←  Древний Рим

Исторический форум: история России, всемирная история

»

В чем причина гибели римской империи

Фотография Андрей Логин Андрей Логин 20.09 2018

В чем причина гибели Римской империи? То успешно воевали с варварами, то вдруг "сдулись". 


Сообщение отредактировал Андрей Логин: 20.09.2018 - 15:20 PM
Ответить

Фотография Ventrell Ventrell 20.09 2018

Внутренний бардак, очевидно. Самый страшный враг любой империи - она сама.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 20.09 2018

В чем причина гибели Римской империи? То успешно воевали с варварами, то вдруг "сдулись". 

 

Начиная с многотомной эпопеи Гиббона, опубликованной в 1776–1788 гг., продолжают выходить сотни трудов, посвященных этому вопросу или его отдельным аспектам, и тем не менее непохоже, чтобы тема была исчерпана. В 1990-х гг. Европейский научный фонд выделил средства для пятилетнего исследовательского проекта «Трансформация римского мира», и выпущенные в его рамках тома продолжают выходить в свет. Как всегда в таких случаях, историки не пришли к согласию по вопросу о том, должны это быть труды общего характера или – чего следовало бы ожидать скорее – посвященные конкретным темам. В центре дискуссии стоит вопрос о том, что же стало причиной падения Рима. Учитывая военную мощь новых королевств, очевидно, что вооруженные иноземцы – варвары – имели к этому определенное отношение. {8} Однако историки как до, так и после Гиббона чувствовали, что такая мощная держава, как Рим, не могла оказаться в столь плачевном состоянии из-за людей невежественных, чей уровень развития в политическом, социальном, экономическом, культурном смысле даже в малой степени не мог сравниваться с уровнем римского мира, которого тот достиг в некоторых отношениях на удивительно ранних стадиях развития. У римлян существовали центральное отопление, различные формы банковского дела, основывавшиеся на капиталистических принципах, оружейные заводы, даже политтехнологи, тогда как варвары были простыми земледельцами, которых восхищала даже застежка с украшениями*. Таким образом, варвары, оказавшись лицом к лицу с империей, вряд ли могли стать подлинной причиной ее падения. Скорее всего они просто извлекли выгоду из множества трудностей, одолевавших римский мир.

 

 

* В научной литературе они известны как фибулы (fibulae). {9}

 

Хизер П. Падение Римской империи / Пер. с англ. А.В. Короленкова, Е.А. Семеновой. М.: ACT: Астрель, 2011. С. 8–9.

 

Речь может идти лишь о падении Западной Римской империи, притом что формальный раздел империи на два отдельных государства так и не был осуществлён.

Ответить

Фотография Ученый Ученый 20.09 2018

Эдвард Гиббон, автор знаменитого труда "История разрушения и гибели Рима",  писал: - Падение Рима было естественным и неотвратимым следствием чрезмерного величия. Процветание обернулось источником упадка; причина распада усугубилась обширностью завоеваний, и как только время или случай удалили искусственные подпорки, громадное сооружение уступило давлению своего веса. История гибели проста и очевидна, и вместо того, чтобы спрашивать, почему разрушилась Римская Империя, мы должны удивляться, как она существовала так долго.

 

Причина гибели РИ очевидна - военное поражение. Сначала римляне стали принимать варваров в свою армию, затем разрешили им поселиться на своих землях, а потом варвары просто попросили императора "написать заявление по собственному желанию". Военная слабость погубила и Византийскую империю.

 

Другой вопрос, почему римляне, возвысившиеся именно как военная нация, вдруг оказались бессильными перед дикими и невежественными варварами. Видимо тут две причины - экономический упадок, не позволивший снабжать и оплачивать армию, и нежелание населения защищать "старый режим".

Ответить

Фотография Gundir Gundir 20.09 2018

Социализм они строить начали. Он, естественным образом, нае...ся. Просто потому, что иначе быть не может

Ответить

Фотография Стефан Стефан 20.09 2018

Причина гибели РИ очевидна - военное поражение. Сначала римляне стали принимать варваров в свою армию, затем разрешили им поселиться на своих землях, а потом варвары просто попросили императора "написать заявление по собственному желанию".

Варвары постоянно вливались в состав римской общности. Процесс романизации проходил успешно почти во всей западной части Римской империи (кроме Британии, Мавретании и некоторых других регионов, где он затронул в основном города). Кроме того, римская община с самого начала имела полиэтнический характер (латины, сабины, возможно, этруски).

Ответить

Фотография Стефан Стефан 20.09 2018

В 476 г. Восточная Римская империя благополучно пережила гибель своей западной соседки и, по всем признакам, продолжала процветать на протяжении всего следующего столетия. При императоре Юстиниане I (527–565 гг.) она даже приступила к реализации экспансионистской программы завоеваний в Западном Средиземноморье – программы, которая сокрушила королевства вандалов и остготов в Северной Африке и Италии, а также отторгла у вестготов часть Южной Испании. Гиббон пришел к выводу, что Римская империя продолжала свое существование в Восточном Средиземноморье практически в течение тысячелетия, и связал ее падение с завоеванием турками Константинополя в 1453 г. Однако, на мой взгляд, появление в VII в. ислама повлекло за собой резкий разрыв с римской традицией в Восточном Средиземноморье. Оно лишило империю Юстиниана 3/4 ее доходов и привело к крупномасштабным переменам институционального и культурного характера. Несмотря на то что константинопольские владыки продолжали именовать себя «императорами римлян» еще долго после 700 г., в действительности они управляли тем, что лучше всего определяется не как некое продолжение Римской империи, а как {671} совершенно другое государство, пришедшее ей на смену*. Итак, по моему мнению, римская государственность в прямом смысле слова сохранялась в Восточном Средиземноморье более 150 лет после низложения Ромула Августула.

 

В течение этого периода в Западной Европе и в Северной Африке проживало немало людей, которые продолжали смотреть на себя (и другие смотрели на них) как на римлян. В 510—520-х гг. римляне (Romani) все еще фигурировали в качестве особой категории в официальных документах (в том числе и в сборниках законов) Вестготского, Остготского, Бургундского и Франкского королевств. В последние годы высказывались предположения, что это понятие было лишено своего подлинного смысла, но, укрепляя позиции суверенных королевств на бывших римских землях, оно фигурировало в связи с крупными земельными пожалованиями военным приверженцам (не римлянам!) новых королей. Означенный процесс превратил упомянутых приверженцев в наделенный немалыми привилегиями социальный слой во вновь возникших королевствах, тем самым придав новый смысл различиям между пришельцами и утратившими свои привилегии римскими землевладельцами. Со временем различия сошли на нет, однако этот процесс растянулся на несколько поколений**. Итак, после 476 г. мы все еще наблюдаем «истинных» римлян как на Востоке, так и на Западе. Что же, собственно говоря, изменилось? {672}

 

 

Развал римской централизации

 

Если чему-то и пришел конец в 476 г., так это всяким попыткам сохранить Римскую империю в качестве объединяющей, наднациональной политической структуры. Мы уже отмечали существенное различие между «римским» применительно к централизованному государству и «римским» по отношению к характерному укладу провинциальной жизни, существовавшему в его рамках. Римская государственность состояла, проще говоря, из политического центра (император, двор и бюрократия), системы налогообложения и профессиональной армии, чей военный потенциал фиксировал границы государства и защищал территорию, на которую простиралась римская власть. Не меньшим значением обладали созданные политическим центром правовые институты, которые формулировали права римских провинциальных землевладельцев и защищали их. В недрах этого социального слоя было выработано большинство тех культурных норм, которые сделали «римскость» выдающимся феноменом, тогда как присутствие магнатов в высших эшелонах бюрократии, при дворе и (до известной степени) в армейских рядах связало воедино имперский центр и многочисленные местные общины. После 476 г. все это сошло на нет. В то время как на Западе еще сохранялась значительная часть прежнего римского класса землевладельцев, причем их традиционный жизненный уклад оставался почти неизменным, ключевые институты римской имперской власти перестали существовать. Не осталось легитимной законодательной власти, не было централизованной системы налогообложения, благодаря которой финансировалась состоявшая под единым командованием профессиональная армия, да и политическая составляющая, заключавшаяся в бюрократии, армии и дворе, совершенно сошла на нет. Уцелевшие римские землевладельцы были озабочены отстаиванием собственных интересов при дворах вновь образованных {673} королевств и вовсе не помышляли о централизованных структурах единой империи. Провинциальная «римскость» сохранялась в некоторых областях на Западе и после 476 г., тогда как в центре римское начало ушло в прошлое.

