←  До Рюрика

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Гостомысл

Фотография Историколюб Историколюб 19.05 2017

Как вы считаете существовал ли Гостомысл на самом деле?Почему его существование оспаривают многие ученые, несмотря на то, что его имя упоминается в нескольких летописях?

Ответить

Фотография Стефан Стефан 19.05 2017

Гостомысл возглавляет список новгородских посадников в Новгородской первой летописи младшего извода, помещенный под 989 г. вслед за списком князей, мит­рополитов и архиепископов: "А се посаднице новгородчьскыи: пръвыи Гостомысл, Коснятин, Остромир" и т.д. вплоть до XV в. [1. С. 164]. B.Л. Янин, проанализировав­ший этот список, отметил отсутствие упоминаний о Гостомысле в раннем летопи­сании: «в летописных сводах XV в. краткое известие о Гостомысле ("и посадиша старейшину Гостомысла") оказывается позднейшей вставкой в рассказ "Повести временных лет" о расселении славян и основании Новгорода». Эта вставка, по мысли Янина, была сделана в предшествующий новгородским летописям Новгородско-Софийский свод на основе упоминания Гостомысла в "Полихроне" Фотия 1418 г., а туда имя Гостомысла попало из того же списка посадников [2. С. 46].

 

Обычно источником известий о Гостомысле считается новгородский фольклор, но фольклорный персонаж должен быть связан с неким сюжетом – а как раз сюжет в ранних упоминаниях Гостомысла отсутствует. Сюжет развивается в поздних книжных легендах, основанных на "Сказании о князьях Владимирских” (начало XVI в.), где Гостомысл – инициатор призвания варяжских князей. В.Л. Янин верно замечает, что "несмотря на легендарный характер событий, связывавшихся с именем Гостомысла, включение этого имени в список посадников само по себе является исторически значительным фактом [...]. Связывая возникновение посадничества как важнейшего института государственной власти в Новгороде с именем Гостомысла, составитель тем самым возводит историю посадничества к древнейшей поре новгородской истории. Посадничество в глазах составителя старше княжеской власти" [2. С. 46]. Эта ситуация действительно актуальна для XV в., когда Новгород отстаивал свою самостоятельность от притязаний московских князей, причем и тот, и другие апеллировали к "старине" – исконности своих прав. Включение Гостомысла в начало списка посадников без попытки "синхронизировать" его с реальными событиями новгородской истории заставляет предполагать, что его место в этой истории было хорошо известно, во всяком случае, носителям самой новгородской традиции.

 

Однако тот легендарный сюжет, в который был включен Гостомысл "Сказанием о князьях Владимирских", носил как раз антиновгородскую направленность: там "некий воевода новгородьцкий именем Гостомысл скончевает свое житье и созва вся владельца Новагорода и рече им: "О мужие новгородьстии, совет даю вам аз, яко да пошлете в Прусьскую землю мужа мудры и призовете от тамо сущих родов к себе владелца" [3. С. 175, 188–189; ср.: 4. С. 426]. "Сказание" утверждает, что Гостомысл добровольно передает власть князьям, однако и оно не может обойтись без фигуры {20} Гостомысла, правда, названного воеводой, а не посадником. Все это заставляло исследователей искать древнюю летописную основу известий о Гостомысле.

 

А.А. Шахматов [5. С. 233, 311, 611] относил известие о "посажении" старейшины Гостомысла словенами в Новгороде, содержащееся в Новгородской четвертой, Софийской первой и других летописях, к гипотетическому Новгородскому своду 1167 г. и еще более гипотетическому древнейшему Новгородскому своду 1050 г. Но как бы ни датировать новгородский свод XII в. (вероятно, он составлялся в первой трети столетия – ср.: [6. С. 40–41]), и как бы ни относиться к "своду 1050 г.", в построении Шахматова очевидна лакуна: чтобы известия о Гостомысле попали в позднейшие своды, нужно, чтобы они отразились в Начальном своде конца XI в., но оснований для включения этих известий в Начальный свод у Шахматова не было (ср.: [7. С. 74–75]).

