ТАЙНЫ ВОЛЬФА МЕССИНГА
ВАДИМ ЭРЛИХМАН, КАНДИДАТ ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК
В своих мемуарах известный артист и телепат Вольф Мессинг усердно намекал на свою причастность к большим делам истории.
Пожалуй, самым известным эпизодом такого рода стал рассказ о его встрече не с кем-нибудь, а с самим Иосифом Сталиным, который, оказывается, узнал про знаменитого телепата и велел доставить его к себе:
«Мы гастролировали по всей Белоруссии. И однажды, когда я работал на одной из клубных сцен Гомеля, ко мне подошли два человека в форменных фуражках. Прервав опыт, они извинились перед залом и увели меня. Посадили в автомобиль. Я чувствовал, что ничего злого по отношению ко мне они не замышляют.
Говорю:
— В гостинице за номер заплатить надо...
Смеются:
— Не волнуйтесь, заплатят...
— Чемоданчик мой прихватить бы...
— И чемоданчик никуда не денется.
Действительно: с чемоданом я встретился в первую же ночь, проведённую не в дороге. И счёта мне администрация не прислала, видно, кто-то заплатил за меня.
Приехали — куда не знаю. Позже выяснилось, что это гостиница. И оставили одного. Через некоторое время снова повезли куда-то. И опять незнакомая комната.
Входит какой-то человек с усами. Здоровается. Я его узнал сразу. Отвечаю:
— Здравствуйте. А я вас на руках носил...
— Как это на руках? — удивился Сталин.
— Первого мая... На демонстрации...
Сталина интересовало положение в Польше, мои встречи с Пилсудским и другими руководителями Речи Посполитой. Индуктором моим он не был.
Мессинг у Сталина. Из телесериала «Вольф Мессинг: видевший сквозь время»
После довольно продолжительного разговора, отпуская меня, Сталин сказал:
— Ох и хитрец вы, Мессинг.
— Это не я хитрец, — ответил я. — Вот вы так действительно хитрец!
М.И. Калинин незаметно потянул меня за рукав. Со Сталиным я встречался и позже. Вероятно, по его поручению были всесторонне проверены мои способности.
Помню такие проверки: мне было дано задание получить 100 000 рублей в Госбанке по чистой бумажке.
Опыт этот чуть не кончился трагически. Я подошёл к кассиру, сунул ему вырванный из школьной тетради листок.
Раскрыл чемодан, поставил у окошечка на барьер. Пожилой кассир посмотрел на бумажку. Раскрыл кассу. Отсчитал сто тысяч...
Для меня это было повторением того случая с железнодорожным кондуктором, которого я заставил принять бумажку за билет. Только теперь это не представляло для меня, по существу, никакого труда.
Закрыв чемодан, я отошёл к середине зала. Подошли свидетели, которые должны были подписать акт о проведённом опыте. Когда эта формальность была закончена, с тем же чемоданчиком я вернулся к кассиру. Он взглянул на меня, перевёл взгляд на чистый тетрадный листок, насаженный им на один гвоздик с погашенными чеками, на чемодан, из которого я начал вынимать тугие нераспечатанные пачки денег... Затем неожиданно откинулся на спинку стула и захрипел... Инфаркт!.. К счастью, он потом выздоровел.
Другое задание состояло в том, чтобы пройти в кабинет очень высокопоставленного лица, тщательно охраняемый. Пройти, разумеется, без пропуска... Я выполнил без труда и это задание. Уйти из карцера в полицейском участке, о чём я рассказывал выше, было куда труднее.
Рассказы об этих весьма своеобразных "психологических опытах" широко разошлись по Москве. А меня продолжали "прощупывать", "проверять". Меня считали "опасным человеком". Но ведь я не совершил в жизни ни одного непорядочного поступка».
Этот рассказ, растиражированный во многих книгах и фильмах о Мессинге, вызывает, мягко говоря, недоверие. Сталин в отличие от Гитлера не отличался любовью к мистике — что бы там ни говорил на сей счёт легион бульварных авторов — и вряд ли захотел бы встречаться с телепатом, даже если бы кто-то из соратников известил о его удивительных способностях. Да и зачем ему было спрашивать Мессинга об умершем в 1935 году Юзефе Пилсудском или положении дел в довоенной Польше? А задания, с помощью которых вождь «проверял» своего гостя, хороши для приключенческого романа, а не для реальной жизни.
В опубликованных журналах посетителей кремлёвского кабинета Сталина за 1939–1953 годы имя Мессинга не упоминается ни разу. Правда, после войны генералиссимус часто принимал посетителей на своей кунцевской даче, и запись их велась далеко не всегда, но в 1940 году на эту дачу приглашали только близких соратников Сталина, и Мессинг никак не мог там оказаться.
Скорее всего, он встречался со Сталиным так же, как с Альбертом Эйнштейном, Зигмундом Фрейдом и Махатмой Ганди — в своей фантазии. Под «высокопоставленным лицом» из мемуаров имелся в виду Лаврентий Берия, имя которого в 1960-е годы и позже в печати называть запрещалось. В устных беседах Мессинг подтверждал, что проходил без пропуска в кабинет Берии, иногда, впрочем, заменяя его самим Сталиным. На Сталина явно намекал и эпизод мемуаров, дублирующий предыдущую историю: «Примерно в те же времена довелось мне беседовать с одним очень высокопоставленным человеком. После разговора он, в шутку видимо, сказал:
— Ну, товарищ Мессинг, сможете ли вы выйти отсюда, если я не подпишу вам пропуск?