 

Исчезновение институтов центральной имперской власти не везде произошло в один момент. По крайней мере в британских провинциях центральная римская власть окончательно прекратила свое существование в 410 г., тогда как определенный уровень провинциальной римской жизни сохранялся там, вероятно, на протяжении еще одного поколения, вплоть до 440-х гг. Североафриканские провинции (Проконсульская Африка, Бизацена и Нумидия) аналогичным образом отпали от империи в результате завоевания Карфагена вандалами в 439 г. Однако для большей части римского Запада конец наступил довольно стремительно. На момент прибытия императора Антемия из Константинополя в 467 г. Италия, почти вся Галлия, значительная часть Испании, Далмация и Норик все еще сохраняли политическую лояльность по отношению к центру. Одни области были более тесно связаны с Италией, чем другие, однако Антемия как правителя всерьез рассматривала обширная часть старой Западной империи, которая была почти такой же, что и 100 лет назад, во времена Валентиниана I. Спустя восемь лет связи распались, и Западная империя рассыпалась на множество независимых государств. Поскольку мне не хотелось бы включаться в давнюю игру по поиску одной-единственной даты исключительной важности, представляется важным рассмотреть фантастический калейдоскоп событий, свидетельствующих, как империя в течение неполных десяти лет из некой реальности превратилась в ничто. Иными словами, в действительности здесь имел место исторически важный процесс, кульминацией которого стало отстранение от власти в сентябре 476 г. последнего западноримского императора. {674}

 

Более того, важнейшая идея этой книги заключается в том, что в процессе развала Западной Римской империи просматривается некая закономерность, которая связывает окончательный крах империи с более ранними утратами территорий. Эта закономерность вытекает из сочетания трех линий аргументации.

 

Во-первых, вторжения 376 г. и 405–408 гг. являлись вовсе не случайными событиями, а двумя симптомами кризиса, порожденного все той же революцией в сфере геополитики: речь идет о возникновении гуннской державы в Центральной и Восточной Европе. В целом представляется бесспорной точка зрения, что появление тервингов и грейтунгов на берегах Дуная летом 376 г. имело своей причиной нашествие гуннов. То, что они вызвали еще и вторую волну вторжений примерно одно поколение спустя – нападение Радагайса на Италию в 405–406 гг., переправа через Рейн вандалов, аланов и свевов в конце 406 г., а вскоре после этого и движение на запад бургундов, – иногда постулировалось, однако никогда не являлось общепринятым мнением. Более полная картина возникновения в Европе гуннской державы, нарисованная в V главе, представляет собой серьезный аргумент в пользу данной точки зрения. В 376 г. отнюдь не наблюдалось, как обычно утверждается, продвижения больших масс гуннов на запад вплоть до дунайской границы. Что же касается следующего десятилетия, то вовсе не гунны, а готы являлись главными врагами римлян в этом регионе, тогда как около 395 г. гунны в основном дислоцировались ближе к Кавказу*. Примерно к 420 г., в самые последние годы, а может быть, и в течение большей части предыдущего десятилетия, они в массе своей обосновались в самом сердце Центральной Европы, на Большой Венгерской равнине. Ни {675} один письменный источник не сообщает определенно, что гунны совершили это перемещение в 405–408 гг. и что это событие повлекло за собой вторую волну вторжений. Однако тот факт, что в 395 г. они все еще оставались близ Кавказа и что к 420 г. им пришлось бы каким-то образом переместиться на 1500 километров западнее, с большой долей вероятности свидетельствует о том, что события 405–408 гг. стали результатом второй стадии переселения гуннов. Итак, территориальный рост гуннской державы сам по себе является исчерпывающим объяснением 35-летнего периода непрестанных нападений на европейские границы Римской империи.

 

Во-вторых, приняв во внимание, что отрешение от власти Ромула Августула отделяет от последнего из этих вторжений около 65 лет, отметим два явления, тесно связанные между собой. Разнообразные кризисы, с которыми столкнулась Западная империя в те годы, представляли собой не более чем постепенно дававшие о себе знать политические последствия прежних вторжений. Ущерб, нанесенный западным римским провинциям перманентной борьбой с внешней агрессией, а также безвозвратные утраты территорий обусловили, как мы видели, ощутимое сокращение доходов имперской администрации. К примеру, вестготы между 408 и 410 г. причинили прилегающим к Риму областям столь тяжкий урон, что около 10 лет спустя эти земли все еще вносили в государственное казначейство лишь 1/7 своих прежних платежей. Аналогичным образом вандалы, аланы и свевы в течение пяти лет после 406 г. совершали опустошительные рейды по территории Галлии, еще до того как почти за два десятилетия большая часть Испании вышла из-под контроля со стороны центральной имперской власти. Хуже всего было то, что после этого вандалы и аланы перенесли свои операции в Северную Африку, захватив в 439 г. богатейшие провинции римского Запада. Каждая временная, как и безвозвратная, утрата территории означала сокращение имперских доходов, {676} этой животворной крови государства, и уменьшала возможности Западной империи по финансированию своих вооруженных сил. Из Notitia Dignitatum мы узнаем, что уже к 420 г. Флавий Констанций компенсировал потери полевой армии, понесенные в ходе ожесточенной борьбы в течение предшествующих 15 лет, за счет гарнизонных войск, а не благодаря новым воинским наборам. Потеря доходов, поступавших из Северной Африки, усугубила затруднения администрации Аэция, предпринявшей ряд отчаянных попыток удержать на плаву западноримскую армию и империю*.

 

Как только Римское государство утеряло былую мощь и осознание этого факта утвердилось в умах, провинциальные элиты римских землевладельцев, в разное время в разных областях, столкнулись с новой, неудобной для них ситуацией. Истощение жизнеспособности Римского государства угрожало всему, что делало этих людей тем, чем они были. Поскольку их благосостояние зависело от земли, даже самым упрямым и наиболее лояльным землевладельцам не оставалось ничего другого, как осознать наконец, что лучше всего на пользу их интересам послужило бы приспособление к той новой власти, которая господствовала в их местности. Если учесть, что империя просуществовала 450 лет, а Восток продолжал оказывать помощь Западу, неудивительно, что упомянутым разрушительным процессам потребовалось время, чтобы сделать свое дело. На старых имперских территориях многие, как, например, галльские приверженцы Атаульфа в 420-х гг. или Сидоний в 450-х гг., быстро пришли к соглашению с готами или бургундами как автономными племенными объединениями в рамках единого Римского государства, которое все еще сохраняло военную силу и политическое влияние. Однако сменилось два или три поколения, прежде чем стало ясно, {677} что это было лишь переходное состояние и что эволюция римского Запада неуклонно шла в направлении создания полностью независимых Готского и Бургундского королевств.

 

Третий ряд аргументов касается той парадоксальной роли, которую сыграли гунны в этих революционных событиях. В 440-е гг., в эпоху Аттилы, гуннские полчища прокатились по Европе от Железных ворот Дуная до Константинополя, Парижа и самого Рима. Эти подвиги снискали Аттиле бессмертную славу, однако его славное десятилетие явилось не более чем интермедией в драме гибели Западной Римской империи. Гораздо более значимым было косвенное воздействие гуннов на Римскую империю в предшествующие десятилетия, когда нестабильность, созданная ими в Центральной и Восточной Европе, вынудила различные варварские племена пересекать римскую границу. Хотя Аттила время от времени наносил тяжкие поражения имперским войскам, он никогда не угрожал безвозвратным отчуждением значительной части налогоплательщиков Западной империи. С другой стороны, те племенные группы, которые пересекали границу в кризисные ситуации 376–378 гг. и 405–408 гг., добивались именно этого. В течение жизни одного поколения до воцарения Аттилы гунны даже поддерживали существование Западной империи, препятствуя дальнейшим переселениям на ее земли после 410 г. и особенно помогая Аэцию отражать наиболее опасные вторжения германских племенных объединений, уже перешедших через границу. Вторым существенным вкладом гуннов в дело развала империи фактически стал сам феномен их внезапного исчезновения после смерти Аттилы в 453 г. Это была та соломинка, которая сломала хребет Западной империи. Ей, лишенной военной поддержки со стороны гуннов, не оставалось ничего другого, кроме как создавать такие политические образования, которые включали бы в себя хотя бы некоторые из варварских племенных объединений. Это {678} обстоятельство повлекло за собой то роковое противостояние, в котором последние силы и средства, еще находившиеся в распоряжении Запада, были растрачены в бесплодных попытках собрать вокруг себя достаточное число сильных сторонников, чтобы обеспечить политическую стабильность. Однако к концу 460-х гг. самые амбициозные предводители варварских племенных объединений, особенно Эйрих, король вестготов, осознали: то, что называлось Западной Римской империей, теперь контролировало слишком небольшую территорию, чтобы помешать им основать собственные независимые королевства. Именно это обстоятельство и привело к стремительному распаду последних остатков империи между 468 и 476 г.

 

Одним словом, именно военные варварские объединения, участвовавшие в вооруженных конфликтах на римской территории, играли ключевую роль. Последовательность событий была такова: разные племенные союзы сначала пересекли границу, затем вынудили имперские власти заключить с ними договоры и в конечном счете отторгли от империи столь значительную территорию, что ее финансовые ресурсы иссякли. В 376 г. некоторым из числа первых готских племен было разрешено переправиться через Дунай в результате соглашения с императором Валентом, однако это оказалось возможным только из-за того, что его армия была все еще скована боевыми действиями на войне с персами. Иными словами, всем этапам этого процесса сопутствовало насилие, хотя оно и сопровождалось теми или иными дипломатическими соглашениями. Однако эти соглашения были не более чем признанием последних по времени территориальных приобретений, осуществленных благодаря применению силы, и вовсе не принадлежали к тому роду дипломатии, который влиял на развитие событий. Поэтому я придерживаюсь совершенно иного мнения, нежели тот автор, который так отозвался о событиях V в.: «То, что мы называем падением Римской империи, на деле было воображаемым процессом, {679} который слегка вышел из-под контроля»*. Как мне представляется, к такому выводу можно прийти лишь в том случае, если не давать себе труда замарать руки, обратившись к историческим источникам. Всякая попытка реконструкции событий V в. только убеждает нас в том, насколько насильственным был этот процесс. На мой взгляд, невозможно отрицать следующий факт: Западная Римская империя погибла из-за того, что на ее землях обосновалось слишком много варварских племенных объединений, которые расширяли свои владения вооруженным путем.

