».
Большинство Козаковъ дѣйствительно расположено было тогда избрать Полуботка. Его всѣ любили. Полуботокъ притомъ былъ всегда вѣренъ царю, не приставалъ къ замыслу Мазепы, да и самъ Мазепа не рѣшился бы открывать ему своего замысла: прежнія отношенія гетмана къ нему, а еще болѣе къ его родителю Леонтію, никакъ не могли подготовить въ немъ друга Мазепѣ. Но царь, заранѣе предувѣдомленный, что найдутся желающіе избрать въ гетманы Павла Полуботка, уже заявилъ, что его не желаетъ. Старшины, зная это, предупредили дальнѣйшіе толки, еще разъ провозгласили имя Скоропадскаго, схватили его подъ-руки и поставили на столъ, съ котораго передъ тѣмъ посольскій дьякъ читалъ царскую грамату. Скоропадскій еще разъ кланялся, говорилъ, что недостоинъ такой чести. «Нѣтъ, нѣтъ, – кричали старшины, – ты достоинъ! Ты – старый и вѣрный слуга царскаго пресвѣтлаго величества». Затѣмъ всѣ ему кланялись и поздравляли съ возведеніемъ въ гетманское достоинство.
Тогда князь Долгорукій, по принятому уже прежде обычаю, вручилъ новоизбранному гетману одинъ за другимъ клейноты: бунчукъ, знамя, булаву, царскую грамату и печать малороссійскаго края, сдѣланную по образцу печати, употреблявшейся прежними гетманами. По окончаніи этого обряда всѣ пошли въ церковь. Тамъ послѣ эктеніи, въ которой за именемъ царя помянули имя новаго гетмана, Скоропадскій присягалъ по присяжному листу, выданному изъ Посольскаго Приказа. Въ этой присягѣ, кромѣ обычнаго обѣщанія вѣрности, гетманъ обязывался не водить пересылки и сообщенія съ царскими непріятелями, особливо съ бывшимъ гетманомъ Мазепою, и доносить царю о всякой шатости и склонности къ сношеніямъ съ непріятелями въ малороссійскомъ народѣ. Произнесеніемъ присяги руководилъ глуховской протопопъ Борзаковскій. Полковники съ своими полковыми старшинами стояли тутъ же, но сами присягнули уже послѣ, {643} 9-го ноября, когда къ нимъ присоединился пріѣхавшій на избирательную раду наказной лубенскій полковникъ Василій Савичъ съ своими полковыми старшинами 1).
Во время рады царь находился въ помѣщеніи Меншикова. Съ царемъ были: фельдмаршалъ Шереметевъ и канцлеръ Головкинъ. Новоизбранный гетманъ съ полковниками и полковыми старшинами явился къ царю на поклонъ. Царь поздравилъ его, а за царемъ поздравили и вельможи. Гетманъ отправился отъ царя съ почетомъ, въ каретѣ, запряженной шестью лошадьми, въ сопровожденіи князя Долгорукаго. Въ тотъ день былъ у гетмана обѣдъ и къ столу его приглашены были полковники и полковые старшины. Цѣлый день происходила стрѣльба, а народу разбрасывались отъ новоизбраннаго гетмана деньги въ бумажныхъ сверткахъ отъ семи алтынъ до гривны въ каждомъ сверткѣ. Едва уѣхалъ отъ царя новоизбранный гетманъ, какъ явился пріѣхавшій на избраніе черниговскій архіепископъ Іоаннъ Максимовичъ, поднесъ государю образъ Пресвятой Богородицы Черниговской и былъ со всѣми своими духовными допущенъ къ рукѣ государевой, а потомъ отправился къ себѣ на подворье.