Дух озорства заиграл в моей душе:
— Без этой-то бумажки? Возьмите её на память!..
— Нет, подождите. Вас не смутит, если я ещё дополнительно предупрежу охрану.
— Сколько угодно!
Набран телефон коменданта. Отдана команда: "Не выпускать Мессинга без отмеченного пропуска". Да ещё секретарше поручено идти за мной в десяти шагах, но, правда, не вмешиваться в мои действия.
Когда я через пару минут вышел на улицу и посмотрел на окно кабинета на третьем этаже, в котором только что состоялся этот разговор, я увидел в нём фигуру моего недавнего собеседника. Дух озорства ещё не уснул, и я помахал ему рукой».
Всё бы хорошо, но кабинет Сталина находился не на третьем, а на втором этаже Первого (Сенатского) корпуса Кремля, о чём телепат почему-то не знал.
Не называя прямо Берию, Мессинг не раз намекал, что глава НКВД использовал его для выполнения особо сложных заданий. Например, в 1944 году, когда под Новгородом задержали мужчину в крестьянской одежде, очень похожего на немца. В нём подозревали опытного шпиона, он же утверждал, что дезертировал из немецкой армии, а одежду нашёл в поле. Ещё он уверял, что не знает ни слова по-русски. Допросы и пытки ни к чему не привели, и в конце концов чекисты пригласили Мессинга. Тот быстро догадался, что задержанный прекрасно владеет русским языком. Для вида полистав документы, он сказал на чистом немецком:
— Да, теперь я нисколько не сомневаюсь в вашей полной невиновности.
А потом неожиданно перешёл на русский:
— Мы приносим вам свои извинения. Вы свободны, можете идти.
При этих словах немец вскочил и рванулся к двери — и тем выдал себя. Если такая история и была, то Мессинг проявил в ней не какие-то сверхъестественные способности, а только сообразительность и талант артиста, которыми был наделён в избытке. И крайне сомнительно, что его отправил разоблачать шпиона сам Берия — скорее уж это был начальник «Смерша» Виктор Абакумов, который, по некоторым данным, интересовался Мессингом и посещал его выступления. Интересно, что тесть Абакумова, московский врач Николай Смирнов, выступал в 1920-е годы под псевдонимом Орнальдо с сеансами гипноза. Как считается, именно он, а не Мессинг был одним из прототипов булгаковского Воланда. А сын расстрелянного в 1954 году Виктора Семёновича, известный психиатр Игорь Смирнов, вплоть до своей внезапной смерти в 2005 году активно занимался проблемами гипноза.
Что касается получения Мессингом 100 тыс. рублей в банке по чистому листу бумаги вместо чека, то журналист К. Невский убедительно доказал, что эта история вымышлена. Вольф Григорьевич понятия не имел, как в советских банках выдаются крупные суммы денег. Сначала чек давали бухгалтеру, который отдавал его на проверку. Потом чек подписывал начальник отделения банка, и его передавали кассиру, который получал деньги, вызывал клиента и после достаточно сложной процедуры вручал ему требуемую сумму. Поэтому даже если бы телепат загипнотизировал бухгалтера, тот никак не мог выдать ему деньги. Для этого пришлось бы подвергнуть гипнозу всех сотрудников банка вплоть до директора.
Рассказав о своей встрече со Сталиным, Мессинг на этом не остановился и поведал — правда, устно — о знакомстве со следующим вождём, Никитой Хрущёвым. Случилось это, по его утверждению, ещё до войны, когда Хрущёв возглавлял партийную организацию Украины. Когда Мессинг гастролировал в Киеве, в Москве пропал высокопоставленный украинский чиновник, при котором был портфель с секретными документами. Вызвали Мессинга, который стал обходить кабинет исчезнувшего, стараясь представить себе самого чиновника и его портфель. Внезапно он увидел картину: речка с крутым берегом, мостик, убогая деревушка.
Под мостом у берега реки стоял тот самый портфель. Спешно созванная комиссия учёных-краеведов определила (как?) искомое место, где и нашли портфель, а потом выловили из реки и тело утонувшего чиновника. Эта история если и говорит о чём-то, то лишь о незаурядной фантазии Вольфа Григорьевича, которая на новой родине разыгрывалась всё сильнее. Ведь даже «классическая», отвергнутая наукой теория ясновидения утверждает, что телепат может уловить мысли и чувства человека, но никак не бездушного портфеля… Вряд ли нужно добавлять, что этот случай не упоминается ни в каких документах или мемуарах, включая мемуары самого Хрущёва, который, конечно, знал о существовании Мессинга, но вряд ли общался с ним.
Полтора года между двумя войнами прошли для Мессинга в постоянных гастрольных поездках и привыкании к непростой советской действительности. Он упоминает о своих гастролях в Одессе и Харькове; по другим сведениям, он выступал также в Киеве, Ростове-на-Дону, Воронеже, но не в Москве. Пока что ему позволялось развлекать провинциалов, но не взыскательную столичную публику. В повести Шенфельда он повествует: «Меня возили из города в город, я жил в лучших гостиницах, обедал в шикарных ресторанах, шил костюмы у самых дорогих портных и жил в каком‑то чаду. Я уже прямо утопал в деньгах. Вокруг меня всегда толпился народ. Тот просил автограф, этот — совета и помощи. Какой‑то Мессинг ввалился с чемоданами в гостиницу, где я остановился, и кричал, что он мой двоюродный брат, какие‑то девки звонили по телефону, врывались ко мне в номер…
Я уже и сам поверил, что я не такой, как все, а особенный. А что если меня Господь действительно наделил сверхчеловеческими силами? Ведь не может же такое количество людей во мне ошибаться? Я и сам чувствовал, как во мне развиваются и проявляются гипнотические силы. Чем чёрт не шутит, когда Бог спит! Приятно было видеть во всех городах этой необъятной страны афиши, на которых крупными буквами стояло: «К вам едет Вольф Мессинг». Конечно, этот текст относится скорее к Мессингу 1950-х годов — до войны его популярность была не так уж велика.
