Квинт Курций Руф - История Александра Македонского
Издание 1963 года. Половина книги - русский текст, половина - латинский. Это минус. Само повествование совсем не зацепило (в отличие, например, от Шахермайра). Величие эпохи не ощущается. Александр показан жестоким извергом-алкоголиком. До свидания, Руф.
Квинт Курций Руф - История Александра Македонского
Издание 1963 года. Половина книги - русский текст, половина - латинский. Это минус. Само повествование совсем не зацепило (в отличие, например, от Шахермайра). Величие эпохи не ощущается. Александр показан жестоким извергом-алкоголиком. До свидания, Руф.
Любимое чтиво кардинала Ришелье...
То, что наряду с русским переводом есть латинский текст - скорее плюс, чем минус. Потому что даёт возможность понимающим латынь сверивать текст с переводом, а не знающим - хотя бы сверивать текст с употребляемыми терминами.
Руф, конечно, как автор - не Арриан. И даже не Плутарх. И его уровень образования несравним с уровнем образования Плутарха или Арриана (кстати говоря, ровно то же самое, что о Руфе я могу сказать и об эпитоматоре Помпея Трога, Юстине). НО... Для учёных всего мира Руф является бесспорным источником знаний, не уступающим Плутарху или Арриану.
Квинт Курций Руф - История Александра Македонского
Издание 1963 года. Половина книги - русский текст, половина - латинский. Это минус.
Скорее плюс.
Само повествование совсем не зацепило (в отличие, например, от Шахермайра). Величие эпохи не ощущается. Александр показан жестоким извергом-алкоголиком. До свидания, Руф.
Ну, допустим, у Шахермайра Александр тоже далек от идеализации. Особенно если брать полную монографию, а не сокращенную версию (как в русском варианте).
Величие эпохи не ощущается. Александр показан жестоким извергом-алкоголиком.
Величие эпохи можно ощутить в художественном произведении разве. Причем современном.
Александр показан жестоким извергом-алкоголиком.
Вините Тимагена с Клитархом. Они послужили Руфу источниками по деяниям Александра. Последний (Клитарх), кстати, вроде даже был участником кампаний Александра. Стало быть знал повадки своего предводителя.
Ну, допустим, у Шахермайра Александр тоже далек от идеализации. Особенно если брать полную монографию, а не сокращенную версию (как в русском варианте).
Полная версия тоже была переведена. Это старый перевод. Я читал его в одной Республиканской Библиотеке в конце 80-х. То есть, "проглотил"...
Спорить не буду, понятно, что первоисточник, классик и т. д. Просто высказал своё скромное мнение о впечатлении при чтении. Читаю потихоньку следующюю книгу об Александре - Грейнджер - Крушение великой державы. Почему-то Грейнджер идёт намного приятнее и понятнее
На работе времени читать много, худлит ем тоннами, а дома перед сном часик уделяю истории. В голове мало что откладывается, засыпаю над книгой)))
Анна Бену - Танцующие с волками. Символизм сказок и мифов мира
Притянуто за уши, иначе и не скажешь. Столько воды и дешёвой эзотерики на пустом месте - зачем? Духовная борьба, эмоциональные сферы и прочая белиберда - весь этот "мистический" символизм уже к середине книги надоедает. В общем, очень огорчила автор.
Сподобился наконец прочитать призовую книгу, присланную мне еще год назад. Как и обещал, публикую краткую рецензию.
Данная книга представлена рядом статей таких авторов как: А.А. