[1] Ager publicus. Земли составляли большую часть римской государственной и народной собственности. Они доставались государству путем завоевания по тому правилу, что все завоеванные земли переходят в собственность победившего государства, изредка путем добровольной передачи. Этот ager publicus отчасти был продаваем римским гражданам (Cic. l. agr. 2, 14) и такие участки назывались agri quaestorii, потому что их продажей заведовали квесторы. Другие его участки предназначались для удовлетворения потребностей культа и передавались храмам или жреческим коллегиям то в полную собственность, то лишь в пользование, это так называемые agri consecrati. Dion. Hal. 3, 1. 2, 7. Некоторые части раздавались гражданам и безвозмездно (assignatio), то viritim, когда отдельные лица получали земли (Liv. 1, 46. Cic. l. agr. 3. 2. Dion. Hal. 8, 72), то целым общинам, именно колониям, см. Κληρουχία. Подобные наделы производились всегда комиссией из 3 и более членов. Но наибольшая часть так называемого ager publicus оставалась государственным имуществом, с которым поступали различно.
2) Другие части предоставлялись в пользование отдельным гражданам (in possessionem tradita или concessa, Cic. l. agr. 3, 2) и назывались possessiones. Такого рода владения можно было передавать по наследству и продавать (Cic. off. 2, 22 сл.), но, несмотря на это, они никогда не делались частной собственностью, а оставались собственностью государства, которую оно и по истечении столетий могло потребовать обратно. Владельцы платили за землю государству известный оброк, сбор которого отдавался на откуп так называемым publicani; они обязывались представить государству известную сумму, а сами взыскивали затем, что полагалось, с отдельных владельцев. Отдача на откуп этих доходов обозначалась выражениями agrum fruendum locare, agrum locare и vendere. Liv. 27, 3. 32, 7. 42, 19.
3) Необработанные пустоши служили пастбищами (см. Pascua), а отчасти и их занимали граждане для временного пользования и обработки, платя небольшой оброк. Эти участки назывались possessiones relictae, loca relicta. App. b. c. 1, 7. Liv. 6, 37. Fest. p. 241. M.
[2] Важнейшие случаи раздачи земель и аграрные законы. Упоминаемые из времен царей assignationes правильнее могут быть относимы к первоначальной организации государства, по которой каждый гражданин имел известную поземельную собственность, как heredium. Так состоялось распределение полей при Ромуле, точно так же Сервий Туллий произвел значительные assignationes в пользу новых граждан из плебеев.
Совсем другие отношения явились во времена Республики. Плебеи беспрестанно требовали раздела государственных земель на том основании, что, заплатив своей кровью за все завоевания, ничего от них не приобретали. Хотя патриции вовсе не имели исключительного права на пользование так называемых ager publicus, но фактически они одни были его владельцами, во-первых, потому, что первоначально, до законодательства Сервия Туллия, они одни составляли populus; во-вторых, потому, что, благодаря своему богатству, они в особенности имели возможность обрабатывать большие пространства земли; наконец, конечно, и потому еще, что они находились в близких отношениях к полководцам и властям, которые или разрешали, или безмолвно предоставляли им захват общественной земли. Они же возделывали эти possessiones трудом рабов или малыми участками раздавали в аренду своим клиентам. Не довольствуясь и этими землями, патриций старался оттягать себе близлежащие поля бедных плебеев, и это ему в большинстве случаев удавалось, благодаря суровости долгового права, см. Plebs и Nexum. Плебеи в течение столетий добивались и требовали наделов; их предводители неустанно предлагали с этой целью законопроекты (leges agrarias), возбуждавшие всякий раз чрезвычайное волнение, т. к. патриции пускали в ход всевозможные средства, чтобы не потерять своих богатств и неправильно присвоенных преимуществ. В руках честолюбцев аграрные законы были страшным оружием. Liv. 2, 52. 6, 11. Под именем аграрных законов разумеются все законы, предлагавшие раздачу земельных наделов колониям или отдельным гражданам. Весьма многочисленны были leges, постановлявшие вывод колоний, напр., lex Acilia, Aelia, Appuleia и т. д., ср. Κληρουχία,
4. [3Но т. к. эти меры были всегда только исключительными одиночными явлениями и удовлетворяли плебеев только временно, то гораздо важнее оказывались те leges agrariae, которым требовался полнейший передел общественных земель и коренные изменения в деле владения землями. Первый закон такого рода был lex Cassia, изданный консулом Сп. Кассием Висцеллином, 486 г. до Р. Х. (268 u. c.) и предлагавший раздел как вновь завоеванного, так и уже давным-давно занятого ager publicus. Liv. 2, 41. Dion. Hal. 8, 69 слл. Со стороны сената состоялось тогда определение (senatus consultum), которым учреждалась комиссия из 10 человек, и ей поручалось отделить ager publicus от ager privatus и затем первый отчасти обратить в наделы, отчасти, в качестве possessiones, предоставить в пользование за известный оброк. Dion. Hal. 8, 76. Но, предлагая эти меры, патриции хотели только выиграть время и затем сумели всевозможными способами помешать исполнению этого определения. Liv. 2, 43. 44. 48. 52. 54. 61. 63. Им удалось лишить всякого значения еще целый ряд других законопроектов, например, Л. Ицилия, Петелия и др. (Liv. 4, 12. 36. 43. 44), а также и legem Meciliam Metiliam (Liv. 4, 48), legem Sestiam (Liv. 4, 49. 51), legem Meneniam (Liv. 4, 53). Только раз или два по особым поводам были розданы земли. Liv. 5, 30. 6, 21.