Весной 1940 года Госконцерт прикрепил к нему сопровождающего — писателя Виктора Финка, который сам по себе был примечательной личностью. Он родился в 1888 году в Одессе в семье преуспевающего адвоката, учился праву в Париже, а в годы Первой мировой войны попал в Иностранный легион, который талантливо описал в одноимённом романе. Вернувшись накануне революции в Россию, работал журналистом и, по мнению многих, осведомителем ЧК. Чудом пережив «чистку» 1930-х, он жил довольно незаметно, время от времени выпуская серые, но идейно безупречные книги. Умер в 1973 году. Похоже, к Мессингу его приставили именно в качестве осведомителя, но одновременно он довольно неплохо заботился о своём подопечном в его разъездах по стране.
«В июне 1941 года я поехал в Грузию, — пишет Мессинг. — Как сейчас, помню это воскресенье 22 июня 1941 года. Накануне в субботу состоялось моё выступление, оно прошло очень успешно. В воскресенье утром мы поехали на фуникулёре. Мне всё время было почему-то не по себе. Настроение было просто скверным. И вот в 6 часов 30 минут по московскому времени — речь Молотова. Началась Великая Отечественная война».
В мемуарах телепат ничего не говорит о том, что будто бы предсказал начало войны. Зато об этом повествует популярная легенда, впервые рассказанная близкой знакомой Мессинга Татьяной Лунгиной.
В июне 1941 года она, недавняя школьница, ждала в столичной гостинице «Москва» кинодеятеля из Средней Азии, чтобы договориться с ним об участии в съёмках фильма. В это время к ней подошёл человек необычного вида: «Этот довольно примечательный мужчина гипнотически притягивал к себе взгляд. Он был в дорогом сером костюме, сорочка цвета морской волны, большие роговые очки. Лохматая, словно распотрошённый кочан капусты, голова. Нос, казавшийся ему "не по мерке" — слишком широкий. Из-за слегка согнутого в пояснице туловища взъерошенная эта голова клонилась вперёд с "экраном" большого квадратного лба. Руки его расслабленно свисали к бёдрам, а кулаки, словно в нервном тике, то сжимались, то разжимались. Был он средних лет, не очень высокий, худощавый. Шёл медленно, поминутно оглядываясь, с усилием отрывая ноги от пола. Казалось, что он кого-то ищет, но двигался неизменно к моему креслу. Приостановился, заметил меня и, уже не оглядываясь, направился в мою сторону.
Подошёл ко мне, и я увидела его глаза: пронзительные, ироничные, с бесовскими искорками и чуть усталые.
Мужчина, мягко улыбаясь, сказал:
— А шейн мейделе… (Красивая девочка).
Я смутилась от похвалы. А он на плохом русском языке спросил, как меня зовут. Я ответила, что настоящее моё имя Тауба (что значит "голубь"), но обычно зовут меня Таней.
— Тайболе? — переспросил он. — Голубушка? Ты кого-то ждёшь? Зачем ты тут сидишь?
Полузакрыв глаза и ещё ниже опустив голову, слушал мой ответ… Нижняя губа его полуоткрытого рта нервно вздрагивала, брови сдвинулись к переносице, и в глазах — щемящая сердце тоска.
— Нет! — сказал он громко, почти выкрикнул. — Нет! Ничего этого уже не будет!
— Чего не будет? — спросила я незнакомца испуганно.
— Ничего: ни фильма, ни поездки, НИ-ЧЕ-ГО!.. И надолго!
Произнёс он свою краткую тираду тоном пророка — внушая мне мистический страх своей безаппеляционностью.
Так, видимо, волхвы и кудесники предсказывали людям беды… Ничего больше не добавив, той же медленной тяжёлой походкой он ушёл к лифту, а я осталась, ошарашенная и нежданным его появлением, и таким же мгновенным исчезновением, напуганная этим апокалиптическим "НИ-ЧЕ-ГО!"»
…Прошло только несколько дней, и 22 июня началась война, и ничего уже не было: ни съёмки фильма, ни поездки в Среднюю Азию, ничего того, ради чего я приходила в гостиницу «Москва».
Трудно сказать, зачем Мессингу понадобилось пугать незнакомую, вполне симпатичную ему девушку. Быть может, он, как и Эрик Хануссен, считал такие заявления необходимой частью загадочного образа ясновидца. А может, действительно чувствовал тревогу, нависшую над страной, к границам которой уже двигались немецкие танковые колонны. Правда, его «ничего» могло подразумевать не только войну, но и любое другое бедствие, которые всегда любят предсказывать пророки.
Если Татьяна встретила 22 июня на взбудораженных улицах Москвы, то Мессинг в этот день находился на гастролях в Тбилиси. Он вспоминает: «Возвращались в Москву поездом. Затемнённые станции. Почти на каждой — проверка документов. Во всеобщей бдительности мне пришлось убедиться на собственном опыте: моя несколько экстравагантная внешность, иностранный акцент привели к тому, что меня несколько раз принимали за шпиона. Выручал мой первый советский "импресарио", ездивший со мной, писатель Виктор Финк. По приезде в Москву, как только я остался на улице один, — Финк прямо с вокзала отправился к себе домой, — меня всё-таки арестовали. А через несколько дней, когда я спросил, как пройти на такую-то улицу, меня снова арестовали — на сей раз очень миленькая девушка-дружинница.