 

Так или иначе, фигура Гостомысла оказывается "привязанной" к исторической реальности XV в. – полемике о первенстве новгородского вечевого или княжеского права, а сюжет о Гостомысле, донесенный Воскресенской и другими более поздними летописями, был заимствован из "Сказания о князьях Владимирских" и "развивал" московскую идею об изначальной законности княжеской власти, признаваемой самими новгородцами. Свидетельства этой полемики в летописании были вскрыты (вслед за Шахматовым) Я.С. Лурье, показавшим, в частности, что новгородская традиция, сохранявшаяся в Новгородско-Софийском своде (отражающих его Софийс­кой первой и Новгородской четвертой летописи), была последовательно устранена в великокняжеском летописании, где упоминания о том, как новгородцы князю "путь показаша", "выгнаша" и т.п. были заменены на "выеде", "поеде по своей воле" [8. С. 110, 158]. То же относится и к летописному термину посадиша. М.Н. Тихомиров [9. С. 193] писал: «Характерный термин "посадиша" (посадили), так часто впоследст­вии употребляемый в новгородских летописях, показывает, что в обряд вокняжения вкладывался особый смысл: великий князь не сам занимал княжение по праву наследства, а с согласия людей, сажавших его на стол. Это различие в словах "седе" и "посадиша" было прекрасно усвоено древнерусскими летописями, среди которых имеются такие тексты, где новгородская республиканская терминология заменена великокняжеской».

 

"Невинная" новгородская вставка в текст "Повести временных лет" о том, как новгородцы "посадиша старейшину Гостомысла", не была изъята составителями великокняжеских сводов, в том числе Русского Хронографа, Никоновской и Воскресенской летописей [10. С. 145; 11. С. 3; 12. С. 345]. Между тем известие о Гостомысле не было простым домыслом, основанным лишь на упоминании Гостомысла как первого новгородского посадника; оно сопровождалось в Софийской первой и других летописях еще одним дополнением к Начальной летописи, обнаруживающим общую новгородскую тенденцию: "Словене же npuшедше с Доуная (курсив мой. – В.П.), седоша около езера Илмеря, и прозвашася своим именем, и сделаша град и нарекоша Новъгород, и посадиша [старейшину] Гостомысла" [13. С. 6; 14]. Дополнение призвано продемонстрировать, что новгородские (ильменские) словене самостоятельно – отдельно от прочих славян – пришли с Дуная (кстати, современные исследования подтверждают справедливость этой исторической "реконструкции"). Очевидно, однако, что великокняжеские книжники сосредоточили полемические усилия на роли Гостомысла в призвании князей, и можно предполагать, что эта полемика была направлена против новгородской версии легенды о призвании. Следует отметить, что в новгородских летописях XV в., упоминающих Гостомысла, ничего не говорится о его роли в призвании князей, но трудно считать фигуру Гостомысла – инициатора призвания – простой конструкцией московских книжников. Даже совет Гостомысла обратиться в Прусскую землю напоминает о новгородских реалиях – "аристократической" Прусской улице – и преданиях о том, что бояре-посадники "из прусов", жителей Прусской улицы, на самом деле происходили из рода прусских князей (ср.: [2. С. 373–374]); ср. позднюю новгородскую редакцию легенды о {21} призвании, согласно которой Рюрик и первые князья "избрашася от немец" [1. С. 465; 13. С. 9] – немцами именовались и варяги, и пруссаки.

 

Этой версии "варяжской легенды" следует и Воскресенская летопись, соединяющая сюжет о Гостомысле из "Сказания о князьях Владимирских" с мотивом призвания князей для суда "во правду" из Немец. Отметим, что та же летопись расширяет первую вставку о старейшине Гостомысле за счет других "новгородских" мотивов: "О Великом Новеграде и о Руси. И пришедше словене с Дуная и седше у езера Ладожьскаго, и оттоле прииде и седоша около озера Илменя, и прозвашася иным именем, и нарекошася Русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень; и умножився им, и соделаша град и нарекоша Новград, и посадиша старейшину Гостомысла" [12. С. 345, 353–354]. Маршрут словен от Ладожского озера к Ильменю напоминает ипатьевский вариант Начальной летописи, где призванный князь Рюрик со своей русью основывает сначала Ладогу, а потом Новгород, тем более, что речь в Воскресенской летописи действительно идет о новгородском происхождении руси. Характерное для позднего летописания возведение исторических реалий – в частности, имени русь – к топонимам еще раз напоминает о Прусской улице Новгорода в связи с "прусским" происхождением Рюрика (впрочем, впоследствии и сама Пруссия могла интерпретироваться как Порусье и т.п.). Этот новгородский контекст легенды о Гостомысле позволяет предполагать некий новгородский сценарий для его роли в призвании князей, не устраивавший великокняжеских книжников.

 

Едва ли предполагаемая новгородская легенда о Гостомысле носила фольклорный характер: само имя Гостомысл не имеет прямых аналогов в "живой" антропонимии Новгорода (один раз в берестяных грамотах встречено женское имя Гостята), хотя польские и даже балтийско-славянские параллели [15. С. 66–67] позволяют считать эту двусоставную форму имени естественной для славянских (и праславянского) языков. Значение этого имени – "мыслящий о гостях" – соответствовало новгород­скому восприятию, княжеской власти, при котором князь – приглашенный извне чужак, чужеземец, каковыми были призванные "от немец" первые князья. Подобный "промыслитель" известен западнославянской книжной традиций, не повлиявшей прямо на восточнославянскую, но имеющей для нее определенное значение в сравнительном аспекте.