По новому пути пошел Г. Лициний Столон, 376—367 гг. до Р. Х. (см. Leges Liciniae Sestiae). По его аграрному закону определялось: 1) никто не имеет права владеть более как 500 югеров в ager publicus; 2) никто не должен держать более 100 голов крупного и 500 голов мелкого скота на общественном выгоне; 3) нарушители этого закона подвергаются денежной пене (multa). Liv. 6, 35. 36. App. b. c. 1, 8. Varro r. r. 1, 2. Gell. 7, 3. Затем до времен Гракхов наступает период затишья для аграрных движений отчасти потому, что плебс слишком был занят большими войнами, отчасти потому, что многие бедняки нашли себе обеспечение в многочисленных колониях. Упоминается только под 522 u. c. (232 г. до Р. Х.) lex Flaminia de agro Gallico viritim dividundo (Val. Max. 5, 4, 5). [4]
По окончании великих войн старое зло снова резко обнаружилось, а противоположность между богатством и бедностью становилась все резче. Мелкие землевладельцы много пострадали во 2-ю Пуническую войну; многие совсем отказались от земледелия или вполне от него отвыкли; собственно, среднего сословия больше уже не существовало. Поэтому-то Гракхи поставили себе задачей поднять земледелие и смягчить нищету бедняков. Сперва Тиберий Гракх (134 г. до Р. Х.) издает аграрный закон, в основание которого был положен закон Лициния и которым определялось: кто владеет больше чем 500 югеров (или, самое большее, свыше чем 1000, в том случае, если в семье есть двое сыновей, из которых на каждого полагалось по 250 югеров), должен возвратить излишек, за что получит известное вознаграждение, а уступленная земля должна быть разделена между бедными в виде постоянного, но неотчуждаемого владения, под условием платы известного оброка государству; необходимые по этому делу расследования должны ежегодно производиться триумвирами. Liv. ep. 58. App. b. c. 1, 9, 11. Начали приводить этот закон в исполнение, но по смерти Тиберия Гракха дело скоро приостановилось. Тогда (123 г.) Г. Семпроний Гракх восстанавливает закон своего брата. Liv. ep. 60. Vell. 2, 6. Чтобы опять воспрепятствовать исполнению закона, сенатская партия склонила на свою сторону беспокойного трибуна М. Ливия Друза. Тот в своем lex agraria далеко превзошел щедрость Гракха и, таким образом, лишил его поддержки народа. App. b. c. 1, 23. Plut. C. Gracch. 9. Гракх пал — и закон Ливия, при издании которого, конечно, и не имелось в виду исполнять его, остался непримененным. Напротив, появилось несколько законов совсем противоположного направления, из которых важнейший есть lex Thoria (107 г. до Р. Х. App. b. c. 1, 27. Cic. Brut. 36. ср. Mommsen, C. I. L. I. p. 75—106). Им утверждались прежние possessiones за их владельцами уже как постоянная, безоброчная частная собственность. Со стороны народной партии в 104 г. до Р. Х. (650 u. c.) выступил Л. Марций Филипп с новым законопроектом, но безуспешно (Cic. off. 2, 21). Счастливее был демагог Л. Апулей Сатурнин, 100 г. до Р. Х. (654 u. c.), по закону которого назначалась раздача земли солдатам Мария и определялось учреждение многих колоний (App. b. c. 1, 29. Aur. Vict. 73), но этот закон был вскоре отменен. Той же участи подверглись lex Titia и lex Livia (91 г.), целью которых было обещанием прав римского гражданства склонить италийцев к отказу от государственных земель (см. Leges Liviae.
Война Суллы с ее проскрипциями и конфискациями имела следствием ужасное обеднение Италии и нанесла последний удар мелкому землевладению. Сулла издал нечто вроде аграрных законов, которыми учреждались военные колонии. Неизвестна lex Plautia (63 г. до Р. Х.), за которой следовала lex Servilia П. Сервилия Рулла (Cic. l. agr.), но закон этот был взят назад самим Сервилием. Таким же образом не удался закон Флавия (lex Flavia), составленный по внушениям Помпея в 60 г. до Р. Х.
Более посчастливилось в следующем году Цезарю с его 2 аграрными законами, которыми прежние possessiones не затрагивались, а устанавливалась раздача новых земель и учреждение колоний. Cic. ad fam. 13, 4. ad Att. 2, 18. Liv. ep. 103. Dio. Cass. 38, 1. Мало известно о lex Antonia (44 г. до Р. Х.). Это был последний собственно аграрный закон, lex agraria, — последующие относятся исключительно к военным колониям, погубившим Италию. Tac. ann. 14, 27. Во времена Империи в Италии уже почти не было государственных земель, но тем более было их зато в провинциях, хотя и там число их сильно уменьшалось вследствие раздач и продажи. Принадлежавшие городам общинные земли назывались во времена Империи agri vectigales; прежде этим именем обозначались все земли, за которые платился оброк казне, следовательно, в особенности провинциальные земли.
До Мария в римское войско брали только тех граждан, которые владели определённым участком земли. В Риме считали, что только тот, кто владеет имуществом, имеет право носить оружие и вступать в армию. Гражданин, лишившийся своей земли и ставший, как говорили тогда, пролетарием, терял право быть воином. Но в течение II в. до н. э. римское крестьянство разорялось, распродавало свои земельные наделы и массами уходило в города. Таким образом, число людей, имеющих право служить в войске, с каждым годом сокращалось. Это угрожало военному могуществу Рима.