В эти дни начала войны я пережил тяжёлые минуты. Я внутренне почувствовал себя лишним. Передо мной встал вопрос: чем я могу помочь моей второй родине в борьбе с фашистской чумой? Состояние моего здоровья было таковым, что о личном участии в боях я не мог и думать. Оставалось моё искусство, моё умение. Но кому нужен в такое время, думал я, Вольф Мессинг с его "психологическими опытами"?»
Какое-то время казалось, что он действительно никому не нужен.
С приближением немецких войск к Москве в октябре 1941 года он вместе со многими жителями столицы отправился в эвакуацию. Шенфельд в своей повести утверждает, что телепат отправился в Среднюю Азию: «Предлагали Новосибирск, но я на свою голову захотел в этот проклятый Ташкент: экзотика, тёплый климат» — и тем лишний раз доказывает, что его беседа с Мессингом целиком вымышлена. На самом деле Вольф Григорьевич отправился как раз в Новосибирск, но там не засиделся. Власть вспомнила о нём и решила, что его психологические опыты вполне годятся для поднятия духа раненых в госпиталях, эвакуированных и тружеников тыла. Скоро он начал путешествовать по всей стране: если удавалось, в «литерном» поезде, перевозившем начальство, если нет — в обычной теплушке, набитой пассажирами и сутками стоящей на станциях, пропуская военные грузы.
Почти каждый день он выступал перед публикой, давая в год около 200 концертов, — и так всю войну. Он писал: «Оказывается, кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге, о том, что его своеобразные способности интересны людям. Меня хотели видеть и в госпиталях, и рабочие оборонных заводов, по неделям не покидающие цехов, и бойцы формирующихся частей и подразделений. Нередко залы заполняли люди, пришедшие прямо от станков. И уходили они от меня к станкам. А бойцы иной раз держали в руках винтовки… Я делал всё, что мог, чтобы вдохновить их своим искусством, дать им заряд новых сил для труда и борьбы».
Мессинг бережно хранил отзывы своих зрителей военных лет и воспроизвёл некоторые из них в мемуарах:
«17 июля 1942 года в эвакогоспитале выступал Мессинг со своими "психологическими опытами" перед ранеными нашего госпиталя.
Опыты Мессинга произвели на аудиторию ошеломляющее впечатление. Все задания выполнялись точно и сопровождались бурными овациями.
Раненые бойцы, командиры, политработники и служащие госпиталя выражают большую благодарность Мессингу за его выступление в госпитале.
Нач. госпиталя в/врач 3-го ранга Сошина».
«С исключительным вниманием бойцы, сержанты и офицеры гарнизона просмотрели шесть концертов Вольфа Григорьевича Мессинга, на которых присутствовало более трёх тысяч человек. Эти концерты на нас, зрителей, произвели очень большое впечатление. Мессинг выполнял исключительно сложные номера, заданные ему "индуктором", и при этом с большой точностью. Он доказал, что это не фокусы, связанные с ловкостью рук человека, а исключительно сложная, психологически научная работа, проводимая им в течение длительного периода лет и представляющая исключительный интерес с точки зрения развития психологии как науки.
От имени бойцов, сержантов и офицеров выношу сердечную благодарность Вольфу Григорьевичу Мессингу и желаю дальнейшей плодотворной работы на благо развития науки нашей Социалистической Родины.
Начальник гарнизона генерал-майор артиллерии Шуршин».
«Ваше выступление перед профессорским, преподавательским составом и студентами Магнитогорского государственного педагогического института продемонстрировало выдающуюся способность чтения мыслей (понимание внутренней речи), развитую Вами до необыкновенной высоты и точности.
Цель Ваших опытов — развитие сил, скрытых в психике человека, и воспитание воли — достойна всякого поощрения. Особенно сейчас, когда народы нашего Союза стоят на пороге завершения Великой Отечественной войны, проявляя героическое волевое напряжение, работа в этом направлении — в направлении изучения и развития воли — является весьма важной. Вот почему Ваши выступления имеют большое воспитательное значение.
От имени всего коллектива института выражаем Вам сердечную благодарность и желаем продуктивной работы на благо нашей великой Родины».
Без сомнения, Мессингом, как и большинством советских людей, владел в те годы искренний патриотический порыв, желание хоть чем-то приблизить желанную победу над ненавистным врагом. Он сам пишет: «Работал я в те годы очень много, не считаясь ни с количеством выступлений, ни с дальностью расстояний. Очень многие выступления давал бесплатно, выступал в палатах эвакогоспиталей, где лежали "ранбольные", как тогда называли раненых бойцов и офицеров нашей армии. Выступал я и в цехах заводов. Было несколько случаев, когда выступление проходило прямо под открытым небом. Я старался работать, как в те годы работали все. Свои личные сбережения я отдал на оборону страны, для скорейшего разгрома фашизма. Так поступали в те годы многие и многие люди. На эти средства были построены два самолёта, которые я подарил нашим военным лётчикам, первый — в 1942-м, второй — в 1944 году».