 

Процесс, погубивший Западную империю, принципиально отличался, к примеру, от того процесса, который привел к краху другую великую империю Европы – империю Каролингов – в конце IX в. В последнем случае имперский центр, даже после широкомасштабных завоеваний Карла Великого (768–814 гг.), не располагал ресурсами, достаточными для поддержания собственного существования долее, чем в течение двух или трех поколений. В частности, он никогда не обладал теми возможностями перераспределения доходов, которые на протяжении пяти веков поддерживали на плаву римскую государственность. Необходимость обеспечивать политическую поддержку на местах (то, что роднило империю Карла Великого с ее римской предшественницей) быстро довело государство Каролингов до кризиса. В течение менее чем столетия после его создания местные элиты весьма настойчиво стремились к собственной независимости от центра, причем иногда им даже не приходилось подкреплять силой свои притязания. В этом плане крах империи Каролингов отчасти схож с окончательным распадом Западной Римской империи после гибели экспедиции против вандалов в 468 г. Однако в целом этот процесс протекал совершенно иначе: не было крупномасштабных вторжений извне, и правители вновь образованных на месте империи Каролингов {680} государств были в основном представителями местной знати, а вовсе не предводителями враждебных военно-политических образований. В сущности, государство Каролингов распалось прежде всего из-за того, что оно располагало незначительными ресурсами, а вовсе не потому, как было в случае с Западной Римской империей, что завоеватели лишили его вековой базы налогообложения*. {681}

 

 

* О сокращении налоговых поступлений см.: Hendy, 1985, p. 613–669; более общую картину изменений в VII в. см.: Whittow, 1996; Haldon, 1990.

 

** Наиболее экстравагантной из недавних попыток принизить значение групповой идентичности является попытка Эймори (Amory, 1997; см.: Amory, 1993). Впрочем, стоит обратить внимание на возражения, к примеру, Heather, 2003 или Innes (в печати). Римляне упоминаются в судебниках, происходящих из Вестготского, Бургундского и Франкского королевств, а также, как свидетельствуют «Variae» Кассиодора, из королевства остготов. {672}

 

* В этом году гунны предприняли крупномасштабное вторжение на территорию Римской империи, однако скорее к востоку, чем к западу от Черного моря (гл. IV). {675}

 

* О римской армии около 420 г. см. гл. V. О кризисе в сфере налогообложения и утрате Африки см. гл. VI. {677}

 

* Goffart, 1980, p. 35. {680}

 

* О распаде империи Каролингов см.: Reuter, 1985; 1990; см. разные очерки в Gibson and Nelson, 1981. Более общий обзор см.: Dunbabin, 1985, обзоры по регионам – в Hallam, 1980. Гоффарт начинал свой путь в науке как специалист по эпохе Каролингов, и я нередко удивлялся, что процессы распада империи Каролингов не оказывали слишком большого влияния на его концепцию падения Рима. Единственным исключением из «интерналистского» правила стало герцогство Нормандское, основанное викингом Роллоном, однако суть в том, что земельных пожалований такого рода не делалось вплоть до 911 г., когда процесс распада империи Каролингов в основном уже исчерпал себя. {681}

 

Хизер П. Падение Римской империи / Пер. с англ. А.В. Короленкова, Е.А. Семеновой. М.: ACT: Астрель, 2011. С. 671–681.

 

Ответить

Фотография Ученый Ученый 20.09 2018

Причины гибели Римской империи

 

 

Внешние враги

 

Одна из версий относит гибель Римской империи к 410 году нашей эры, когда на территорию Рима вторглись готские племена под предводительством Алариха. Племена готов были христианами, поэтому они не совершили массовых убийств и не разрушали постройки, а только грабили, вывозили драгоценности, снимали со зданий ценные украшения. По второй версии, Рим был разрушен до основания позднее, в 476 году, вождем варварского германского племени герулов Одоакром, который вынуждает отречься от престола последнего императора Рима юного Ромула Августа.

 

Однако, по мнению многих исследователей, падение Рима началось гораздо раньше и было вызвано не только такими очевидными причинами, как набеги внешних агрессоров. Начало кризисных явлений в Римской Империи отмечается еще в III веке, после того как глубоко изменилась политическая, экономическая, религиозная и культурная жизнь римлян. Сейчас историки называют более 210 причин падения Древнего Рима. Остановимся на некоторых из них.

 

 

Отсутствие сильного лидера

 

В римской империи стала наблюдаться частая смена императоров, правителей областей и провинций, не обладавших политической силой, авторитетом и дальновидностью. Среди представителей власти все чаще появляются лица неримских национальностей, что тоже снижает авторитет и абсолютно уничтожает патриотическую идею.

 

Варваризация

 

Значительную долю населения Рима в период упадка составляли представители варварских племен, не обладавших развитой культурой и идеологией. Из-за разницы в уровне развития общественных отношений ассимиляция представителей этих племен в римское общество происходит незначительно. Однако Рим вынужден поддерживать с варварами мирные отношения, так как значительная часть армии формировалась из их рядов.

 

Кризис армии

 

Внешние враги, наступавшие со всех сторон малочисленными и многочисленными отрядами, не встречали отпора со стороны римской армии, ослабленной плохим содержанием и крайней эксплуатацией, не имевшей сильных руководителей и не вдохновленной патриотической идеей. Большую часть жалованья и довольствия солдат присваивали себе военачальники, поэтому низшие чины были крайне деморализованы, учащались случаи мародерства, направленные против соотечественников. Ряды вооруженных сил пополнялись незначительно по ряду причин: Упадок рождаемости; Нежелание владельцев земли отдавать в солдаты своих рабов и наемных работников и терять дешевую рабочую силу; Нежелание жителей городов вступать в ряды армии из-за низких заработков. Иногда эти явления связывают с таким движением, как пацифизм. Однако главная причина кризиса – разрушение профессиональной армии, утрата воинской дисциплины, увеличение количества солдат из числа плохо обученных рекрутов – бывших крестьян – и осевших на территории Римской империи варваров.

 

 

Рабовладельцы и рабы

 

Официальная версия школьных учебников: Рим погубил рабовладельческий строй. Эксплуатация порождала возмущения и восстания рабов, вспыхивавшие регулярно. Восстания были разномасштабные: горели жилища землевладельцев, уничтожались орудия труда и домашние животные, рабы отказывались трудиться. Для подавления восстаний рабов требовалась помощь военных, но те еле успевали отражать нападения внешних врагов. Рабовладение привело к крайнему упадку сельского хозяйства, разрушению экономики страны.  

 

Кризис экономики

 

Римская империя переживала период дробления на провинции, крупные владения при этом делились на малые, частично сдавались в аренду мелким землевладельцам и рабам. Стало преобладать натуральное хозяйство, сократилась доля перерабатывающих отраслей хозяйства, повысились цены на перевозку товаров. Торговля переживает крайнюю степень упадка, окончательно прекращаются отношения между некоторыми провинциями. Государство повысило налоги, но платежеспособность населения резко упала, и налоги платить было нечем. За инфляцией последовало сокращение объема денег в стране. Мелкие земледельческие хозяйства стали объединяться в коммуны или просить защиты у крупных владельцев земли – начался процесс выделения крупных феодалов и окончательного разорения мелкого крестьянства.

 

Демографический кризис

 

Упадок экономики и последовавшие друг за другом неурожайные годы вызвали голод в стране, волну инфекционных заболеваний. Повышается смертность, резко снижается рождаемость. Правительство издает несколько указов о поддержке семей с детьми, о льготах для детей варваров, однако в Риме неуклонно повышается число людей старшего и преклонного возраста, общество стареет.

 

Социальные причины

 

Одновременно падает авторитет правящих кругов и возрастает авторитет капитала, самых богатых людей в стране. Увеличивается количество государственных служащих, растет бюрократический аппарат, усиливается коррупция. Средний класс постепенно разоряется, приходит в упадок городская культура, производство и торговля, возникают массовые беспорядки. Второй стороной является так называемая социальная апатия, разрушение духовности и патриотизма.

 

 

Кризис духовности

 

Постепенно разрушен и забыт идеал гармонически развитого человека, гордого римлянина, который служит своему городу-государству, строит свою жизнь на основе общественных принципов. Наступает кризис искусства: литературы, архитектуры, скульптуры. Нравственное разложение населения зачастую связывают с расцветом пороков, разврата, гомосексуализма. 