Царь, ближніе вельможи и походная канцелярія оставались въ Глуховѣ нѣсколько дней. 11-го ноября пріѣхали туда съ своимъ духовенствомъ кіевскій митрополитъ Іоасафъ Кроковскій и переяславскій епископъ Захарія Корниловичъ. 12-го ноября въ той же Троицкой церкви, гдѣ происходила присяга гетмана, послѣ литургіи, въ присутствіи царя, вельможъ и малороссійскихъ чиновъ, служился молебенъ, а послѣ молебна духовными властями провозглашена была анаѳема и вѣчное проклятіе вору и измѣннику Мазепѣ. Новгородсѣверскій протопопъ Аѳанасій Заруцкій говорилъ проповѣдь, въ которой пространно вспоминалъ прежде бывшихъ измѣнниковъ и оправдывалъ проклятіе, наложенное на Мазепу 2). Малороссійскіе архіереи, черниговскій и переяславскій, издали отъ себя пастырское посланіе къ народу о преданіи Мазепы проклятію и увѣщавали повиноваться новоизбранному гетману Скоропадскому 3). Въ тотъ же самый день, по заранѣе сообщенному царскому распоряженію, въ московскомъ Успенскомъ соборѣ, послѣ литургіи, въ присутствіи царевича Алексѣя Петровича и царскихъ вельможъ, духовныя власти произнесли анаѳему надъ Мазепою. Митрополитъ рязанскій, блюститель патріаршаго престола, Стефанъ Яворскій произнесъ поученіе, сообразное настоящему событію, помянулъ съ похвалою прежнія доблести и добродѣтели Мазепы, потомъ порицалъ его измѣну и, заканчивая свою рѣчь, сказалъ: «Намъ, собраннымъ во имя Господа Бога Іисуса Христа и святыхъ апостоловъ, дано отъ самого Бога вязати и рѣшити, и аще что свяжемъ на земли, будетъ связано и на небеси! Измѣнникъ Иванъ Мазепа, за клятвопреступленіе и за измѣну великому государю, анаѳема!» Онъ провозгласилъ эти слова три раза. Всѣ остальные архіереи за нимъ возгласили трижды: «анаѳема, анаѳема, анаѳема, буди проклятъ» 4). {644}
1) Жители Прилукъ и всей сотни прилуцкой наше нижайше отдавши раболѣпнѣ поклоненіе чрезъ сію нашу недостойную челобитную вѣрность и неотмѣнную зичливость освѣдчаемъ, ижъ яко мы прежде въ сердцу нашомъ жаднои и наименшои никогда не помышляли противъ пресвѣтлого престола монаршого змѣны и противниками быти, такъ и теперь и въ потомніи часы маемъ вѣрне и пи въ чомъ не противне со всякимъ усердіемъ служить и повелѣніе в. в–ства должнисмо творити. Тилько зась найпокорнѣй ваше царское пресвѣтлое в–ство просимъ: не отрини насъ убогихъ отъ своей царской благодати и не предай насъ въ вѣчную работу и плѣненіе на насъ и на вѣру нашу православную наступаючимъ и паки о томъ смиренно просимъ (Арх. Ин. Дѣлъ, 1708 г., № 67).
2) Мы граждане Лубенцѣ яко духовного тако и мірского чину не токмо насъ наказной старшины и всѣхъ жителей нашихъ обрѣтаючихся за премощную милость челомъ бьемъ, обовязуючися въ единомысліи яко и преже вѣрными к вашему царскому пресвѣтлому в–ству подданными бути. Ради бы въ назначенный путь въ Глуховъ шествовати по указу в. ц. в–ства исполняючи совершенно ради бы всеусердственно отъѣхать, тилько подъ сей часъ не маемъ цѣлого начального городѣ, яко атаманъ и войтъ наказными зостаемъ а вашего царского повелѣнія не противни и неотступни. А городка нельзя оставити безъ досмотра яко и тое в. ц. п. в–ства яко защитника и предстателя всей Малой Россіи упрашаемъ, а самыхъ началныхъ нашихъ здесь нѣтъ и мы ихъ не вѣдаемъ гдѣ обрѣтаются на службѣ вашей монаршой. При покорственномъ чоломбитіи нашемъ записуемся всегдашними подножками и зостаемъ вѣрнѣйшими подданными подъ скридла в. и. в–ства бути яко и на завше зостаемъ (ibid.). {641}
1) …Яко отъ чина духовнаго, такъ и отъ мірскаго сословія всѣ едностойно и единодушно такъ товариство войсковое, якъ и люди посполитые заховуючи теперь и на потомніи часы противно Е. Ц. маестату вѣрное наше сердце подданское не токмо теперешнихъ временъ, але и в потомныи часы за православного монарха, за милую малороссійскаго края нашего отчизну безъ жаднои нашеи здрады и змѣны, единъ на другому даже до смерти противъ непріятелей нашихъ ку отпору отъ рода въ роды присно готовыми обѣцуемъ бути, на чомъ и крестное цѣлованіе предъ маестатомъ Божіимъ въ храмѣ его выкопавши (ibid.).