История с двумя истребителями, подаренными Мессингом фронту, одна из самых загадочных в его биографии. В принципе ничего невероятного в ней нет: в годы войны многие люди с высоким уровнем доходов — артисты, писатели, учёные — жертвовали деньги на приобретение танков, пушек или самолётов. Но недоброжелатели телепата во главе всё с тем же Шенфельдом утверждают, что он если и отдал деньги на нужды обороны, то сделал это не добровольно, а чуть ли не под дулом пистолета.
Если в жизни Мессинг был довольно равнодушен к деньгам — в СССР их всё равно было особенно не на что тратить, — то в повести Шенфельда он трясётся над каждой копейкой и мечтает, как после войны вернётся в родную Рога-Кальварию «в смокинге, в накидке на белой шёлковой подкладке, с шапокляком на голове — прямо как Гарри Пиль в кино». А также о том, как он купит расположенный по соседству старинный замок королевы Боны и поселится там. На самом деле Мессинг уже в то время не собирался возвращаться в Польшу, даже не зная ещё о том, что летом 1941 года его семью вместе со всеми евреями Гура-Кальварии угнали на смерть. В Советском Союзе, несмотря на все испытания, он чувствовал себя куда более популярным и востребованным, чем на прежней родине.
Согласно Шенфельду, в июле 1942 года Мессинга вызвал к себе директор ташкентского (напомним, что всё действие повести происходит в Ташкенте) отделения Госконцерта и поинтересовался, сколько он собирается пожертвовать на нужды армии. Артист задумался: «Дома, в Польше, вся моя жизнь была тяжёлой борьбой за существование, я рад был, если имел парнусу (прибыль. — В.Э.) и сводил концы с концами. А здесь неожиданно привалило счастье и дождём посыпались деньги. И я знал только одно: надо их копить на будущее. А от окружающей меня жизни был вдалеке, всё моё время проходило в разъездах и выступлениях. Администратор избавлял меня от всех забот, кормил и одевал, время от времени сообщал, что всё дорожает, а я кивал головой. В тот момент я знал только, что сильно подорожали папиросы "Казбек", которые я курил.
Но тем не менее я решил не ударить в грязь лицом и поразить их.
— Тридцать тысяч! — сказал я.
Они переглянулись, и наступило тягостное молчание. Я понял, что если и поразил, то не с того конца, а потому решил поправиться:
— Пардон, я хотел сказать: сорок тысяч.
Представитель горкома криво усмехнулся и процедил:
— Вы, оказывается, шутник, Вольф Григорьевич. Смешно, сорок тысяч при ваших‑то баснословных барышах! На днях председатель корейского рисового колхоза товарищ Ким Цын Хен из своих личных трудовых сбережений пожертвовал миллион рублей. Вчера в "Правде Востока" было описано, как он привёз нам огромный сундук с деньгами. Три кассира Госбанка пересчитывали их целый день. Вот это — пример патриотизма!»
Несмотря на уговоры, Мессинг раскошелился только на пятьдесят тысяч, и скоро ему пришлось пожалеть об этом. Уже через несколько дней двое в штатском подошли к нему на улице, сказали, что его срочно вызывают в Комитет по делам искусств, но отвезли в местное НКВД. Там телепата обвинили в том, что он тайный раввин и приехал в СССР «разыскивать своего родственничка, известного врага народа Станислава Мессинга, не зная, что он уже ликвидирован». Видный чекист Станислав Адамович Мессинг родился в Варшаве и, возможно, действительно был дальним родственником телепата, но тот ничего о нём не знал. Что неудивительно: «другой» Мессинг ещё 2 сентября 1937 года был расстрелян по стандартному обвинению в шпионаже в пользу Польши.
Вольфа Григорьевича допрашивали по классической схеме: сперва «злой» следователь, капитан Иванов, орал на него и грозил револьвером, отчего впечатлительный телепат грохнулся в обморок. Потом «добрый» майор Сааков мягко уговаривал его пожертвовать на нужды Красной армии миллион рублей — примерно столько и стоил новый истребитель.
Запуганный Мессинг согласился.
О дальнейшем он в изложении Шенфельда рассказывал так: «Полночь давно прошла, когда они привели меня в гостиницу. Я проспал чуть ли не сутки. Лазарь Семёнович ходил вокруг меня на цыпочках, ничего не спрашивал и обращался со мной, как с тяжело больным. Через день мы отправились в Новосибирск. Туда мы добирались долго — без конца надо было пропускать военные эшелоны. Я всю дорогу лежал на полке и думал о том, что произошло в кабинете капитана Иванова. Судьба опять сыграла со мной скверную шутку: я стал игрушкой в руках ихней банды, и кто знает, что они ещё придумают. А что они придумают, в этом я не сомневался. Они открыли моё слабое место, они поняли, что я человек совсем не геройского склада, и захотят мной помыкать, как им заблагорассудится. Вряд ли ограничатся грабежом моих кровных денег. Они захотят, чтобы я стал в их руках последней проституткой, захотят использовать меня, как им вздумается!
В Новосибирске меня ожидала телеграмма от Сталина, про которую вы, вероятно, знаете. В вестибюле уже сидели корреспондент ТАСС и местный газетчик. Надо было давать интервью и выступать по радио. А ещё через два дня меня повезли на военный аэродром, поставили возле истребителя, велели улыбаться и жать руку какому-то лётчику. В таком виде нас сфотографировали у самолёта, на котором возле лозунга "За победу над фашизмом!" было написано, что советский патриот В.Г. Мессинг подарил этот самолёт лётчику Балтики, — это в Новосибирске-то! — герою Советского Союза К. Ковалёву. Хоть бы для вида выкрасили тот покорябанный самолёт, который я будто для них купил! Нет, никому ещё так дорого не обходился советский патриотизм! — думал я.