 

 

Христианство

 

Одной из причин гибели Римской империи называют прекращение преследований христиан, которые были узаконены указом императора Константина в 313 году. Начиная с этого года христианство было признано равноправным с языческой верой. Известно, что за этим в конце IV века последовало разрушение и разграбление языческих храмов при императоре Феодосии Великом, которое проводилось толпой римских жителей под руководством монахов-христиан. Еще более губительным было наличие внутри христианского учения разнообразных течений. Они вносили смуту и раздор, разъединяли народ, заставляли его сомневаться, разрушали цельность нации, ослабляли ее сопротивление внешним врагам. Таким образом, распад Римской империи обусловлен совокупностью противоречий внутри государства, утратившего политическую, идеологическую, религиозную цельность.

 

https://italy4.me/is...oj-imperii.html

Ответить

Фотография Ученый Ученый 20.09 2018

Дж.Сильвестр. Разграбление Рима варварами.

Visigoths_sack_Rome.jpg

Ответить

Фотография Стефан Стефан 25.09 2018

Местные очаги римской цивилизации

 

 

В то время как римское начало в центре сошло на нет, провинциальную «римскость» ожидали разные судьбы. Как мы видели, худший (с римской точки зрения) сценарий реализовался севернее на Британских островах. Здесь мы не располагаем возможностью привлечь какой-либо связный письменный источник, когда же около 600 г. историческая традиция вновь возобновляется**, оказалось, что обращенный в христианство, романизованный, говоривший на латыни класс землевладельцев, еще около 400 г. преобладавший в Центральной и Южной Британии, {681} исчез. Вместе с ним исчезли типичные для его стиля жизни виллы, тогда как хозяйственное производство уменьшилось в объеме и деградировало. Население существенно сократилось, деньги вышли из обращения, городская жизнь пришла в упадок, а продукты производились главным образом не на продажу, а для собственного потребления. К примеру, позднеримская керамика в Британии производилась гончарами, распространявшими свою продукцию в радиусе около 40 километров вокруг нескольких центров керамического производства, таких как Оксфорд и Ипсуич. После 400 г. керамика производилась исключительно для нужд собственного потребления. Кроме того, старые имперские провинции Британии были поделены между мелкими королевствами (сначала их было, вероятно, двадцать или более), чьи границы в большинстве своем не имели ничего общего с политической географией римской Британии. Как именно все это произошло, является предметом дискуссии. В Викторианскую эпоху считалось, что англосаксонские завоеватели вытеснили все подвластное кельтское население римской Британии на запад, в Уэльс и Корнуэлл, а также за море, в Бретань. Более поздние источники зафиксировали немало местных уроженцев из числа бриттов, которые «стали» англосаксами точно так же, как прежде они становились римлянами. Как бы мы к этому ни относились, собственно римские обычаи и образ жизни в Южной Британии исчезли довольно быстро, после того как были порваны связи с остальным римским миром*. {682}

 

Впрочем, британский катаклизм не был типичным. Что касается областей Северо-Восточной Галлии, в которых археологическая картина схожа с той, что наблюдается в Южной Британии, в них устоявшиеся формы провинциальной жизни вовсе не исчезли столь внезапно и полностью. В Галлии к югу от Луары, каковы бы ни были их первоначальные опасения, местные римские землевладельцы практиковали разнообразные формы сотрудничества с новой властью. Как мы видели в IX главе, существовала определенная цена, которую следовало уплатить. Находясь в зависимости от ряда факторов, не в последнюю очередь от наличия финансовых средств во вновь образованных королевствах, эти люди должны были поступиться большей или меньшей частью своей земли. В небольшом Бургундском королевстве, по-видимому, имели место более значительные конфискации, чем у его лучше обеспеченных соседей – вестготов, но, возможно, бургундские власти подсластили пилюлю, снизив налоги. Однако римские землевладельцы могли много чего предложить варварским правителям, и, как результат, администрация последних в целом старалась сохранить то неравномерное распределение собственности, которое являлось главным залогом существования класса землевладельцев. Поэтому к югу от Луары мы наблюдаем удивительно мало подвижек в социальном плане. Сидоний и его друзья пережили трудные времена, однако сохранили в своем распоряжении достаточно собственности, чтобы вернуть себе позиции в обществе. Аналогичным образом в Испании и Италии римский землевладельческий класс в целом пережил первый шок, вызванный падением империи. В то время как в занятой вандалами Африке захват Гейзерихом Карфагена сопровождался широкомасштабными конфискациями собственности в Проконсульской Африке, римских землевладельцев в двух других провинциях, подпавших под власть Гейзериха в 439 г., а именно в Бизацене и Нумидии, оставили в покое, и, поскольку к империи вандалов {683} присоединялись другие территории, конфискации более не повторялись.

 

Итак, во многих областях местные очаги римской цивилизации сумели неплохо сохраниться. Католический клир, образованные миряне, виллы, города и более сложные формы хозяйственного производства и обмена – все это до известной степени продолжало существовать (везде, кроме Британии) наряду с классом землевладельцев. В результате на большей части территорий старого римского Запада распаду государственных форм и структур сопутствовало сохранение римской провинциальной жизни*.

 

Впрочем, даже если судить по ситуации в Южной Галлии, местный образ жизни на постримском Западе вовсе не оставался все тем же «римским». Подробное изложение всего того, что произошло в этих провинциях после падения Рима, является темой другой книги, однако, для того чтобы во всех красках представить себе падение Западной Римской империи, важно отметить некий существенный момент. Одна из многочисленных дискуссий, связанных с проблемой гибели империи, посвящена вопросу о том, какое значение следует придавать тем политическим переменам, которые имели место на протяжении V в. Являлся ли крах римской государственности действительно судьбоносным событием в истории Западной Евразии, или же он представлял собой всего лишь поверхностное явление, гораздо менее важное, чем более глубокие процессы (такие как возрастание роли христианства), которые протекали, не будучи существенно затронуты событиями, связанными с крушением империи? Традиционная историография не сомневалась в том, что 476 год обозначил (по крайней мере в Западной Европе) водораздел между античностью и Средневековьем. В последнее время постулат о том, что {684} гибель Римской империи отметила начало резкого упадка, породил несколько более детальных концепций, которые гораздо теснее связаны с историческими реалиями. Как мы видели, не было никакого внезапного и повсеместного переворота, и этот факт заставил вновь обратить внимание и на теорию преемственности, и на представление о том, что лучший способ понять ход исторического развития в поздне- и постримском периодах состоит в том, чтобы рассматривать его с точки зрения органичной эволюции, а не катаклизма*.

 

У меня нет никаких сомнений в том, что эти новые историографические установки в целом представляют собой закономерную реакцию на прежние исторические догмы, и я не разделяю мнения (которое берет начало, безусловно, от самих римлян), будто, поскольку Римская империя представляла собой более высокий уровень общественного развития, после того как он сошел на нет, единственно возможным путем дальнейшего развития был упадок. Однако согласиться с недооценкой исторической значимости гибели Западной Римской империи, на мой взгляд, тоже было бы ошибкой. Безусловно, это было уже обветшавшее здание. Занимавшее столь обширную территорию при наличии слабо развитых путей сообщения и малоэффективной бюрократии, оно едва ли могло быть иным. Коррупция царила повсюду, о законах вспоминали лишь от случая к случаю, и значительный объем властных полномочий сохранялся у местных общин. Тем не менее, поскольку это было многовековое унитарное государство, ему удалось, порой коренным образом, изменить те установки, в соответствии с которыми протекала жизнь на местах. {685}

 

Означенный феномен проявился прежде всего в разнообразных процессах, которые (не вполне справедливо) именуются «романизацией». Для того чтобы воспользоваться теми выгодами, которые несла с собой империя, провинциальным элитам требовалось получить римское гражданство. Простейший способ осуществить это заключался в том, чтобы добиться для своего родного города прав латинского гражданства и занять в нем высокий пост. Таким образом, переход к данному типу городской жизни сопровождал установление римского господства. Кроме того, вы были обязаны говорить на «правильной» латыни (поэтому изучение латинской литературы тоже широко распространилось) и показывать всем, что вы приобщились к ценностям классической цивилизации. Общественные сооружения, в которых можно было вместе с равными себе вести эту самую «цивилизованную жизнь» (базилики, термы и т.д.), а также представленный на виллах стиль «домашней» архитектуры были конкретными проявлениями этого римского взгляда на вещи. В то же самое время Pax Romana принес с собой такой важнейший позитивный фактор, как мир, положив начало тому взаимодействию между разными регионами, которое породило множество новых экономических возможностей.

 

В значительной степени то, что называют романизацией, вовсе не было процессом, направляемым «сверху» государственной властью. Скорее она представляла собой результат частных «ответов» покоренных элит на непреложный факт существования империи, поскольку они старались приспособиться к новым условиям римского господства, тяготевшего над ними. Впрочем, существенной стороной дела было то, что, в то время как эти элиты меняли свой быт, чтобы принять участие в той жизни, которую им предлагало Римское государство, их безопасность обеспечивали имперские войска. Таким образом, римский образ жизни на местах был неразрывно связан с самим фактом существования империи. {686}

 

Взаимовыгодная природа таких отношений очевидна. Как мы видели, в значительной мере бремя, ставшее результатом стремления Римского государства в III в. существенно повысить уровень налогообложения в провинциях, легло на старые городские советы. Чаще всего именно в этих советах медленно угасали традиционные формы римской провинциальной политической жизни. Вы тратили деньги для занятия той или иной должности, приобретая друзей и сближаясь с людьми, чья поддержка в свое время обеспечила бы ваш приход к власти и контроль над провинциальными финансами. В результате перераспределения этих доходов произошла полная смена приоритетов, и провинциальные элиты не замедлили на это отреагировать: так, в середине III в. почти совершенно исчезают надписи, свидетельствующие о щедрых актах благотворительности, благодаря которым в прежние времена отдельные лица делали карьеру. К IV в. от должностей в городских советах отказываются ради постов в системе имперской бюрократии, которая отныне стала новым средством достижения власти на местах. Как только имперский центр изменил свою политику, местные римские элиты, в свою очередь, изменили тактику, причем зачастую, особенно в долгосрочной перспективе, совершенно непредвиденным образом.