2) Нынѣ село Новгородсѣвер. уѣзда, при р. Шосткѣ, въ 15 вер. отъ Новгородъ-Сѣверска и въ 3-хъ отъ Десны.
3)Ригельманъ, ч. ІII, стр. 150.
4)Nordberg, франц. пер., стр. 251. {642}
1) Чт. М. О. И. и Др., 1859 г., т. I, стр. 181–182.
Костомаров написал монографию так, что почти каждый абзац ее не может не вызывать удивления и насмешливой улыбки
Отступленіе Мазепы отъ царя ни въ какомъ случаѣ не могло увлечь по тому же пути малороссійскаго народа, въ особенности, когда великороссійское войско, съ самимъ царемъ во главѣ, находилось въ предѣлахъ Гетманщины.
То есть понятно, что хохлы не поддержали своего гетмана не потому, что тот был не прав, а только из опасения последующей расправы со стороны великороссов.
Правда, малороссіяне показывали часто недовольство царскими служилыми людьми, тѣмъ болѣе въ военное тяжелое время, когда послѣдніе, иногда и сами того не хотя, обращались съ туземцами сурово; по этому поводу во всемъ малороссійскомъ краѣ раздавались рѣзкіе и враждебные крики противъ «московскаго пановання»
Из данного абзаца совершенно ясно, что никаких братских чувств малороссы по отношению к великороссам не испытывали, в том числе и потому, что те вели себя в Малороссии как хозяева, как оккупанты.
Но тотъ очень ошибся бы, кто по этимъ крикамъ заключалъ бы, что народъ пристанетъ ко всякой иноземной силѣ, которая станетъ разжигать его противъ московской власти. Факты, возбуждавшіе въ народѣ нерасположеніе къ москалямъ, не были еще ни столько многочисленны, ни столько сами по себѣ сильны, чтобъ образовать въ народѣ такую вражду, какая могла бы сплотить его ко всеобщему возстанію,
Костомаров заключает, что народное малороссийское недовольство против московской власти еще было недостаточным сильным и многочисленным, чтобы вылиться в широкое народное восстание.
Итак, только по выделенным мною абзацам открывается истинная картина истинного отношения малороссов к московской власти, к москалям.
Дальше больше. Описание процедуры выборов нового гетмана взамен Мазепы, между двумя отобранными царскими сановниками полковниками, Полуботком и Скоропадским, демонстрирует, что принцип выборности, давно практикуемый в Малороссии был абсолютно чужд сановным москалям.
Выбирали не казаки, а выбирал Петр.
В принципе ничего не изменилось. "Не важно, как проголосуют - важно, как посчитают"
16 ноября шведскій король выступилъ изъ Городищъ на Голенки, откуда послалъ генерала Лимрота къ шедшимъ позади своимъ войскамъ, но козаки напали на него на дорогѣ и убили, вдобавокъ поиздѣвавшись надъ нимъ и надъ сопровождавшими его шведами, такъ что одинъ только шведскій воинъ, самъ раненый смертельно, былъ въ состояніи сообщить королю объ этомъ вѣсть1). Это было, такъ сказать, первое заявленіе тѣхъ чувствованій, съ какими готовились малороссіяне принимать своихъ освободителей шведовъ.
17 ноября король былъ въ Дмитровкѣ 2), а 18 въ Ромнѣ 3).
На другой день, 19 ноября, Мазепа отправился къ Гадячу съ отрядомъ шведовъ подъ командой полковника Дальдорфа. Они овладѣли городомъ безпрепятственно. Мазепа оставилъ при Дальдорфѣ часть своихъ Козаковъ, сдѣлалъ нѣкоторыя необходимыя распоряженія объ укрѣпленіи городка и отправился снова въ Роменъ, чтобы находиться при королѣ.
Шведская армія расположилась отъ Ромна и Гадяча до Лохвицы и Прилукъ на разстояніи десяти и двѣнадцати миль вокругъ. Край этотъ былъ довольно заселенъ, селъ и хуторовъ было много и въ началѣ все обѣщало шведамъ большое изобиліе; только малороссіяне на первыхъ же порахъ стали относиться къ нимъ такъ, что шведы начали сомнѣваться, едва ли въ этомъ краѣ будутъ они желанными гостьми. Такъ, въ городкѣ Смѣломъ 4)жители ни за что не хотѣли впустить шведовъ, которымъ отводились тамъ квартиры, и въ виду ихъ впустили отрядъ русскаго войска генерала Рена. Послѣ сраженія, которое было довольно кровопролитно и два шведскихъ полка потерпѣли пораженіе, Ренъ скоро удалился, а король послалъ жечь Смѣлое 5). Русскія войска расположены были на рубежѣ Гетманщины и Слободской Украины. Царь былъ въ Лебединѣ. Меншиковъ въ Хоружевкѣ 6). Въ срединѣ Гетманщины оставалось два отряда царскихъ войскъ: одинъ – въ Миргородѣ, другой – въ Нѣжинѣ.