Между тем для обнищавших пролетариев военная служба были привлекательна благодаря жалованью и надежде на военную добычу. Среди них можно было найти много охотников поступить на военную службу. Марий прекрасно знал это. Он знал также, что ему нужно выполнить обещание, данное народу, и победоносно закончить войну. Для этого нужна была большая боеспособная армия. Марий не смог бы изменить существовавший порядок набора армии, если бы демократы не поддержали его. Авторитет сената и знати, заинтересованной в сохранении старых обычаев, был теперь подорван неудачным ходом войны с Югуртой. Это и дало возможность провести военную реформу — открыть беднякам доступ в армию. Срок службы в армии был значительно увеличен. Увеличение срока службы было вызвано потребностью Рима в опытных, хорошо обученных солдатах. За 16 — 20 лет службы можно было обучить и постройке оборонительных сооружений, и штурму крепостей, и обращению со сложными военными машинами.
Реформа коснулась также и организации легионов. Количество воинов в легионе увеличивалось с 4200 до 6000 человек. Марий снабдил армию большим количеством военных машин и улучшил вооружение легионеров. Приучая солдат к выносливости, Марий заставлял их нести на себе в походе всё необходимое, вплоть до кольев для устройства частокола при разбивке лагеря. С вновь созданной многочисленной армией Марий отправился в Нумидию и в два года победоносно закончил войну. Югурта из-за предательства своего союзника — царя Бокха — был захвачен Луцием Корнелием Суллой, одним из военачальников в войске Мария. Нумидийский царь был привезён в Рим. Закованного в цепи его провели во время триумфального шествия Мария. Затем бросили в подземную тюрьму, где он вскоре был у мертв лён. Так кончилась Югуртинская война, послужившая поводом к проведению военной реформы.
С этого времени в римской армии солдат-профессионал сменил воина-гражданина. Длительный срок службы надолго отрывал солдата от мирной жизни и труда. Все его интересы были теперь связаны с армией и войной. Солдат-профессионал добывал средства к существованию во время походов. Он целиком зависел от своего полководца. Если полководец одерживал победы, то его солдаты захватывали богатую добычу. И после походов полководец обычно продолжал заботиться о своих солдатах. Он добивался от сената наград, земли, которой наделял отличившихся. За это и солдаты готовы были идти за полководцем куда угодно, хотя бы на свой родной город. Таким образом, опираясь на зависящее от него целиком наёмное войско, полководец мог достигнуть в государстве огромной власти и значения. Примером тому может служить сам Марий, который, опираясь на свою армию, добился того, что его семь раз выбирали консулом, хотя это противоречило римским обычаям. Подобного случая не знала вся предшествующая история Римской республики.
Военная реформа Мария подготовила установление военной диктатуры в римском государстве.
Впрочем, этот полный переворот в римской военной организации был вызван, надо думать, чисто военными соображениями и вообще не был делом рук одного человека, всего менее — делом расчетливого честолюбца. Преобразование учреждений, ставших непригодными, диктовалось необходимостью. По всему вероятию, система добровольной вербовки среди италийского населения, введенная Марием, спасла военную силу государства, точно так же, как через несколько столетий система вербовки иноземцев, введенная Арбогастом и Стилихоном, продлила на некоторое время существование римского государства.
Тем не менее эта военная реформа была настоящей политической революцией, хотя еще в неразвитом виде. Конституция республики строилась, главным образом, на принципе, что каждый гражданин — в то же время солдат, и каждый солдат — прежде всего гражданин. Поэтому с возникновением особого солдатского сословия этой конституции должен был наступить конец. А к возникновению такого солдатского сословия должен был вести уже новый устав строевой службы с его рутиной, заимствованной у мастеров фехтовального искусства. Военная служба постепенно стала военной профессией.
Еще гораздо быстрее повлияло привлечение к военной службе пролетариев, хотя и в небольшом размере. При этом имело особое значение следующее. По старым правилам полководец имел право, совместимое лишь с вполне солидными республиканскими учреждениями, награждать солдат по своему усмотрению. Солдат, проявивший доблесть и сражавшийся с успехом, имел как бы право требовать от полководца часть с.187 добычи, а от государства — участок на завоеванной территории. Прежние солдаты из граждан и земледельцев, служившие в армии по обязательному набору, видели в военной службе лишь бремя, возлагаемое на них в интересах общественного блага, а в военной добыче — лишь слабое вознаграждение за потери и убытки, связанные с военной службой. Теперь же пролетарий, завербованный в армию, жил на свое солдатское жалованье; мало того, при отсутствии домов для инвалидов и даже для бедных, он отнюдь не стремился уйти поскорей из армии, а, наоборот, стремился остаться в ней, пока не обеспечит своего будущего. Лагерь был его единственной родиной, война — единственной наукой, полководец — единственным источником надежд. Результаты такого положения ясны сами собой.
После боя на Раудийских полях Марий тут же, на месте сражения, даровал права римского гражданства двум когортам италийских союзников за их доблесть. Это противоречило конституции, но Марий оправдывался впоследствии тем, что в шуме боя он не мог расслышать голос закона. Если бы в более важных вопросах интересы войска и главнокомандующего сошлись на каком-нибудь противоконституционном требовании, кто мог бы поручиться, что в таком случае бряцание оружия не заглушит голос закона? Теперь существовало постоянное войско, военное сословие, гвардия. В армии, как и в гражданских учреждениях, были уже заложены все основы будущей монархии. Недоставало только монарха. Двенадцать орлов, паривших некогда над Палатинским холмом, 146 призывали царей; новый орел, врученный легионам Марием, предвещал власть императоров.
SPQR - эмблема римского государства, аббревиатура латинской фразы Senatus Populusque Romanus, Сенат и народ Рима.
Правильный перевод этой официальной формулы: "Сенат и народ римский" ("Romanus" - "римский" от "Roma" - "Рим"). В Римской республике было три ветви власти: комиции, магистраты (источником их власти был "римский народ", т.е. совокупность римских граждан) и сенат.