 

Слишком многое в провинциальной жизни зависело от политической ситуации и состояния культуры в империи, чтобы их можно было обойти вниманием. Возьмем, к примеру, образование. Филологическое образование, ставшее неотъемлемым признаком позднеримских элит – латинской на Западе, греческой на Востоке, – доставалось недешево. Оно требовало почти целого десятилетия интенсивных занятий с грамматиком, и лишь представители класса землевладельцев могли позволить себе вложить столь значительные средства в обучение своих детей. Как мы уже отмечали, они шли на это, поскольку правильное латинское (или греческое) произношение тотчас же {687} выделяло человека из общей массы как «цивилизованного». Кроме того, оно было необходимо чаще всего для личного продвижения в чинах. В большинстве своем новые чиновники вышли из недр прежних городских советов, т.е. из числа куриалов, для которых классическое образование оставалось de rigueur*.

 

Однако на постримском Западе парадигма карьерного роста представителей элит начала претерпевать изменения. В новых условиях речь шла скорее о воинской службе у одного из королей, нежели о продвижении по бюрократической лестнице в качестве основной возможности сделать карьеру для большинства представителей светских элит, даже в тех областях, где римское землевладение сохранялось и после 476 г. и где преобладала «южногалльская модель». В результате затратное филологическое образование перестало быть необходимым. Потомки как римских, так и варварских элит на деле продолжали хранить древние традиции. Редко кто из франкских или вестготских королей попадал в анналы истории благодаря своей любви к латинской поэзии. Когда «настоящий» латинский поэт по имени Венанций Фортунат прибыл ко двору из Италии, он привел в восхищение придворных сановников как римского, так и франкского происхождения. Этот субъект уже к ужину сделал карьеру благодаря своему пению, а на десерт все получили его сольное выступление, состоявшее из исполнения изящных куплетов. Если оставить за скобками этот эпизод, никто из сановников более не заботился о получении полноценного римского образования. Эти люди обучали своих детей чтению и письму, однако их цели стали более скромными. В результате к {688} 600 г. письменность была доступна почти исключительно клирикам, в то время как представители светской элиты все более тяготели к тому, чтобы довольствоваться лишь умением читать, в частности Библию; они более не рассматривали владение пером в качестве важной составляющей своего имиджа. Именно Римское государство, опять-таки не вполне осознанно, создавало и обеспечивало те условия, в которых достаточно широкое распространение светской образованности являлось неотъемлемым признаком элитарности, тогда как с исчезновением этого государства появились новые критерии образованности*.

 

Нечто подобное можно сказать и в отношении христианства. Христианизация, во-первых, средиземноморских стран и, во-вторых, более обширных областей Центральной, Восточной и Северной Европы в I тысячелетии иногда рассматривается как та трансформация, на которой падение Рима в целом никак не отразилось. Отчасти это мнение справедливо, однако оно может ввести в заблуждение. Христианская религия всегда развивалась (особенно в отношении церковных институтов) в соответствии с условиями того времени. Как мы видели в третьей главе, романизация христианства явилась важным историческим фактором в процессе христианизации империи. Благодаря императору Константину и его преемникам созываемые с начала IV в. под эгидой императора церковные соборы смогли выработать большинство догматов веры. Кроме того, Церковь выстроила совершенно особую иерархию епископов, архиепископов и патриархов; географическое расположение их резиденций во многом отражало имперскую административную структуру с ее местными и региональными центрами. Да и римские императоры-христиане ни на йоту не отступали от того самого притязания, {689} которое выдвигали их предшественники-язычники, а именно, что власть им вручало божество – они просто переосмысливали это божество как христианского Бога. Поэтому, как им казалось, они имели полное право вступать в отношения с Церковью на всех уровнях. На деле они так и поступали, созывая соборы, издавая нормативные акты и вмешиваясь в назначение старших клириков.

 

Христианство, как оно развивалось внутри имперских структур, таким образом, очень сильно отличалось от того, каким оно было до обращения Константина, и исчезновение Римского государства опять-таки оказало на него очень серьезное воздействие. Прежде всего границы новых королевств в некоторых случаях не совпадали с границами позднеримского административного деления. Таким образом, епископы порой оказывались в одном королевстве, тогда как архиепископы – в другом. Один за другим архиепископы Арля (он находился на территории Вестготского королевства, однако его церковная юрисдикция простиралась на земли бургундов) попадали в опалу у своих королей, которые, питая подозрения в связи с их контактами по ту сторону границы, лишали архиепископов их постов. Кроме того, имели место перемены в интеллектуальной сфере. В римском обществе авторитетные миряне, которые были образованны не хуже (если не лучше), чем клирики, нередко принимали участие в диспутах о вере. Однако по мере того как широкая образованность сходила на нет, миряне в скором времени оказались не в состоянии этим заниматься, поэтому интеллектуальное пространство раннесредневековой Церкви стало исключительно клерикальным. Этого не случилось бы, если бы миряне оставались столь же образованными, как и клирики. Не менее важно и то, что короли на постримском пространстве унаследовали от своих предшественников притязания на авторитет в вопросах веры и присваивали себе право назначать епископов и созывать соборы. Результатом всего этого стало то, что христианство в те времена {690} существовало в рамках неких образований, которые Питер Браун назвал «христианскими микрокосмами». Единой Церкви не существовало; более того, границы постримских королевств обусловили появление региональных церковных организаций, и эти общины на территории разных королевств практически не нуждались друг в друге*.

 

Прежде всего возвышение средневекового папства как высшего авторитета для всего западного христианства невозможно себе представить без разрушения Римской империи. В Средние века папы стали играть в Церкви многие из тех ролей, которые римские императоры-христиане считали своей прерогативой, как то: издание нормативных актов, созыв соборов и осуществление (или инициирование) назначений на высокие должности. Если бы на Западе по-прежнему правили римские императоры, невозможно себе представить, чтобы папы сумели отхватить себе столько суверенитета. На Востоке, где все еще правили императоры, сменявшиеся один за другим патриархи Константинопольские, чей правовой и административный статус соответствовал статусу римских пап, считали для себя невозможным поступать иначе, нежели как покорные слуги императоров. Назначаемые по воле императора, они постепенно превратились в имперских чиновников, всецело покорных императорским повелениям**. {691}

 

 

** Прибытие христианской миссии, направленной в Кентербери папой Григорием I в 597 г., довольно точно определяет нижний хронологический рубеж оставленного Бедой Достопочтенным детального повествования об истории англосаксов. {681}

 

* См. общие обзоры: Campbell, 1982, Ch. 2; Esmonde Cleary, 2002; Higham, 1992. Королевство Кент, возможно, сохраняло границы древнеримской civitas кантиев; вероятно, это справедливо также в отношении Линкольна и англосаксонского Линдсея. Однако в большинстве своем ранние англосаксонские королевства были гораздо меньше по размерам, чем древнеримские civitates, и, очевидно, являлись их наследниками лишь отчасти: см. очерки в Bassett, 1989. {682}

 

* Историки порой спорят, следует ли рассматривать гибель империи как процесс разрушения или эволюции. Чаще всего, чтобы разрешить эту мнимую дилемму, следует выяснить, о чем конкретно идет речь в каждом отдельном случае. {684}

 

* Типичным для традиционного подхода можно считать название работы Фрэнка Уолбанка, опубликованной в 1969 г.: «Грандиозная революция». Новые веяния отчетливо проявились в названии, которое было присвоено проекту Европейского научного фонда, посвященному той же тематике: «Трансформация римского мира». {685}

 

* В период расцвета империи эта форма образования была нацелена на обучение искусных публичных ораторов, которые блистали в городских советах. В эпоху поздней империи классическая латынь (и до известной степени греческий) стала языком имперской бюрократии и той новой чиновной иерархии, которая пришла на смену городским советам. {688}

 

* По теме в целом см.: Heather, 1994. О Венанции см.: George, 1992. Свидетельства на этот счет, собранные со всей бывшей территории римской Европы, обобщены в работе Riche, 1975. {689}

 

* Эти изменения исследованы в работе Брауна (Brown, 1996).

 

** О восточной Церкви см.: Hussey, 1990; см. специальные исследования, в частности: Alexander, 1958. {691}

 

Хизер П. Падение Римской империи / Пер. с англ. А.В. Короленкова, Е.А. Семеновой. М.: ACT: Астрель, 2011. С. 681–691.