Король распускалъ по Украинѣ свои универсалы, въ которыхъ увѣрялъ, что пришелъ избавить малороссіянъ отъ московскаго владычества 7), и убѣждалъ {649} народъ повиноваться гетману Мазепѣ, такъ какъ онъ вступилъ въ союзъ со шведами не по легкомыслію и не ради собственной корысти, а изъ желанія освободить свое отечество, и притомъ по настоятельному прошенію и желанію первенствующихъ въ народѣ лицъ 1). Такой универсалъ, составленный въ подлинникѣ по-латыни Гермелиномъ и переведенный по-малорусски какимъ-нибудь мазепинцемъ (вѣроятно Орликомъ), повторялся дважды и возбудилъ съ противной стороны царскій манифестъ, въ которомъ опровергались обвиненія, взводимыя царскимъ соперникомъ 2). Такъ между двумя воюющими сторонами возникла въ нѣкоторомъ родѣ полемика манифестами, обращенными къ малороссійскому народу. И та и другая сторона хотѣла оправдать себя передъ этимъ народомъ и взвалить вины на противную сторону. Но, по признанію самихъ шведовъ, универсалы Карла и Мазепы со всѣми увѣреніями въ желаніи возстановить права и вольности народныя, попранныя московскою властью, дѣйствовали на малороссійскій народъ менѣе, чѣмъ царскіе манифесты и универсалы гетмана Скоропадскаго3), потому что послѣдніе лучше съумѣли подѣйствовать на духъ народа, особенно увѣривши народъ, что въ дѣлахъ, найденныхъ у Мазепы во дворцѣ послѣ взятія Батурина, оказался договоръ бывшаго гетмана со Станиславомъ, по которому гетманъ отдавалъ Украину Польшѣ. Только тотчасъ за прибытіемъ Мазепы съ королемъ въ Роменъ явились къ бывшему гетману по его зову сотники: лохвицкій, лукомскій, чигиринъ-дубровскій, пирятинскій, чернукскій и сѣнецкій – и Мазепа приказалъ имъ собрать на шведовъ съ Лубенскаго полка провіанта 24.000 воловъ, 40.000 свиней, 60.000 «осмачекъ» ржаной и 40.000 «осмачекъ» пшеничной муки. Но собрать этого было невозможно, потому что народъ бѣжалъ, а шведы, не дожидаясь, что имъ дадутъ, сами стали по-непріятельски брать себѣ все, въ чемъ нуждались, и тѣмъ еще болѣе озлобляли противъ себя малороссіянъ. Лохвицкій сотникъ Яковъ Еременко, по приказанію шведскаго генерала Мейерфельда, стоявшаго въ Лохвицѣ съ четырьмя тысячами шведовъ, поѣхалъ для сбора запасовъ въ Сѣнчи 4), а тамошній атаманъ препроводилъ его въ Сорочинцы 5) къ русскому генералу Волконскому, который отправилъ сотника въ Лебединъ въ главную квартиру на расправу 6). Не многіе, однако, сотники подъ гнетомъ шведскихъ войскъ заявляли готовность повиноваться Мазепѣ; многіе сотники съ перваго раза отвергли его требованія, какъ, напримѣръ, въ Опошнѣ, Грунѣ, Котельвѣ, и за то получили отъ Головкина {650} похвалу за свою вѣрность 1). Полтавскій полковникъ остался вѣренъ царю, хотя на него, какъ уже было выше сказано, и бросалось подозрѣніе. Сосѣдъ его по полку, ахтырскій полковникъ Осиповъ, уже признанный вѣрнымъ человѣкомъ еще по кочубеевскому дѣлу, писалъ Головкину, что полтавскій полковникъ Левенецъ не хочетъ повиноваться царской волѣ, не ѣдетъ въ Глуховъ и даже приказываетъ молиться въ церквахъ не за царя, а за шведскаго короля 2).