Следующим принципиально важным моментом римской истории I в. до н.э. мы считаем так называемую военную реформу Мария. Она имела огромное значение не только для дальнейших судеб римской армии, но и для всей республики и была проведена, если принимать традиционную датировку, в ходе Югуртинской войны (111–105 гг.) или вскоре после нее.
О войне Рима с нумидийским царем Югуртой мы осведомлены довольно подробно, поскольку ее описанию посвящена специальная монография римского историка Саллюстия. Эта война – позорная страница в истории Римской республики. Долгое время военные действия развертывались для римлян неудачно и только по одной причине: Югурта открыто и {85} беззастенчиво подкупал сенаторов, магистратов, военачальников вплоть до центурионов, а иногда даже целые войсковые подразделения.
Разложившаяся сенатская олигархия полностью скомпрометировала себя в ходе этой войны, и в конечном счете командование римской армией, под давлением народного собрания, было вручено Гаю Марию, кандидату демократических кругов, недавно избранному консулом, на что он, по выражению Саллюстия, «имел все права, кроме древности рода»1. И действительно, Марий был человеком незнатного происхождения, к тому же не римлянином по рождению – он родился в небольшом италийском городе Арпине – т.е. принадлежал к тем, кого в Риме называли homines novi – выскочками.
Марий в дальнейшем прославился как один из наиболее выдающихся римских полководцев. Он не только победоносно закончил затянувшуюся войну с Югуртой, но и отразил крайне опасное для римлян вторжение в Италию племен кимвров и тевтонов (кельтско-германские племена). Именно Марию и приписывается проведение знаменитой военной реформы.
Она состояла как бы из двух «частей»: тактической, т.е. чисто военной, и социально-политической. Нас интересует в данном случае эта вторая «часть» реформы, которая заключалась в том, что в армию теперь начали принимать людей, стоящих вне имущественных классов, т.е. пролетариев. Кроме того, был открыт доступ в армию добровольцам. Что касается военно-тактической стороны реформы, то Марий, видимо, усовершенствовал манипулярный строй армии (введение когорты) и ее техническое оснащение.
В современной научной литературе господствует точка зрения, согласно которой реформу Мария едва ли правомерно рассматривать как единичный акт, к тому же осуществленный каким-то одним реформатором. И действительно, у нас имеются сведения о неоднократных снижениях ценза в связи с набором в армию, о вербовке – во всяком случае спорадически – неимущего населения, о приеме в армию добровольцев, в первую очередь из отслуживших свой срок ветеранов. Таким образом, мероприятия, намеченные и {86} проведенные Марием, очевидно, лишь доводили до логического конца процесс, развивавшийся долгие годы1.
Но как бы то ни было, прием в армию неимущих и добровольцев имел огромное значение. В армии оказывались теперь люди, для которых военная служба становилась главным и единственным занятием, т.е. профессией. Крестьянская милиция, созывавшаяся фактически от случая к случаю, заменялась теперь постоянной и профессиональной армией. Изменился и социальный состав армии: если она еще во второй половине II в. комплектовалась в основном из зажиточного крестьянства, то в послемарианское время армия в значительной мере «пролетаризуется». Этот факт – общеизвестен2.
Итак, армия превращалась в самостоятельную социальную силу, в своеобразную корпорацию со своими особыми интересами, нуждами, требованиями. В этих условиях становилась чрезвычайно важной роль военного вождя. Опытный и авторитетный вождь мог использовать армию в качестве послушного орудия, которое легко было применить не только для защиты государства и его интересов, но и для установления своего собственного господства над ним. Развернувшиеся в недалеком будущем события показали полную возможность реализации подобных устремлений.
В 90 г. до н.э. вспыхнуло грандиозное восстание италийского крестьянства – так называемая Союзническая война. Непосредственным поводом, приведшим к восстанию, был вопрос, поднятый впервые еще Гракхами, – вопрос о распространении прав римского гражданства на «союзников», т.е. на основную массу италийского населения. В 91 г. с возобновлением этого предложения выступил один из последних «великих трибунов» – Марк Ливий Друз. Ему удалось провести в народном собрании свой законопроект, но через несколько дней после этого Друз был заколот кинжалом на пороге собственного дома. Убийца так и не был найден. {87}
Смерть Друза послужила сигналом к восстанию италиков, к Союзнической войне (90–88 гг.). Восстала фактически вся Средняя и Южная Италия. Основные области Северной Италии – Этрурия, Умбрия, Цизальпийская Галлия – сохранили верность Риму. Главным требованием восставших был вопрос о гражданских правах.
Союзники создали свою собственную государственную организацию. Центром стал город Корфиний, где функционировало народное собрание, сенат из 500 членов, выборные магистраты (2 консула и 12 преторов). Союзники даже начали чеканить собственные деньги: на монетах символически был изображен италийский бык, попирающий римскую волчицу.
Хотя военные действия продолжались всего лишь немногим более трех лет, они отличались крайней ожесточенностью. Римляне оказались в чрезвычайно сложном и тяжелом положении: им фактически впервые пришлось воевать против собственной армии. Союзники, неся службу в римских вспомогательных частях, прекрасно владели всеми приемами и особенностями римской военной тактики. И хотя римляне бросили против восставших свои основные силы и своих лучших полководцев, добиться победы чисто военными средствами им не удалось, пока они не пошли на политические уступки.
В конце 90 г. в Риме был проведен закон, согласно которому союзники, не принявшие участия в восстании, получали права римского гражданства. Но этого оказалось недостаточно. В следующем 89 г. был принят еще один закон, обещавший права гражданства тем из союзников, кто в течение двух месяцев сложит оружие. Эти уступки сыграли свою роль: они внесли раскол в среду восставших, и римлянам в конечном счете удалось подавить восстание.