А мой администратор, милейший Лазарь Семёнович, ходил от счастья, как пьяный, и всё меня обнимал и целовал.
— Вольф Григорьевич, — захлёбывался он от восторга. — Вы даже себе не представляете, кто вы теперь и какие неограниченные возможности у вас в руках! Человек с телеграммой от самого Сталина в кармане может задержать на улице любого милиционера... Да что там милиционера! Он может задержать любого генерала и хлестать его по мордасам сколько душе угодно! Господи, мне бы такую силу! Да я бы их всех на колени поставил!
А мне было совсем не радостно и совсем не было желания ставить кого-то на колени и хлестать по мордасам генералов. Кое-кого из органов — другое дело. Впрочем, на такое я навряд бы решился даже с телеграммой Сталина в кармане. Я видел перед собой маузер капитана Иванова, слышал вежливый вкрадчивый голос майора Саакова и телеграмму ощущал как продолжение их коварной игры».
Жадность и страх, по Шенфельду, непрерывно терзали Мессинга и в конце концов толкнули его к намерению бежать из СССР. Вернувшись в Ташкент, он случайно познакомился в гостинице «Узбекистан» с неким «деловым человеком» Абрамом Калинским. Тот хвастался своими связями, в том числе на чёрном рынке, и Мессинг на свою беду попросил его прикупить для него немного золота и долларов. Потом Калинского назначили в комиссию по ирано-советской торговле, и он смог посещать закрытую пограничную зону и даже побывал в Иране, рассказав Мессингу о том, как хорошо там живётся. Ещё через несколько дней Калинский предложил свозить своего друга на прогулку за границу «и посоветовал захватить с собою деньги и все драгоценности, которые у меня есть. Я понял, что он догадывается о моём намерении покинуть эту чудовищную страну, где человек не хозяин своих заработанных тяжёлым трудом капиталов. Правда, мелькнула у меня мысль, — а не слишком ли рискованна эта затея? — но слишком уж много во мне накопилось. Обида прямо жгла».
В итоге Мессинг угодил в ловушку уже знакомых ему чекистов Иванова и Саакова. На самолёте его отвезли обратно в Ташкент и заперли в тюремной камере, где он и познакомился с Шенфельдом. После описанной в повести беседы они расстались, и Игнатий Норбертович услышал о своём соседе лишь через несколько месяцев, когда тот в очередной раз гастролировал в Ташкенте.
У него возникла мысль: «А что, если ташкентские чекисты с согласия или без согласия Москвы решили, что не следует резать курицу, которая может нести золотые яйца? Ведь у Мессинга через некоторое время можно снова грабануть миллиончик. А кроме того, можно ведь прибрать этого ясновидца к рукам, заставить его верно служить. Ведь его секретное сотрудничество, если им умело манипулировать, может стать просто неоценимым. Или он на самом деле разгадает какую‑нибудь тайну, или кто‑нибудь ему сам выболтает такое, что до тех пор держал про себя».
Исподволь Шенфельд подводил читателей к «очевидной» мысли: ценой освобождения Мессинга стали не только отнятый у него миллион, но и согласие на сотрудничество с чекистами, что, по мнению советских интеллигентов, было пределом человеческой низости. В доказательство он приводит рассказ своей анонимной знакомой о том, что Калинский после своего освобождения в 1959 году приехал в Москву, где неоднократно и вполне по-дружески общался с Мессингом. После этого Шенфельд завершает своё сочинение эффектным вопросом: «А что если Калинский и Мессинг одним миром мазаны? Что если освобождение из следственной тюрьмы в Ташкенте надо рассматривать с совсем иной точки зрения?» И попутно излагает ещё ряд несимпатичных подробностей о телепате: о его жадности, трусости, неопрятности и, естественно, полном отсутствии у него каких-либо выдающихся способностей. А также о том, что «он вовсе не был полубесплотным существом, а не прочь был и пофлиртовать и вступить в связь с увлечённой им поклонницей».
Как уже говорилось, весь памфлет Шенфельда строится на том фантастическом основании, что Мессинг в эвакуации постоянно жил в Ташкенте и в феврале 1943 года сидел здесь в тюрьме. Однако мы знаем, что местом его жительства в это время был Новосибирск. В столице Узбекистана он несколько раз выступал, но подолгу здесь не оставался, хотя Ташкент, несомненно, играл какую-то роль в его жизни. Возможно, в архивах Госконцерта сохранился график его гастрольных поездок, позволяющий доказать, что в нужное время он находился совсем в другом месте. История планируемого бегства в Иран явно вымышлена — в то время северные провинции этой страны были оккупированы Красной армией, и любой беглец из Советского Союза быстро был бы выявлен и схвачен, чего Мессинг не мог не знать. Что касается истории с передачей самолёта лётчику Ковалёву, то она относится не к 1942 году, как утверждает Шенфельд, а к 1944-му. Правда, сам Мессинг в мемуарах тоже пишет о 1942 годе, но это может значить лишь то, что в этом году он пожертвовал деньги на истребитель, а торжественная его передача состоялась двумя годами позже.