 

Ответить

Фотография Ученый Ученый 25.09 2018

Низложение Ромула Августула и конец Западной Римской империи

Отец Одоакра Эдико был одним из приближенных лиц Аттилы, выполняя различные дипломатические поручения. По смерти отца Одоакр во главе незначительной группы варваров появляется в Италии, где вступает на службу к императору под непосредственное командование Рицимера. Одоакр видит с каким хладнокровием Рицимер расправляется с неугодными ему императорами, на службе у которых он состоит. Видит затем Одоакр и сменившего Рицимера на посту временщика империи другого варвара гунна Ореста, который так же меняет неугодных ему римских властителей и наконец доходит до того, что провозглашает императором своего собственного сына Ромула Августула [10, c.203].

После смерти Рицимера остатки земель на Западе достались другому военачальнику, Оресту. Он принудил Юлия Непота отречься от престола и заменил его своим сыном, Ромулом Августом. Это произошло в 475 г.

Имя нового правителя можно было назвать по-своему знаменательным: его первая часть принадлежала человеку, основавшему Рим, а вторая -- тому, кто создал Империю. Тем не менее, ничего хорошего его избрание государству не принесло: в то время мальчику было всего четырнадцать лет и его имя вскоре сократили так, что оно стало звучать как Ромул Августул (Ромул, маленький император). Именно эта форма сохранилась применительно к нему в истории.

Практически немедленно после коронации у Ромула начались трения с варварами, служившими Империи, поэтому оно продлилось всего лишь чуть меньше года. Германцам не давала покоя мысль, что в таких провинциях, как Галлия, Испания и Африка, их сородичи правят, а не служат правителям. Они потребовали себе треть территории Италии [4, c.316].

Видимо тогда Одоакр, дослужившись до высоких постов и решил, почувствовав свою силу, вступить в борьбу за власть. От лица наёмных варварских дружин, главную роль среди которых играли герулы, недовольные тем, что Орест не дал им обещанных земель, Одоакр требует от отца нового императора сдержать данное им слово. Противоборство вождей варваров завершается войной, закончившейся разгромом Ореста, который по приказу Одоакра 28 августа 476 года был убит в Павии. Неделю спустя Одоакр вступает в Равенну, где у его ног шестнадцатилетний император, сын Ореста, Ромул Августул складывает знаки императорского достоинства. Этот юноша отличавшийся удивительной красотой по иронии судьбы носил имена двух великих властителей Рима -- Ромула, основателя города Рима и Августа -- основателя Римской империи. Однако ещё современники презрительно именовали его из-за полного безвластия не Августом, а Августулом. В отношении этого мальчика Одоакр изменяет своим принципам, вместо того чтобы убить его, он дарует ему не только жизнь, но и шесть тысяч солидов и Лукулланский замок в Кампании с разрешением свободно жить вместе с родственниками.

Однако, это был не великодушный жест, ими вообще не отличалось то время. Это был хорошо продуманный дипломатический ход, который должен был утвердить законность воцарения Одоакра. Поэтому последний заставляет Ромула Августула в обмен на жизнь отправить от лица себя и сената посольство в Константинополь с заявлением о том, что Италии император не нужен. Достаточно, чтобы император был один в Константинополе, считавшегося тогда пусть и символическим, но центром Римской империи. Для управления же Италией вполне достаточно лишь управителя, которым безусловно должен быть Одоакр.

 

В ответ на это посольство император Византии Зенон сначала даёт Одоакру титул «magister militiae praesentalis» для Италии, а затем признаёт и полноправным её правителем, находящегося однако под эгидой, хотя и номинальной, Константинополя [10, c.204].

Одоакр (вождь герулов, рупев и др.) сверг последнего императора Ромула Августула в 476 г. и провозгласил себя королем Италии. Воины Одоакра расселились по всей Италии и предали ее грабежу и опустошению. С согласия римского сената, Одоакр, сделавшись королем, разделил между членами своей дружины третью часть лучших земель Италии. Свержение с престола последнего малолетнего императора не произвело никакого впечатления на современников и не вызвало никакого протеста со стороны населения Италии, привыкшего уже к подобным переменам. По свержении Ромула Августула Италия продолжала смотреть на византийского императора, как на естественного преемника Ромула Августула. Сам Одоакр не решился присвоить себе императорский титул: он отослал все знаки императорского достоинства византийскому императору Зенону и признал себя как бы наместником [11, c.268].

Итак, 5 сентября 476 года Римская империя перестаёт существовать. Вместе с ней уходит в историю целая эпоха -- Древний мир и именно с неё начинается новая эпоха -- Средневековье. Хотя современники не придали этому событию сколько-нибудь видного места, ибо уже несколько десятилетий Римская империя существовала лишь номинально [10, c.205].

Англоязычные историки называют 476 г. годом падения Римской империи, но это неверно, и в то время никто так не думал. Она все еще существовала и была одним из самых могущественных государств в Европе со своей столицей в Константинополе, где правил Зенон. Тенденция игнорировать историю восточной части страны возникла потому, что современные британцы пользуются исключительно наследием Западной империи.

С точки зрения современников Ромула Августула, несмотря на то, что государство частично было оккупировано германцами, теоретически все эти земли оставались имперским владением. Часто германские правители носили титулы патрициев, или консулов, и считали это для себя большой честью.

Сам Зенон никогда не признавал Августула своим соправителем. Он считал мальчика узурпатором, а законным обладателем престола -- его предшественника, Юлия Непота, после низложения бежавшего из Рима и оказавшегося в Иллирике, где и играл роль императора Запада, признанного Зиноном.

До 480 г. то есть до смерти Непота, в формальном смысле Западная империя продолжала свое существование. Только после его убийства трон опустел, с точки зрения восточного соседа. После этого, опять-таки теоретически, Империя снова стала единой, как и во времена Константина и Феодосия, а Зенон стал ее единственным владыкой. Он даровал Одоакру титул патриция, а тот в ответ признал его императором и сам себя называл всего лишь королем Италии, принадлежавшей германцам.

После убийства Юлия Непота Одоакр вторгся в Иллирик под предлогом, что хочет отомстить за него, и действительно сделал это, убив одного из виновных, но в то же время захватил провинцию. С точки зрения Зенона, это сделало его слишком сильным. Он начал искать способ нейтрализовать угрозу, оказавшуюся в неуютной близости от его границ. В поисках способа избавиться от Одоакра Зенон обратился к остготам [4 , c.330].

Захватив власть Одоакр вскоре умерщвляет и своих ближайших помощников. Этот гордый король герулов не подозревает, что через 17 лет он будет лежать предательски зарезанным в шатре, а его трон над Италией перейдёт к другому. Но это будет после, а пока он наслаждается властью и осознанием того, что он погасил солнце, т.е. упразднил императорскую власть в Риме, освещавшую мир более, чем 400 лет. [10, c.205]

После смерти Рицимера остатки земель на Западе достались другому военачальнику, Оресту. Он принудил Юлия Непота отречься от престола и заменил его своим сыном, Ромулом Августом. Одоакр (вождь герулов, рупев и др.) сверг последнего императора Ромула Августула в 476 г. и провозгласил себя королём Италии. Воины Одоакра расселились по всей Италии и предали её грабежу.

 

https://studbooks.ne...rimskoy_imperii

Ответить

Фотография Стефан Стефан 25.09 2018

Слагаемые краха

 

Формулируя свою собственную позицию по поводу причин краха Западной Римской империи, я понял, что вступил в противоречие с одной из старейших исторических традиций – по крайней мере в британской {691} историографии. Так, Эдуард Гиббон подчеркивал значение внутренних факторов:

 

«Упадок Рима был естественным и неизбежным следствием чрезмерного величия. Процветание стало причиной кризиса; предпосылки распада умножались по мере увеличения масштабов завоеваний, и, как только время или военные поражения расшатали искусственные опоры, изумительное сооружение рухнуло под тяжестью собственного веса».

 

Гиббон приступил к исследованию там, где его завершил Полибий. Как и большинство античных историков, Полибий рассматривал личные добродетели или пороки в качестве основной движущей силы исторического процесса. По его мнению, Римская республика достигла величия благодаря добродетели своих политических лидеров и вступила в полосу упадка, когда порожденные победами излишества привели к нравственной деградации их потомков. Полибий писал свою «Историю» во II в. до н.э., задолго до того, как империя достигла своих максимальных размеров, не говоря уже о начале процесса утраты территорий. Заимствовав у него основную линию аргументации, Гиббон, обратившийся к феномену христианства, рассматривал его главным образом как источник материала для повествования об утратах. По его мнению, новая религия посеяла в империи семена раздора посредством диспутов о вере, поощряла отказ общественных деятелей от участия в политической жизни и уход в монахи, наконец, исповедуя учение о непротивлении злу, она способствовала деградации римской военной машины*.