Однако значение Союзнической войны чрезвычайно велико. Есть все основания рассматривать ее как кульминационный пункт той аграрной революции, которая началась в эпоху Гракхов и в своем дальнейшем развитии захватила не только римское, но и италийское крестьянство. Это была борьба против крупного землевладения, борьба за землю и политические права. По существу это – та же самая борьба, которую вели {88} некогда римские плебеи против патрициев, но теперь она повторялась в новой обстановке, на новой и расширенной основе, т.е. в общеиталийском масштабе.
Непосредственные итоги Союзнической войны тоже весьма знаменательны. Во-первых, победа Рима была чисто внешней, формальной. В ходе войны союзники сумели добиться того, в чем им было сначала отказано и из-за чего вспыхнуло само восстание. Италийское население приобрело римские права, а следовательно, и право голоса в комициях. И хотя в дальнейшем римские власти всячески стремились урезать данное право – например, приписывая новых граждан только в 8 трибам из 35! – но все же в принципе это было крупное достижение. Затем италийское крестьянство – теперь уже как полноправные римские граждане – получило доступ к ager publicus. И наконец, речь может идти о более глубоких результатах италийской революции, связанных с расшатыванием полисной организации, с подрывом исключительного и безусловного до сих пор положения Рима как полиса1. Но об этом будет сказано ниже. {89}
Италийские союзники римлян уже давно несли воинские повинности наравне с римлянами, но не имели их политических прав. Это вызывало в их среде недовольство, которое усиливалось с каждым годом. Первым, кто совершенно открыто стал подстрекать италийцев добиваться прав римского гражданства, с тем чтобы из подчиненных стать участниками в римском владычестве, был консул 124 г. до Р. Х. Фульвий Флакк. Когда Флакк внес свое предложение и упорно настаивал на его осуществлении, сенат отправил его в какой-то военный поход. Во время этого похода истек срок консульской службы Флакка. Но он после окончания консульских полномочий получил звание трибуна вместе с младшим Гракхом, который вносил такого же рода проект относительно италийцев. Когда оба они, как об этом рассказывалось выше, были убиты, италийцы пришли в очень большое возбуждение.
После Флакка и Гракха трибун 91 г. до Р. Х. Ливий Друз, человек очень знатного происхождения, также обещал, по просьбе италийцев, снова внести законопроект о даровании им гражданских прав. Это было главное пожелание италийцев, пишет Аппиан, так как они рассчитывали, что этим способом тотчас же станут, вместо подвластных, полновластными.
Предложение Друза вызвало сильное озлобление в среде римских сенаторов и всадников. Друз, обратив внимание на создавшееся напряженное положение, изредка выходил из дома, но все время занимался у себя, в слабо освещенном портике. Когда однажды к вечеру трибун отпускал от себя толпу народа, он внезапно вскрикнул: «Я ранен», — и с этими словами упал. Он был найден пронзенным в бедро сапожным ножом. Таким образом, и Друз был убит во время исполнения им должности трибуна. (По свидетельству Цицерона, убийцей Друза был его коллега по трибунату Квинт Варий).
Не усматривая далее никакого средства осуществить свои надежды на получение гражданских прав, италийцы решили открыто отложиться от римлян и повести против них вооруженную войну. Путем тайных переговоров между собой они условились об этом и для скрепления взаимной верности обменялись заложниками. Когда римлянам все это стало известно, они начали рассылать по италийским городам людей из своей среды, наиболее подходящих, с целью незаметно осведомиться, что такое происходит. Один из них, увидев, как одного мальчика ведут в качестве заложника из Аускула в другой город, донес об этом управляющему этими местами проконсулу Сервилию. Сервилий со слишком большой горячностью бросился на Аускул в то время, когда жители его справляли праздник, жестоко пригрозил им и был убит, так как они убедились, что замыслы их уже открыты. Вместе с Сервилием был убит и Фонтей, его легат.
После того как убиты были Сервилий и Фонтей, и остальным римлянам в Аускуле не было уже никакой пощады; на всех римлян, какие находились в Аускуле, жители его напали, перебили, а имущество их разграбили. Лишь только разнеслась весть о восстании в Аускуле, все соседние народы стали открыто готовиться к войне [90 г. до Р.Х.]: марсы, пелигны, вестины, марруцины, вслед за ними пицентины, френтаны, гирпины, помпеяны, венузины, япиги, луканы, самниты.
Они отправили в Рим послов с жалобой на то, что они, хотя и содействовали во всем римлянам в укреплении их власти, за оказанную помощь не удостоены прав римского гражданства. Сенат дал им очень решительный ответ: если они раскаиваются во всем происшедшем, пусть отправят посольство к сенату — это непременное условие. Теперь у италийцев исчезла всякая надежда, и они стали готовиться к войне. Их общая армия, помимо войск, расквартированных по городам, состояла приблизительно из 100 тыс. пехоты и такого же количества конницы. Римляне послали против них такие же военные силы, состоявшие частью из римлян, частью из оставшихся им верными союзников из числа италийских племен.
Последнее крупное событие римской истории начала I в. до н.э., которое также имеет определенное отношение к крестьянско-аграрной линии борьбы (хотя и выходит довольно далеко за ее пределы!), это гражданская война между сулланцами и марианцами и диктатура Суллы.