Однако, хотя Левенецъ и не поѣхалъ въ Глуховъ по зову Головкина, но ему за то не было преслѣдованія, такъ какъ онъ отговорился необходимостью находиться въ Полтавѣ, въ виду опасности отъ шведовъ, и охотно, по приказанію генерала Волконскаго, впустилъ военныхъ великороссійскихъ людей въ Полтаву 3), а вслѣдъ затѣмъ возбуждалъ универсалами свой полкъ служить вѣрно царю и самъ привезъ въ Харьковъ заложниками своей вѣрности семью свою, отдавши своихъ сыновей въ тамошнее училище 4). Самые запорожцы, впослѣдствіи горячо предавшіеся Мазепѣ, на первыхъ порахъ не довѣрялись его подущеніямъ и допрашивались отъ него, какую судьбу готовитъ имъ гетманъ, отводя ихъ отъ русскаго царя 5). Правобережная Украина еще хуже отнеслась къ гетману. Бѣлоцерковскій полковникъ Михайло Омельченко, несмотря на то, что Мазепа прежде ему покровительствовалъ, заявлялъ царю, что на правой сторонѣ Днѣпра всѣ козаки вѣрны законнымъ властямъ и ненавидятъ имя Мазепы, тѣмъ паче, что Мазепа въ этой сторонѣ обращалъ Козаковъ въ мужиковъ и заставлялъ ихъ исполнять разныя панщины 6). Въ Чигиринѣ, въ Корсуни, въ Богуславѣ жители похватали мазепиныхъ агентовъ, пріѣзжавшихъ туда съ возмутительными посланіями, и доставили ихъ въ Кіевъ. Тогда въ бѣлоцерковской крѣпости была забрана казна, которую туда заранѣе отправилъ для храненія Мазепа; другую не малую казну, принадлежавшую Мазепѣ, взялъ князь Голицынъ въ Кіево-Печерскомъ монастырѣ 7). Царь издалъ манифестъ, которымъ повелѣвалъ отыскивать повсюду пожитки Мазепы и всѣмъ объявлять, гдѣ найдется что-либо принадлежавшее измѣннику: половина указаннаго обѣщалась указателю, «понеже измѣнникъ раздаетъ свои пожитки единомышленникамъ для возмущенія народа» 8).
Мужики, возбуждаемые универсалами гетмана Скоропадскаго, стали составлять шайки и нападать на шведовъ; и мы, – замѣчаетъ Адлерфельдъ, – неожиданно очутились въ необходимости постоянно драться, какъ съ непріятелями, съ{651}жителями того края, куда мы вошли. Это сильно огорчало старика Мазепу, который пришелъ въ неописанную скорбь, когда услышалъ, что русскіе овладѣли въ Бѣлой-Церкви его сокровищами, а онъ на нихъ возлагалъ надежды 1).{652}
1)Adlerfeld, нѣм. пер., ч. III, стр. 162.
2) Нынѣ село Конотопскаго уѣзда, при рѣкѣ Ромнѣ, въ 44 вер. отъ Конотопа, на Либаво-Роменской жел. дорогѣ.
3) Роменъ, иначе Ромны, городъ Полтавской губ.
4) Нынѣ большое мѣстечко Роменскаго уѣзда, при рѣкѣ Бышкинѣ, въ 25 вер. отъ Ромна.
5)Adlerfeld, нѣм. пер., ч. III стр. 166 и 167.
6) Нынѣ село Роменскаго уѣзда, при рѣкѣ Гусѣ, въ 35 вер. отъ Ромна.
7) …постановилисмо не токмо все насилство отъ тыхъ воздержати, которыи спокойнѣ противъ насъ и войскъ нашихъ будутъ поступовати, лечъ гетмана, Войско Запорожское и весь народъ малороссійскій въ оборону нашу приняти, яко тежъ публичнымъ {649} симъ универсаломъ же принялисмо оглашаемъ зъ тымъ намѣреніемъ, яко его и ихъ неправого и непріязненного московскаго панованя при помощи божіей боронити хочемъ и поты охраняти и защищати обѣщаемъ, покы утѣсненый народъ низвергши иго московское до давныхъ своихъ не прійдетъ волностей (Арх. Ин. Дѣлъ 1708 г., № 114. – Чт. М. О. И. и Др. 1859 г., т. I, стр. 206–212).