Мы не знаем, общался ли Мессинг когда-либо с мелким авантюристом и стукачом Абрамом Калинским. Для верности Шенфельд обвиняет его ещё и в дружбе с «красным графом» Алексеем Игнатьевым, который, по мнению многих, был засекреченным агентом МГБ. Однако генерал Игнатьев был знаком чуть ли не со всей советской элитой, и вряд ли сексот его класса использовался для связи с таким малоценным информатором, как Мессинг. Конечно, умей Вольф Григорьевич в самом деле читать мысли, ему в агентурном плане цены бы не было, но ведь Шенфельд напрочь отказывает ему в этом таланте…
На самом деле об истории с передачей самолётов мы знаем прежде всего из двух документов. Один из них — телеграмма Сталина, отправленная, судя по бланку, во Владивосток, где в то время выступал телепат. Оригинал её пропал вместе со всем архивом Мессинга, а фото приведено в книге Лунгиной, откуда её и заимствовал Шенфельд, а не из ташкентской газеты «Правда Востока», где телеграмма никак не могла появиться. В ней сказано буквально следующее: «Товарищу Вольф Мессингу. Примите мой привет и благодарность Красной армии, товарищ Вольф Мессинг, за вашу заботу о воздушных силах Красной армии. Ваше желание будет исполнено. И. Сталин». К сожалению, дата на фотографии не видна. Неизвестно и то, о каком желании идёт речь: может быть, о получении Мессингом советского гражданства? Хитрый телепат вполне мог сопроводить передачу денег этой верноподданнической просьбой. Она давала шанс, что Сталин узнает о нём и запомнит. Так и случилось.
В статье историка Леонида Любимского, посвящённой Мессингу и его самолётам, опубликовано фото истребителя Як-1Б с надписью на борту «От польского патриота проф. Вольф-Мессинга польскому лётчику». На фоне самолёта позируют лётчики в польской военной форме. По словам автора, он взял снимок из неназванной книги об истории польских авиасоединений в СССР, где говорилось, что самолёт «был подарен истребительному авиаполку "Варшава" в мае 1944 года». Борис Соколов предполагает, что самолёт мог предназначаться польской армии Владислава Андерса, которая начала формироваться из польских военнопленных в августе 1941 года, но уже в августе 1942-го ушла в Иран, не желая воевать в составе Красной армии, а самолёт Як-1Б начал производиться только в сентябре того же года. К тому же в армии Андерса изначально не было авиации. Скорее всего, самолёт Мессинга всё же был предназначен просоветским польским частям, сформированным в 1943 году.
Леонид Любимский встретился с Мессингом в 1973 году, когда тот гастролировал во Львове, и даже принял участие в его выступлении: «Вскоре Мессинг сошёл в проход между рядами, остановился у кресла, где я сидел, и, кивнув мне (очевидно, каким-то образом вычислив из трёхсот-четырёхсот зрителей человека, беседовавшего о нём с директором филармонии), попросил дать что-либо. Я подал авторучку. Он ощупал её своими тонкими пальцами, воскликнул: "О, подарок!" — и, предложив зрителям упрятать её где вздумается, передал кому-то. После нескольких очередных номеров он прошёл, напряжённо вглядываясь, по залу, вывел на сцену дородную даму, попросил открыть сумочку и возвратить мне ручку.
Поговорить с маэстро после выступления не удалось: артистическая комната и подходы к ней были до предела заполнены жаждущими личного общения с магом. Протиснулся всё же поближе, и он, заметив меня, дал знать, что на следующий день ждёт меня в "Жорже" (так до освобождения Львова в июле 1944 года называлась лучшая в городе гостиница "Интурист"). Прибыл в назначенное время. В просторном номере были Мессинг и приветливая его помощница Валентина Иосифовна Ивановская. Представился и сразу же показал фотографию. Рассматривая снимок, Вольф Григорьевич быстро ходил по комнате (позднее я отметил, что при малейшем волнении бьющая ключом внутренняя энергия мгновенно поднимала его со стула) и скороговоркой рассказывал: "Средства в фонд обороны я начал передавать в 42-м. Деньги у меня во время войны имелись: на концертах в Сибири, на Урале, Дальнем Востоке, да и везде, где выступал, залы были переполнены. Я просил использовать их для постройки самолётов. Сталин лично присылал мне благодарственные телеграммы".
Вольф Мессинг с лётчиком Константином Ковалёвым
На секунду-две задумался, затем забросал меня вопросами: "Почему вас заинтересовала эта тема? Как попала к вам книга? Кто эти лётчики, что на снимке? Как сложилась их судьба? Живы ли они? Что стало с моим самолётом?" Тогда я был в состоянии определённо ответить лишь на два первых вопроса. Едва начал рассказывать, как Мессинг опередил меня: "Понятно, вы собираете материал для диссертации. А о судьбе самолётов и лётчиков вы не знаете". Он произнёс эти слова твёрдо, как бы поставил точку. И снова с неподдельным интересом всмотрелся в мои глаза: "А сможете ли вы узнать: участвовал ли мой самолёт в боях? Живы ли эти юноши? Кто они, откуда? Как оказались в польском полку?" Затем неожиданно для меня, как бы между прочим, сказал: "И не волнуйтесь, диссертацию вы вскоре защитите"».
Леонид Александрович действительно скоро защитился, а вот о судьбе изображённых на фото лётчиков узнал только после смерти Мессинга. Один из них, Ежи Човницкий, участвовал в боях на Висле и в Померании и благополучно пережил войну. Другой, советский капитан Олег Матвеев, тоже служил в авиаполку «Варшава» и в феврале 1945 года погиб при освобождении польского города Пила, направив свой подбитый самолёт на немецкую танковую колонну. Оба лётчика не могли летать на подаренном Мессингом истребителе вместе, но, возможно, делали это по очереди. Любимский пишет, что полякам телепат подарил именно второй самолёт, причём сделал это по предложению известной польской коммунистки писательницы Ванды Василевской: «Когда она узнала, что один мой самолёт уже на фронте, сказала: "Было бы хорошо, если бы ты и польскому авиационному полку "Варшава" тоже подарил самолёт". Я так и поступил"».