Сами древние авторы считали, что вражда между Суллой и Марием была сначала основана на почве чисто личного соперничества, но затем переросла в явление государственного масштаба. Плутарх писал: «Эта вражда, столь незначительная и по-детски мелочная в своих истоках, но затем, через кровавые усобицы и жесточайшие смуты приведшая к тирании и полному расстройству дел в государстве, показывает, сколь мудрым и сведущим в общественных недугах человеком был Еврипид, который советовал остерегаться честолюбия, как демона, самого злого и пагубного для тех, кто им одержим»2. {89}
Соперничество возникло еще тогда, когда Сулла, будучи квестором Мария, захватил в плен Югурту, а затем во время Союзнической войны своими удачными действиями совершенно затмил славу стареющего полководца. В 89 г. Сулла был избран консулом и ему было поручено ведение войны против понтийского царя Митридата.
Митридат VI Евпатор сделал попытку, как в свое время Антиох, уничтожить не только римское господство, но и римское влияние в странах эллинистического Востока. Для этого он выбрал такой момент, когда римские военные силы были прикованы к самой Италии, т.е. пока еще шла Союзническая война. Завладев Вифинией, он вторгся на территорию римской провинции Азия, где был восторженно встречен местным населением. По его приказу во всех городах и селениях Малой Азии были в один и тот же день перебиты все живущие там римские граждане. По некоторым данным, в этот день погибло 150 тыс. римлян.
Из Малой Азии Митридат, окрыленный своими победами, направил войска на Балканский полуостров. Положение становилось критическим. Римляне оказались перед реальной угрозой быть вытесненными из восточной части Средиземноморья. Для сенатских кругов это означало крах всей восточной политики, для всадничества, т.е. купцов, финансистов, публиканов, – угрозу полного разорения. Вопрос о войне с Митридатом приобретал первостепенное значение.
На фоне этих событий соперничество между Марием и Суллой выступило в совершенно новом и неожиданном аспекте. Оба они оказались претендентами на пост главнокомандующего в предстоящей войне: Сулла – от сенатских кругов, Марий – от всадничества. Дальнейшие перипетии борьбы были сложными и даже трагичными: Сулла с уже навербованным им войском находился в Кампании (около города Нола), когда туда прибыли два военных трибуна и потребовали, чтобы он в соответствии с решением народного собрания передал командование Марию. На солдатской сходке, где Сулла выступил с речью перед солдатами, военные трибуны были побиты камнями, а войско потребовало от Суллы вести его на Рим. {90}
Впервые в своей истории Рим был взят римскими же войсками. Марий и его приверженцы бежали. Сулла, захватив власть и расправившись со своими политическими противниками, осуществил некоторые реформы, суть которых сводилась к ограничению роли народного собрания и трибуната. Однако все эти меры носили довольно поспешный и даже поверхностный характер: Сулла стремился возможно скорее оплатить главный вексель, выданный им своим солдатам, – повести их в нетрудный и в то же время сулящий богатую военную добычу поход против Митридата.
Сулла и его войско пробыли на Востоке в общей сложности четыре с половиной года. За это время были взяты приступом Афины, одержаны две крупные победы над силами Митридата (при Херонее и Орхомене), в результате чего территория Греции была полностью очищена от войск противника и военные действия перенесены в Малую Азию. Митридату не оставалось ничего другого, как просить о мире. Состоялась встреча обоих полководцев. Сулла держал себя по отношению к понтийскому царю весьма высокомерно, но вместе с тем пошел на сравнительно мягкие и компромиссные условия мира. Такая уступчивость объяснялась лишь одним: Сулла торопился вернуться в Рим, где за время его отсутствия многое изменилось.
Дело в том, что в Риме произошел марианский переворот. Во главе его стоял консул Луций Корнелий Цинна, а затем к нему присоединился вернувшийся в Италию Марий. Переворот ознаменовался жестокой расправой и разграблением имущества сулланцев. Затем состоялись выборы консулов на 86-й год. Вторично консулом был избран Цинна и в седьмой раз – Марий, который, однако, через несколько дней после выборов умер.
Все законы Суллы были отменены. Новые граждане распределялись по всем 35 трибам. Проводилась частичная кассация долгов. Кроме того, марианцы готовились к предстоящей неизбежной борьбе с Суллой. И хотя на одной из бурных солдатских сходок Цинна был убит, некоторые италийские города поддержали марианцев. Набор войска продолжался.
Сулла высадился со своей армией в Брундизии весной 83 г. Это было началом нового этапа {91} гражданской войны, которая развернулась на территории Италии и продолжалась полтора года. Осенью 82 г. в битве у Коллинских ворот, ведших в Рим с севера, марианцы были окончательно разгромлены, а Рим вторично взят с бою войсками Суллы.
На сей раз победа сулланцев ознаменовалась таким террором, перед которым померкли все предыдущие кровавые события. Были введены знаменитые проскрипции, т.е. публикация списков тех лиц, которые по тем или иным причинам казались Сулле подозрительными. Попавшие в эти списки объявлялись вне закона: каждый мог их безнаказанно убить. Имущество проскрибированных подвергалось конфискации; из части его выплачивалась награда убийцам (или доносчикам). Во время проскрипций было казнено 90 сенаторов и 2600 всадников. Кое-кто из друзей и сторонников Суллы нажил себе во время этих проскрипций огромные состояния.
Сулла щедро наградил своих солдат. Помимо военных трофеев, всяческих наград и раздач при триумфе он вывел ряд колоний на территории самой Италии, наделив 100 тыс. своих ветеранов земельными участками. Для этих целей земля конфисковывалась у ее владельцев в тех общинах и городах, которые поддерживали марианцев в ходе гражданской войны. В самом Риме Сулла создал себе верную опору из 10 тыс. корнелиев – так стали называться отпущенные им на волю рабы казненных при проскрипциях.