1) …уставичнымъ прошеніемъ и побудкою первенствующихъ въ народѣ семъ, которыи набожною купно присягою вѣрность свою обовязали… (Ibid.).
2) Чт. М. О. И. и Др. 1859 г., т. I, стр. 215–221.
3)Adlerfeld, нѣм. перев., ч. III, стр. 168.
4) Нынѣ Сѣнча, мѣстечко Лохвицкаго уѣзда, при р. Сулицѣ.
5) Большое мѣстечко Миргородскаго уѣзда, при р. Пслѣ, въ 24 верстахъ отъ Миргорода.
6) Арх. Ин. Дѣлъ 1708 г., № 51. {650}
1)Ibid., № 93.
2) Полтава издавна нестатечная и теперь з неи добра не сподѣватися. Сими недавными часы полковникъ збиралъ къ собѣ старшину, радились, чили ѣхати въ Глуховъ и такъ полковникъ, чинячись больнымъ, самъ не поѣхалъ, а старшины хоть якъ чулемъ и хотѣли ѣхать, возбранилъ и повѣдалъ правѣ: кто къ намъ будетъ скорѣе, того мѣгимемо за пана. И такъ то есть: бо тамъ знайдуються Мазепины в Орликовы пріятели, а Чуйкевичовъ рожоный братъ полковый писарь всему голова (Арх. Ин. Дѣлъ 1708 г. № 101).
3)Ibid., № 94.
4) Госуд. Арх. Письма Меншикова.
5) …хочемъ знати отдалившися отъ царя московского, подъ кимъ будемъ жити и кого себѣ за зверхнѣйшого пана мѣти (Арх. Ин. Дѣлъ 1708 г., № 91).
6) Арх. Ин. Дѣлъ 1708 г., № 108.
7)Ригельманъ, ч. III, стр. 56.
8) Арх. Ин. Дѣлъ 1708 г., № 109. {651}
1)Adlerfeld, нѣм. перев., ч. III, стр. 168, – Голиковъ. „Дѣянія Петра Великаго“, т. III, стр. 51 и 52. {652}
Костомаров Н.И. Собрание сочинений. Исторические монографии и исследования. Кн. 6. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1905. С. 649–652.
, потому что послѣдніе лучше съумѣли подѣйствовать на духъ народа, особенно увѣривши народъ, что въ дѣлахъ, найденныхъ у Мазепы во дворцѣ послѣ взятія Батурина, оказался договоръ бывшаго гетмана со Станиславомъ, по которому гетманъ отдавалъ Украину Польшѣ.
Царь в своем манифесте повел себя как отъявленный лжец и обманщик. Вот как на самом деле развивались отношения между Лещинским и Мазепой.
В ходе Северной войны в 1705 г. избранный при шведской поддержке польским королем Станислав Лещинский попытался перетянуть на свою сторону украинского гетмана И. С. Мазепу. В статье по сравнению с предыдущими работами историков значительно расширена источниковая база исследования. В научный оборот вводится ряд документов: проект политических преобразований на Украине, составленный в окружении С. Лещинского, а также протокол допроса его агента Ф. Вольского, отправленного к Мазепе. На основании данных находок и не известной ранее переписки Мазепы и руководителя русской внешней политики Ф. А. Головина реконструируется политико-дипломатическая позиция прошведской части польской элиты в отношении Украины, а также ход и результаты миссии Вольского. Последний был отправлен в ставку Мазепы под Замостьем в начале октября. Анализируется опубликованная еще в XIX в. данная ему секретная инструкция с учетом новых данных о сделанных Вольским устных предложениях Мазепе. Показано, что устные обещания о сохранении власти Мазепы над «Малой Россией» в составе Речи Посполитой и пожалования Черниговского княжества не находили никакого подтверждения в письменных обязательствах польско-шведской стороны. Сопоставляя их с планами Лещинского и его окружения добиться от шведов санкции на передачу Левобережной Украины (в случае ее отторжения от России) под прямое управление польского короля с образованием на украинских землях королевской экономии, следует заключить, что польская сторона намеренно стремилась избежать предоставления Мазепе письменных деклараций о сохранении его власти над Гетманщиной в случае перехода на сторону Карла XII и его польского союзника. Однако Мазепа отверг любое сотрудничество с Лещинским и шведским королем еще до получения оригиналов секретных документов, которые Вольский оставил в Люблине. Розыск же по делу Вольского и его допрос были проведены под полным контролем российских офицеров в ставке гетмана. Все это свидетельствовало об отсутствии у Мазепы каких-либо замыслов поддержать Лещинского и шведов и о его лояльности по отношению к царской власти в тот момент.