В беседе с Любимским Мессинг неожиданно заявил, что очень хочет побывать на родине: «У меня есть большое желание побывать в Гура-Кальварии, Варшаве, Кракове. Но пока не получается. И знаете, по какой причине? Из-за денег. Нет, денег и теперь у меня достаточно, но при выезде мне разрешают обменять на злотые всего пятьсот рублей! Вы представляете, — негодовал он, — Вольф Мессинг спустя столько лет появляется на своей родине с грошами в кармане? Нет, я поеду в Польшу только тогда, когда буду иметь столько злотых, сколько мне понадобится. Люди должны увидеть: приехал Мессинг!» Конечно, это была отговорка: телепат не имел привычки сорить деньгами, да и 500 рублей в 1973 году были вполне приличной суммой и по официальному курсу (правда, достаточно фиктивному) обменивались на 700 долларов. Скорее всего, Мессинг хотел увидеть родные края, но боялся, что не узнает их. Он уже знал и о печальной судьбе своих родных и земляков, и о полном разрушении немцами Варшавы и других польских городов. Поэтому мечта о поездке на родину так и осталась мечтой.
По данным Любимского, первым самолётом, подаренным Мессингом Красной армии, стал истребитель Як-7: «Его торжественно, в присутствии Мессинга, передали на аэродроме авиационного завода в Новосибирске лётчику 13-го истребительного авиаполка ВВС Балтийского флота Герою Советского Союза капитану Константину Ковалёву. Самолёт, на котором он ранее сражался, был к тому времени настолько исполосован фашистскими очередями, что его решили сохранить в музее как свидетельство отваги и мастерства лётчика и надёжности техники. На вручённом новом истребителе Ковалёв увеличил счёт сбитых вражеских машин».
Передача самолёта состоялась в марте 1944 года, а 22 мая в газете морской авиации Балтийского флота появилась статья Ковалёва с благодарностью в адрес Мессинга — фотография из неё тоже воспроизводится в книге Лунгиной. Там же приведены слова Вольфа Григорьевича: «Как‑нибудь покажу тебе экземпляр многотиражной газеты тех лет "Лётчик Балтики". В ней есть большая статья героя войны, лётчика — капитана К. Ковалёва, в которой он рассказывает о встрече со мной. Что ж, встреча эта памятна и мне. Но не могу без улыбки вспоминать, с каким трудом далось мне составление дарственного текста для фюзеляжа самолёта. Ведь не писать же краской неграмотно составленный мной текст! Но меня отредактировали, и надпись выглядела так: “Подарок профессора В.Г. Мессинга балтийскому лётчику Герою Советского Союза К. Ковалёву. За победу над фашизмом!”»
Константин Федотович Ковалёв за годы войны лично сбил 20 и в групповом бою ещё 15 неприятельских самолётов. 22 января 1944 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза. В его статье в газете «Лётчик Балтики» говорилось: «В этом бою я сбил тридцать первый самолёт. В тот день на командном пункте полка я получил приятное известие: советский патриот профессор психологии В.Г. Мессинг дарит мне самолёт. Я встретился с ним на вокзале. Я был в морской форме и лётном реглане, и он безошибочно нашёл меня. Мы обнялись и крепко пожали друг другу руку. И как-то сразу между нами установились самые близкие отношения. Всю дорогу мы беседовали горячо и взволнованно. Всё напоминало встречу отца с сыном после долгой разлуки.
На следующий день профессор отправился со мной на завод. Ярко светит солнце. На заводском аэродроме собрались рабочие и служащие. Секретарь Новосибирского обкома открывает митинг. Первое слово предоставляется профессору Мессингу:
— Гитлеровские негодяи рассчитывали поставить великий советский народ на колени. Враги просчитались, на защиту своих прав советский народ поднялся, как один человек. Мне бесконечно дорога моя Родина, её свобода, её честь и независимость. Выполняя свой долг, я решил на личные сбережения построить самолёт и подарить его Герою Советского Союза Ковалёву. Товарищ Сталин разрешил мне осуществить моё желание. Самолёт построен. Вручаю его тебе, сын мой Костя. Бери его и бей врага, чтобы советская земля и небо были навсегда свободными от немецких оккупантов. Благословляю тебя на месть, на победу...
Новенький истребитель стоял, сверкая краской. "За победу!" — написано на фюзеляже. Читаю дальше: "Подарок от советского патриота профессора В.Г. Мессинга — балтийскому лётчику Герою Советского Союза К. Ковалёву"».
На подаренном Мессингом истребителе Ковалёв сбил ещё четыре вражеских самолёта. После войны он женился, уволился в запас и поселился в станице Мингрельская Краснодарского края. В 1947 году Мессинг, выступая в Краснодаре, узнал среди зрителей капитана Ковалёва, который тут же пригласил его в гости. В кубанской станице Мессинг приобщился к фактически незнакомой ему сельской жизни и впервые с детских лет побывал на рыбалке. После этого он ещё дважды навещал гостеприимную семью Ковалёвых, с удовольствием рыбачил и непременно увозил домой копчёную рыбу. Все годы Мессинг и Ковалёв переписывались; к сожалению, эти письма пропали. Константин Федотович надолго пережил своего друга и скончался в 1995 году в возрасте 81 года.
историк.рф/posts/2020/01/29/tajny-volfa-messinga.html