В конце 82 г. Сулла был провозглашен диктатором на неограниченный срок и получил чрезвычайные полномочия для издания новых законов и по устройству государственных дел. Диктаторы не назначались в Риме со времен Второй Пунической войны (т.е. более 120 лет), и, кроме того, диктатура всегда бывала ограничена весьма кратким (полугодичным) сроком.
Сулла восстановил все те реформы, которые были им проведены после взятия Рима в первый раз. Кроме того, еще более увеличивалось значение сената; расширялись, в частности, его судебные функции. Число сенаторов удваивалось. Возросло и число магистратов: преторов, квесторов. С другой стороны, снова ограничивались права комиций и народных трибунов. Было объявлено, что те лица, которые занимали эту должность, не имеют права домогаться никакой другой {92} магистратуры. Таким образом, значение трибуната не только обесценивалось, но он даже превращался в препятствие на пути к достижению, скажем, консульской должности.
Сулла стал теперь неограниченным и единовластным правителем Рима. Однако завершение его политической карьеры оказалось совершенно неожиданным: в 79 г. он вдруг сложил с себя диктаторские полномочия. Сулла удалился в свое поместье, где и прожил немногим более года, занимаясь охотой, рыбной ловлей и писанием мемуаров.
Сулла был, конечно, незаурядной личностью. Человек, по понятиям своего времени, образованный, он обладал острым умом, вкусом, даже определенной утонченностью, но вместе с тем был предельно циничен и жесток. Народ он презирал, солдат развращал показной щедростью, преклонялся только перед силой и успехами. Он верил в свою счастливую звезду, не обижался, когда завистники объясняли его победы не опытом или умением полководца, а лишь удачей, и сам повелел именовать его Счастливым (Felix). Эта концепция счастья, удачи возникла не случайно – она звучала несомненным вызовом тем римским представлениям о доблести, о добродетелях (virtutes), презрение к которым Сулла демонстрировал всей своей деятельностью и карьерой. {93}
2Plut., Sulla, 4. {89}
Утченко С.Л. Цицерон и его время. М.: Мысль, 1972. С. 89–93.
Однако завершение его политической карьеры оказалось совершенно неожиданным: в 79 г. он вдруг сложил с себя диктаторские полномочия.
Действительно, редкий случай в истории когда диктатор добровольно ушел в отставку. Сулла заявил, что если кто-то из сограждан привлечет его к суду, то он готов дать ответ за свои действия. Но сограждане почему-то не решились открыто обвинить Суллу, такого страху он нагнал на вечный город.
Российский историк А. Б. Егоров, изучавший деятельность Суллы, подчёркивал: «Оценка Суллы и его деятельности представляет немалые трудности. Это едва ли не самая противоречивая фигура поздней республики, действовавшая в момент, когда государство находилось на перепутье и консервативная и динамичная тенденции уравновешивались». Сам Егоров полагал, что историческая роль Суллы заключалась в следующем: «Диктатура Суллы стала развитием единоличной власти и усилением монархической тенденции. Одновременно с этим трансформация республики в монархию была во многом приостановлена, а позиции оптиматов упрочены. Диктатура не ликвидировала противоречий, а, наоборот, только обострила их…».
Наконец, современный европейский историк Франсуа Инар (профессор Каннского ун-та, Франция) полагает, что Сулла «является последним представителем аристократии, очень дорожащей традициями… Всё в поведении Суллы отсылает к социальной и политической практике только что закончившегося века». Инар также отрицает, что диктатор был первым императором: «…Сулла, искренне веривший, что он новый основатель Рима, тот, кто поможет Городу узнать новую эру равновесия и процветания, в конечном итоге является только последним настоящим республиканским лидером, но лидером республики, невозможность существования которой он сам показал". Итак, уже краткий обзор историографии показывает, насколько противоречивую оценку получил Сулла в трудах новых и новейших исследователей. Как видно из обзора, главное противоречие в оценке Суллы следующее: исследователи не могут примирить авторитарный характер действий и режима Суллы с его аристократической программой. Отсутствие единого мнения о Сулле ещё раз свидетельствует о необходимости тщательного анализа источников и вынесения объективного суждения об исторической роли этого человека.
Но сограждане почему-то не решились открыто обвинить Суллу, такого страху он нагнал на вечный город.
Аппиан Александрийский писал, что Катон Младший (которому тогда было около 16 лет) высказал Сулле упрёки после сложения им диктатуры. Катону не пришлось отвечать за этот дерзкий поступок.
Столько было в этом человеке смелости, такое сопутствовало ему счастье; говорят, когда Сулла сложил с себя власть, он прибавил на форуме, что, если кто-либо потребует, он готов дать ответ во всем происшедшем, что он отменил ликторов для себя, отставил своих телохранителей и в течение долгого времени один, лишь со своими друзьями, появлялся среди толпы, которая и теперь еще смотрела на него со страхом. 485 Когда он возвращался домой, лишь один мальчик стал упрекать Суллу, и так как мальчика никто не сдерживал, он смело дошел с Суллой до его дома и по пути продолжал ругать его. 486 И Сулла, распалявшийся гневом на высокопоставленных людей, на целые города, спокойно выносил ругань мальчика239. Только при входе в дом он сознательно или случайно произнес пророческие слова о будущем: «Этот мальчик послужит помехою для всякого другого человека, обладающего такою властью, какою обладал я, слагать ее». 487 И действительно, прошло короткое время, и римляне поняли, как Сулла был прав: Гай Цезарь240 своей власти не сложил. Причина, почему Сулла пожелал стать из частного человека тираном и из тирана обратиться снова в частного человека и после этого проводить жизнь в сельском уединении, заключается, на мой взгляд, в том, что он за всякое дело брался с пылом и проводил его со всей энергией.
Плутарх упоминает о том, как, отказавшись от власти, Сулла предложил дать отчёт о своих действиях любому человеку.