 

В пользу этой концепции можно привести кое-какие доводы, однако есть один контраргумент, который низводит ее до положения не более чем примечания на полях. Любое мнение о причинах падения Западной Римской империи в V в. должно в полной мере учитывать тот факт, {692} что Восточная империя не только сумела выжить, но и достигла известного процветания в VI в. Все те проблемы, с которыми столкнулась Западная империя, в равной (если не в большей) степени относятся и к Восточной. В частности, римский Восток был в большей мере христианским и более склонен к богословским спорам. Кроме того, на Востоке существовала та же самая система управления и аналогичный тип хозяйства. Тем не менее Восточная империя уцелела, тогда как Западная пала. Один этот факт делает весьма сомнительным предположение, будто позднеримской имперской системе был присущ настолько серьезный врожденный порок, что она была обречена на слом под давлением собственного веса. Если же вы зададитесь целью выявить те различия между Востоком и Западом, которые могли бы объяснить их разные судьбы, то первое, что сразу же приходит на ум, – это особенности географического положения. Богатейшие провинции Востока, протянувшиеся чередой от Малой Азии до Египта, Константинополь вполне эффективно оборонял от варварских нашествий с севера и с востока, в то время как Западной империи приходилось защищать границу по Рейну и Дунаю почти на всей ее протяженности, и мы видели, с какими опасностями была сопряжена эта защита.

 

Оба приведенных соображения еще прежде были высказаны такими исследователями, как Н.Г. Бейнз и А.Х.М. Джонс*; однако в то время, когда работал Джонс, – сорок лет назад, – как мне представляется, в любом исследовании, посвященном краху Западной Римской империи, было принято фокусировать внимание на тематике варварских вторжений. По двум причинам. Во-первых, единственным фактором, который, по мнению Джонса, сыграл сколько-нибудь заметную роль в том, что исторические судьбы Востока и Запада разошлись, было их далеко не равнозначное экономическое положение. По его мнению, {693} непомерное налоговое бремя нанесло тяжкий вред позднеримской экономике. Той доли урожая, которая оставалась у крестьян, было совершенно недостаточно для прокормления их самих вместе с их семьями, так что имел место постоянный, хотя и не бросавшийся в глаза, процесс разорения крестьян и сокращения сельскохозяйственного производства. Этот процесс, как считал исследователь, был особенно ярко выражен на Западе*. Взгляд Джонса на позднеримскую экономику основывался главным образом на письменных (прежде всего правовых) источниках. Когда он писал это, французский археолог Жорж Чален ко опубликовал отчет о своих сенсационных раскопках некогда процветавших позднеримских деревень на известняковых холмах сразу за Антиохией (см. гл. III). Так что когда Джонс создавал свои труды, раскопки деревень, как мы уже видели в III главе, полностью изменили наш взгляд на позднеримскую экономику. Мы знаем, что в IV в. налоги, безусловно, не были настолько высоки, чтобы подорвать крестьянское хозяйство. На Западе, как и на Востоке, период поздней империи был временем подъема сельского хозяйства, без малейших признаков более или менее крупномасштабного разорения крестьянства. Безусловно, Восток мог быть более богатым, чем Запад, однако до начала V в. на территории Римской империи не было никакого сколько-нибудь серьезного экономического кризиса. Аналогичным образом представление о том, что оба кризиса на границе, 376–380 гг. и 405–408 гг., также имели чисто внешние причины, наряду с детальной {694} реконструкцией хода событий, относящихся к распаду империи в 405–476 гг., отводят пришедшим извне варварам главную роль в истории гибели Западной Римской империи.

 

Если учесть все это, ни один серьезный историк не станет утверждать, что Западная империя пала исключительно из-за внутренних затруднений или же, напротив, исключительно по причине ударов извне. В настоящем исследовании акцент сделан преимущественно на последнем факторе, поскольку, с моей точки зрения, неверную оценку получило возникновение в Европе Гуннской державы и, наряду с ним, тесная связь между появлением гуннов и детронизацией Ромула Августула. Впрочем, для того чтобы глубже понять характер воздействия инициированных гуннами вторжений на самые устои римской имперской системы, попытаемся еще раз бросить взгляд на участников этих вторжений.

 

В конце IV–V в. вторжения на территорию империи осуществлялись довольно значительными силами. Находящиеся в нашем распоряжении античные источники, которые освещают события столетия (376–476 гг.), не дают нам никаких точных данных о численности варварских племенных союзов, вовлеченных в этот процесс, не говоря уже об оценке той геополитической угрозы, которую они собой представляли. Как полагает кое-кто из исследователей, сведения источников на сей счет настолько скудны, что даже попытка оценить численность этих племенных союзов является делом бесперспективным. Это суждение вполне справедливо, однако некоторые из наших наиболее информативных источников предоставляют нам правдоподобные сведения, которые дают по крайней мере порядок величин для части племенных союзов, а иногда и косвенные способы оценки их численности. Ниже изложены мои выкладки, сделанные с учетом тех указаний, о которых я сказал.

 

Тервинги и грейтунги, появившиеся на северном берегу Дуная в 376 г., вполне могли выставить в поле примерно {695} по 10 тысяч воинов. Полчища Радагайса, которые вторглись в Италию в 405–406 гг., по численности скорее всего превышали силы каждого из этих племенных союзов в отдельности: по-видимому, речь здесь должна идти о 20 тысячах человек. Взятые вместе, эти цифры в целом соответствуют сообщениям о том, что, когда Аларих объединил все три контингента, он смог мобилизовать свыше 30 тысяч бойцов*. Когда вандалы и аланы переправились в Северную Африку, их совокупная военная мощь, вероятно, составляла что-то около 15–20 тысяч воинов – правда, после тяжелых боев и без учета численности свевов. Таким образом, в целом перешедшие через Рейн в 406 г. варварские полчища могли насчитывать свыше 30 тысяч бойцов. Численность бургундов, которые вышли к Рейну в 410 г., установить сложнее. Когда этот племенной союз сопоставляли с вестготами образца 450-х гг., ему всегда отводили второе место; следовательно, военная мощь бургундов должна была быть меньше и составляла, возможно, что-то вроде 15 тысяч или более воинов, однако это было уже после страшного поражения, понесенного ими от гуннов в 430-х гг.**. Кроме того, мы просто не знаем, сколько скиров, ругов и герулов во главе с Одоакром влились в ряды римской армии в Италии в 460-х гг., когда развалилась гуннская держава. Несомненно, их численность измерялась тысячами (возможно, до 10 тысяч человек). Итак, по самым приблизительным подсчетам, основные силы варваров на Западе могли насчитывать до 40 тысяч готов (имеются в виду две волны вторжения – 376 г. и 405–406 гг.), 30 тысяч человек, переправившихся через Рейн, вероятно, 15 тысяч бургундов и еще 10 тысяч воинов, бежавших из пределов гибнувшей державы Аттилы. К этой цифре (95 тысяч бойцов) следует прибавить также всех тех, кто был {696} представлен самыми разными менее значительными племенными союзами, в особенности аланов, которые не последовали за Гейзерихом в Африку, и, кроме того, полчища франков, которые с середины 460-х гг. играли чрезвычайно важную роль в политической жизни Галлии. Хотя после 476 г. франки довольно быстро стали достаточно могущественными, чтобы бороться с вестготами за господство над Галлией, в событиях, которые привели к низложению Ромула Августула, приняли активное участие, возможно, не более 10–15 тысяч франков. Итак, из всего этого следует, что около 110–120 тысяч вооруженных варваров сыграли некую роль в разрушении Западной Римской империи*.

 

С одной стороны, изучение письменных источников не оставляет места сомнениям в том, что центробежные силы, вызванные к жизни вторжениями извне, к концу V в. раздробили Западную Римскую империю на целый ряд вновь образованных королевств. С другой, каждый из этих племенных союзов насчитывал всего лишь несколько десятков (не сотен!) тысяч бойцов. На первый взгляд этот порядок цифр вовсе не свидетельствует о подавляющем превосходстве в силах, особенно если вспомнить, что даже по наиболее скромным подсчетам численность римской армии к 375 г. оценивается в 300 тысяч человек, а некоторые увеличивают это число вдвое. В известном смысле античная нарративная традиция подтверждает оценки такого рода. Западная Римская империя не погибла в результате одного массированного нашествия, что впоследствии произошло, например, с Китайской империей, разгромленной монголами. Изначально варвары-переселенцы располагали достаточной военной силой, для того чтобы создать на территории империи свои анклавы, однако последующая экспансия, приведшая к возникновению {697} независимых королевств, представляла собой весьма длительный процесс: сменились два, а то и три поколения, прежде чем мощь Римского государства окончательно сошла на нет. Другой аргумент в этой связи заключается в том, что даже в совокупности варвары, обрушившиеся на империю в V в., не были столь многочисленны, чтобы сокрушить какую бы то ни было державу из тех, что можно себе представить, – державу, имевшую в своем распоряжении людские и любые другие ресурсы на всей территории от Адрианова вала до Атласских гор. Они сумели низвергнуть Западную Римскую империю из состояния относительной стабильности во мрак небытия лишь благодаря тому, что в известном смысле их разрушительная деятельность наложилась на присущие римской имперской системе пороки в военной, экономической и политической сферах, – пороки, ставшие результатом полутысячелетней эволюции самой системы.

 

Прежде всего обратимся к военному потенциалу империи. Инициированные гуннами вторжения должны рассматриваться в связи с обретением в III в. Сасанидской Персией статуса сверхдержавы. Как мы видели во II главе, экспансию Персии Риму в конечном счете удалось приостановить. Тем не менее это не означало ослабления Персидской державы. Даже после того как к 300 г. на восточной границе была восстановлена стабильность, римляне не могли позволить себе ослабить здесь свой воинский контингент, так что свыше 40 процентов войск Восточной империи (20–25 процентов от общей численности вооруженных сил Востока и Запада) должны были постоянно дислоцироваться на персидской границе. Таким образом, кризис конца IV в. на европейских границах империи лег тяжким бременем на всю имперскую военную машину, которая и без того уже подвергалась суровым испытаниям.