Письмо И.С. Мазепы польскому королю С. Лещинскому, с просьбой об оказании помощи против России
1708 г. декабря 5
Российский государственный архив древних актов
Ф. 124. Оп. 1. 1708 г. Д. 111. Л. 1. Подлинник на пол. яз. Подпись от "y sługa" до "Hetman" – автограф.
Копия: Там же. Д. 103. Л. 1. Перевод на укр. яз.: Там же. Л. 2. Перевод на рус. яз., первая редакция: Там же. Ф. 9. Отд. II. Кн. 8. Л. 29–29 об. (приложен к письму Г. Ф. Долгорукого Петру I от 22 января 1709 г.); Там же. Кн. 9. Л. 634–634 об. (приложен к письму А. Д. Меншикова Петру I от 17 января 1709 г.); вторая редакция: Там же. Ф. 124. Оп. 1. 1709 г. Д. 14. Л. 7 (в печатном указе, см. документ № 207).
/л. 1/
Naiasnieyszy Miłosciwy
Krolu Panie mоу Miłosciwy.
Juź to powtorny list cum expressione poddanskiey moiey subiectiey, do Waszey Krolcwskicy M[o]sci adrcssuię, wątpiąc iesli mogł pierwszy in hoc turbido rerum Statu, Suum adire Corinthum. A iakim w tamtym effuso corde, et publiko całey Vkrainy voto, pokornie prosił W[a]szey Kr[olewskiey] M[o]sci, abyś ad Saluandam haereditatem Suam, uictricem raczył mouere manum, tak у teraz gcminata prece, toź samo powtarzam, у expektans expecto szczęsliwe[g]o у prętkiego W[a]szey Kr[olewskiey] M[o]sci prybycia, źebyśmy mogli unitis armis et animis, niepryiacielskiey moskiewskiey imprezy in herba Sopire Drakonem, teraz naybardziey, kiedy moskwa zaczeła hramotami swemi prosly fonientować narod, у Ciuile wyrabiąc bellum, у lubo go ieszcze źadney nie mamy apparencyi, iednak te iskierki Suppositas cineri doloso, zawczasu by trzeba gasić, źeby ztqd in publicum damnum, iakowe nie wybuchneły incendia, dla cze[g]o tanquam Patres in Lymbo oczekiwamy /л. 1 об./ przyscia W[aszey] Kr[olewskiey] M[o]sci, iako Saluatora naszego, у supplikuiąc о to pokornie, całuię mille basijs waleczną Je[g]o rękę.
Waszey Krolewskiey M[o]sci Pana me[g]o M[i]ł[o]s[ciweg]o wierny poddany у sługa nayniźszy Jan Mazeppa Hetman.
Уже то вторый лист со об[ь]явлением о подданной моей подлеглости к В[а]шей Королевской М[и]л[о]сти пишу и не сумневаясь, ежели бы могл первый в сем мятежном речей поведении приттить в свое назначенное место. И яко во оном излиянным сердцем и общим всей Украины желанием нижайше просим Вашей Королевской М[и]л[о]сти, дабы на избавление достояния своего победителную бл[а]говолил подвигнуть руку, так и н[ы]не, повторяя прошение, то ж самое повторяю и, ожидая, ожидаю /л. 29 об./ бл[а]гополучного и скорого В[а]шей Королевской М[и]л[о]сти приходу, дабы мы могли соединенными оружиями и силами неприятелского московского намерения в зелии усыпить змия. А наипаче н[ы]не, когда Москва почала грамотами своими простой народ загревать и градские чинит[ь] войны. И хотя еще мы его не весма видим, обаче таковые искры, утаенные в прелесном пепеле, заранее надлежит гасить, дабы от того на общую пагубу каковой не изшел пожар. Чего ради мы, яко отца, во аде суще, ожидаем приходу В[а]шей Королевской М[и]л[о]сти, яко Сп[а]сителя нашего. И, прося о том, нижайше целую тысячным целованием храбрую руку в[а]шу.
В[а]шей Королевской М[и]л[о]сти г[о]с[у]д[а]ря моего м[и]л[о]стиваго верный подданный и слуга нижайший Иван Мазепа, гетман