И настолько вера Суллы в свое счастье превосходила веру его в свое дело, что после того, как такое множество людей было им перебито, после того, как в городе произошли такие перемены и преобразования, он сложил с себя власть и предоставил народу распоряжаться консульскими выборами, а сам не принял в них участия, но присутствовал на форуме как частное лицо, показывая свою готовность дать отчет любому, кто захочет.
Три тысячи неприятелей прислали к нему вестника с просьбой о пощаде, и Сулла обещал им безопасность, если они явятся к нему, прежде нанеся ущерб остальным его врагам. Те поверили, напали на своих, и многие с обеих сторон полегли от рук недавних товарищей. Однако всех уцелевших, как из нападавших, так и из защищавшихся, всего около шести тысяч, Сулла собрал у цирка, а сам созвал сенаторов на заседание в храм Беллоны. И в то самое время, когда Сулла начал говорить, отряженные им люди принялись за избиение этих шести тысяч. Жертвы, которых было так много и которых резали в страшной тесноте, разумеется, подняли отчаянный крик. Сенаторы были потрясены, но уже державший речь Сулла, нисколько не изменившись в лице, сказал им, что требует внимания к своим словам, а то, что происходит снаружи, их не касается: там-де по его повелению вразумляют кое-кого из негодяев.
Тут уж и самому недогадливому из римлян стало ясно, что произошла смена тираннов, а не падение тираннии. Марий с самого начала был крутого нрава, и власть лишь усугубила его прирожденную свирепость, а не изменила его естество. Сулла же, напротив, вкусив счастья, сперва вел себя умеренно и просто, его стали считать и вождем знати и благодетелем народа, к тому же он с молодых лет был смешлив и столь жалостлив, что легко давал волю слезам. Он по справедливости навлек на великую власть обвинение в том, что она не дает человеку сохранить свой прежний нрав, но делает его непостоянным, высокомерным и бесчеловечным. В чем тут причина: счастье ли колеблет и меняет человеческую природу или, что вернее, полновластье делает явными глубоко спрятанные пороки, — это следовало бы рассмотреть в другом сочинении.
31. Теперь Сулла занялся убийствами, кровавым делам в городе не было ни числа, ни предела, и многие, у кого и дел-то с Суллой никаких не было, были уничтожены личными врагами, потому что, угождая своим приверженцам, он охотно разрешал им эти бесчинства. Наконец, один из молодых людей, Гай Метелл, отважился спросить в сенате у Суллы, чем кончится это бедствие и как далеко оно должно зайти, чтобы можно стало ждать прекращения того, что теперь творится. «Ведь мы просим у тебя, — сказал он, — не избавления от кары для тех, кого ты решил уничтожить, но избавления от неизвестности для тех, кого ты решил оставить в живых». На возражение Суллы, что он-де еще не решил, кого прощает, Метелл ответил: «Ну так объяви, кого ты решил покарать». И Сулла обещал сделать это. Некоторые, правда, приписывают эти слова не Метеллу, а какому-то Фуфидию, одному из окружавших Суллу льстецов. Не посоветовавшись ни с кем из должностных лиц, Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имен. Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список еще двести двадцать человек, а на третий — опять по меньшей мере столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз. Тех, кто принял у себя или спас осужденного, Сулла тоже осудил, карой за человеколюбие назначив смерть и не делая исключения ни для брата, ни для сына, ни для отца. Зато тому, кто умертвит осужденного, он назначил награду за убийство — два таланта, даже если раб убьет господина, даже если сын — отца. Но самым несправедливым было постановление о том, что гражданской чести лишаются и сыновья и внуки осужденных, а их имущество подлежит конфискации. Списки составлялись не в одном Риме, но в каждом городе Италии. И не остались не запятнанными убийством ни храм бога, ни очаг гостеприимца, ни отчий дом. Мужей резали на глазах жен, детей — на глазах матерей. Павших жертвою гнева и вражды было ничтожно мало по сравнению с теми, кто был убит из-за денег, да и сами каратели, случалось, признавались, что такого-то погубил его большой дом, другого — сад, а иного — теплые воды. Квинт Аврелий, человек, чуждавшийся государственных дел, полагал, что беда касается его лишь постольку, поскольку он сострадает несчастным. Придя на форум, он стал читать список и, найдя там свое имя, промолвил: «Горе мне! За мною гонится мое альбанское имение». Он не ушел далеко, кто-то бросился следом и прирезал его.
Аппиан Александрийский писал, что Катон Младший (которому тогда было около 16 лет) высказал Сулле упрёки после сложения им диктатуры. Катону не пришлось отвечать за этот дерзкий поступок.
Римляне отваживались обвинять сторонников Суллы, разбогатевших во время проскрипций. Так Цицерон в начале своей карьеры защитил некоего Росция от отпущенника Суллы Хрисогона, пытавшегося захватить имение Росция. Правда после своего успеха Цицерон, не отличавшийся храбростью, уехал в Грецию.
Римляне отваживались обвинять сторонников Суллы, разбогатевших во время проскрипций. Так Цицерон в начале своей карьеры защитил некоего Росция от отпущенника Суллы Хрисогона, пытавшегося захватить имение Росция.
И Сулла, распалявшийся гневом на высокопоставленных людей, на целые города, спокойно выносил ругань мальчика
В другом рассказе Плутарха говорится о том, что родственник Катона водил его в дом Суллы, чтобы обеспечить покровительство диктатора. Маленький Катон спросил, что означают казни и пытки, производившиеся прямо в доме Суллы? Родственник ответил, что это невинные люди, жертвы политического террора. Катон воскликнул - почему же ты не дал мне меч, чтобы я убил тирана и освободил родину?