 

Значительная часть того, что осталось от римской армии, как и раньше, представляла собой пограничные войска (limitanei), которые, в сущности, предназначались для {698} отражения мелких случайных нападений на границу. То обстоятельство, что все они имели иное предназначение, а некоторым из них недоставало выучки и вооружения, сделало эти войска малоэффективными в противостоянии с заранее отмобилизованными полчищами гуннов. В целом же военный потенциал варваров, вторгавшихся на территорию империи, следует оценивать в сопоставлении не со всеми имперскими вооруженными силами в их совокупности, поскольку многие подразделения были предназначены для выполнения совершенно других задач, а лишь с полевыми армиями Запада. Последние были сосредоточены главным образом в Галлии, Италии и Западном Иллирике; к 420 г. они состояли из 181 подразделения (на бумаге эти подразделения насчитывали свыше 90 тысяч человек). В начале кризиса западноримская полевая армия состояла, по-видимому, не более чем из 160 подразделений (т.е. свыше 80 тысяч человек). В сравнении с этими силами численность варварских полчищ начинает выявляться гораздо отчетливее, так что нетрудно понять, почему им в конечном счете удалось взять верх. Будучи далеко не слабейшей стороной, они, по-видимому, обладали (кроме всего прочего) весьма значительным численным превосходством над имперскими войсками. Поначалу это обстоятельство не было столь очевидным вследствие отсутствия у варваров политического единства, однако в течение V в. их многочисленность мало-помалу дала себя знать.

 

Если численность варварских полчищ, вторгавшихся на территорию империи, со временем стала настолько велика, что они оказались в состоянии преодолеть сопротивление тех контингентов римских войск, которые могли быть им противопоставлены на их пути, почему имперские власти просто не выставили больше войск? Ответ на этот вопрос лежит в сфере пределов экономических возможностей империи. Как мы видели, позднеримское сельское хозяйство в IV в., можно сказать, переживало подъем; однако не было заметно признаков быстрого или резкого {699} роста производства. Во многих провинциях доходность сельского хозяйства достигла в то время своих максимальных показателей. Так что едва ли к 400 г. оставались еще какие-то дополнительные ресурсы, за счет которых можно было бы увеличить численность войск, – и это после того, как столетием раньше резко возросло налогообложение, что было обусловлено необходимостью сформировать новые войска, которых требовала война с персами. Кроме того, получение империей ее доходов было отчасти лимитировано возможностями бюрократического аппарата и готовностью местных элит платить, однако мало что свидетельствует о сколько-нибудь значительных конфликтах с налогоплательщиками вплоть до 440-х гг., когда Аэцию пришлось урезать налоговые льготы после потери Северной Африки. Наиболее веской причиной уменьшения налоговых поступлений, как нам представляется, стала экономика, едва державшаяся на плаву.

 

В то же время отрицательные факторы политического свойства со своей стороны имеют прямое отношение к истории падения Западной Римской империи. Сравнительно простая по сути политическая сделка, как мы уже видели, связывала воедино римскую метрополию и провинции. Взамен налоговых платежей государственная машина, военная и гражданская, защищала сравнительно немногочисленный класс землевладельцев от внешних и внутренних врагов. Поскольку его преобладание зиждилось на землевладении, данный слой населения был весьма уязвим. Эти люди не могли бесстрастно наблюдать за тем, как имперский центр мало-помалу утрачивает способность гарантировать их безопасность, так что едва ли можно удивляться тому, что они пытались заручиться расположением верхушки расширявшихся варварских держав. Данный деструктивный фактор, существовавший внутри самой системы, сыграл важную роль, обусловив те формы, которые принял крах империи на старых римских {700} территориях в Центральной и Южной Галлии, а также в Испании.

 

Еще один негативный фактор политического свойства связан с дипломатией на самом высоком уровне. Вследствие огромных размеров империи, а также ее прежних достижений в деле романизации провинциальных элит позднеримские правящие режимы столкнулись с перманентным давлением со стороны местных группировок с их собственными интересами, причем все эти группировки тянули в разных направлениях. К IV в. оказалось, что верховную власть необходимо поделить между несколькими императорами, однако не существовало ни одного проверенного и надежного рецепта, чтобы сделать это достаточно эффективно; в этом смысле все политические режимы в империи являли собой пример импровизации. В центре власть можно было делить по-разному, например, между двумя или более императорами; либо управлять посредством марионеточных императоров, которых «водили на помочах» влиятельные лица вроде Аэция или Стилихона. Периоды политической стабильности протяженностью в одно или даже два десятилетия могли иметь место, однако обнаруживали тенденцию к тому, чтобы перемежаться периодами жестокой борьбы, зачастую перераставшей в гражданскую войну. Нестабильность в центре предоставляла варварам прекрасные возможности преследовать свои собственные интересы.

 

Итак, следует отдать должное значению внутренних деструктивных факторов, однако всякий, кто полагает, что они сыграли главную роль в падении империи и что варвары являлись не более чем внешним раздражителем, всего лишь ускорившим разрушительный процесс, должен внятно объяснить, каким образом здание империи рухнуло в отсутствие массированного военного натиска извне. Мне представляется, что сделать это весьма непросто. И дело вовсе не в том, что поздняя империя представляла собой совершенную политическую систему. Еще до {701} нашествия варваров ей были присущи многочисленные центробежные тенденции, а некоторые из отдаленных областей были гораздо слабее интегрированы в ее структуры, нежели древние регионы Средиземноморья. В особенности Британия проявила ярко выраженную склонность организовывать антиправительственные политические выступления; ей уподобилась (если судить по количеству отмеченных здесь мятежей) Северо-Западная Галлия (Арморика). Примечательно, чем сопровождались эти выступления. Прежде всего они вспыхивали только тогда, когда в центре имела место политическая нестабильность; в случае с Британией имперским властям достаточно было направить туда сравнительно небольшой экспедиционный корпус, чтобы вернуть провинцию в лоно империи. В 368 г. военачальник Феодосий, отец будущего императора, выполнил эту задачу всего лишь с четырьмя легионами (Amm. Marc. XXVII. 8). Таким образом, для того чтобы империя распалась сама по себе, местные общины в большинстве своем должны были одновременно восстать, причем каждая из них сковала бы достаточно римских войск, чтобы центр оказался не в состоянии подавить все эти мятежи поочередно.

 

Ход событий, аналогичный тому, который взорвал западную половину мира Каролингов в IX в., невозможно себе представить в IV в., именно из-за того, что Римская империя по целому ряду признаков коренным образом отличалась от империи Каролингов. В последней вооруженные силы состояли из местных землевладельцев, возглавлявших отряды своих вассалов, тогда как в распоряжении Римской империи находилась профессиональная армия. Когда местные сепаратисты отпадали от империи Каролингов, у них под рукой уже были готовые к бою формирования. Напротив, римские землевладельцы не располагали военными отрядами, поэтому им приходилось немало потрудиться, чтобы на подвластных им землях сколотить {702} достаточные контингенты для защиты самих себя от злоупотреблений со стороны центральных властей.

 

Итак, для того чтобы оказался возможен распад изнутри, не только Британия, но и Северная Галлия, Испания и Северная Африка должны были одновременно отпасть, в то время как нет ни одного указания на то, что в недрах поздней империи зрел взрыв сепаратизма в подобных масштабах. На мой взгляд, вместо того чтобы вести речь о внутренних проблемах Римской империи, предопределивших крах позднеримской имперской системы, имеет смысл поговорить о деструктивных факторах – военного, экономического и политического характера, – не позволивших Западу справиться с тем кризисом, с которым он столкнулся в V в. Все эти факторы внутреннего свойства явились необходимой предпосылкой, но отнюдь недостаточно веской причиной краха империи. Если исключить варваров, нет ни единого признака того, что Западная Римская империя прекратила свое существование в V в. {703}

 

 

* Gibbon, 1897, р. 160 ff. (цит. по с. 161). {692}

 

* Baynes, 1943; Jones, 1964, Ch. 25. {693}

 

* Сверхобложение, с точки зрения Джонса, было обусловлено главным образом необходимостью содержать достаточно многочисленную армию, чтобы противостоять варварам и Персии; таким образом, и этот фактор, хотя и косвенным образом, возник благодаря варварам; впрочем, Джонс, кроме того, отметил «праздные уста» новой имперской бюрократии (в большей степени, нежели Церкви, как считал Гиббон) в качестве еще одного источника издержек (Jones, 1964, Ch. 25). {694}

 

* О тервингах и грейтунгах см. гл. IV, о Радагайсе и Аларихе – гл. V.

 

** О пересекших Рейн варварах см. гл. V, о бургундах – там же. {696}

 

* Я ничего не пишу о вторжении в Британию англосаксов, поскольку оно не стало непосредственной причиной отпадения британских провинций. {697}

 

Хизер П. Падение Римской империи / Пер. с англ. А.В. Короленкова, Е.А. Семеновой. М.: ACT: Астрель, 2011. С. 691–703.

 

Ответить