 

В "Чешской хронике" Козьмы Пражского (XII в. [16. 1. 4–6]) говорится о доистори­ческом времени, когда чехами правили мудрые сестры – судьи. Однако чешские мужи не могли перенести того, что их судит женщина, и потребовали себе правителя – мужчину. Судья Либуше указывает им князя – пахаря Пржемысла (что значит "наперед обдумывающий", – комментирует этот текст Козьма), но перед призванием князя произносит характерную увещевательную речь. "Вы добровольно отказыва­етесь от той свободы, которую ни один добрый человек не отдает иначе, как со своей жизнью, и перед неизбежным рабством добровольно склоняете шею". Далее пространное повествование о гнете княжеской власти представляет собой парафраз из библейской 1-й книги Царств, где судья пророк Самуил предрекает неразумному народу, требующему себе царя, рабскую зависимость от правителя ("сами вы будете ему рабами"), а затем помазует на царство пахаря Саула. Этого мотива "рабства" нет в ранних редакциях легенды о призвании варягов – там князей призывают, чтобы они правили "по ряду, по праву". Зато в Никоновской летописи XVI в. говорится под 864 г. (начало единовластия Рюрика): «Того же лета оскорбишася новгородци, глаголюще: "яко быти нам рабом и многа зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его". Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, съветников его» [17. С. 9].

 

Этот мотив рабства совершенно нехарактерен для идеологии московского "самодержавства", "не случайно в Степенной книге к рассказу о расправе Рюрика над новгородцами добавлено: "аще тогда и нечестиви бяху новгородцы, но обаче по проречению их, паче же благоволением Божиим и доныне непременно царствуют ими {22} от Рюрикова семени благородное изращение" (ср.: [18. С. 60–62; 7. С. 69, 70]). Степенная книга очевидно продолжает общую тенденцию великокняжеского летописания – антиновгородскую полемику. Гостомысл в этом контексте обрел не роль праведного судьи Самуила, предупреждающего о рабстве под властью царя, каким он должен был видеться новгородцам, а лишь предшественником законной царской власти. В книжных памятниках XVII в. ("Повесть о Словене и Русе") и у Татищева Гостомысл вообще превращается в "славенского князя" (ср.: [7. С. 70 и сл.; 19], предшественника и даже прародителя Рюрика.

 

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950 (НПЛ).

 

2. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962.

 

3. Дмитриева Р.П. Сказание о князьях Владимирских. М.; Л., 1955.

 

4. Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI в. Л., 1984.

 

5. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб. 1908.

 

6. Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // Новгородский сборник. СПб., 1997. С. 3–73. Вып. 6(16).

 

7. Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб. 1997.

 

8. Лурье Я.С. Две истории Руси 15 века. СПб., 1994.

 

9. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956.

 

10. ПСРЛ. Т. 21.

 

11. ПСРЛ. Т. 9. С. 3.

 

12. Воскресенская летопись. Рязань, 1998.

 

13. ПСРЛ. Т. 39.

 

14. ПСРЛ. Т. 5. С. 83.

 

15. Этимологический словарь славянских языков. М., 1980. Вып. 7.

 

16. Козьма Пражский. Чешская хроника. М., 1962.

 

17. ПСРЛ. Т. 9.

 

18. ПСРЛ. Т. 21 (первая половина).

 

19. Лаврентьев А.В., Турилов А.А. "Повесть о Словене и Русе" ("Сказание о великом Словенске") о происхождении и ранней истории славян и Руси // Славяне и их соседи. Тезисы 15 конференции. М., 1996. С. 19–25. {23}

 

Петрухин В.Я. Гостомысл: к истории книжного персонажа // Славяноведение. 1999, № 2. С. 20–23.

Ответить

Фотография Aminhonitep Aminhonitep 12.09 2017

Ю. В. Коновалов (Коновалов 1995: 42–59) и А. Л. Никитин (Никитин 2001: 15–16) предложили гипотезу, согласно которой повествование об ободритском Гостомысле было перенесено на новгородскую почву. Как замечает В. Н. Овчарев, «ценные замечания этих историков, к сожалению, сведены на нет грубыми ошибками и голословными утверждениями, которые они позволяют себе допускать». Однако исследовательские ошибки — дело со временем поправимое. (с)

Ответить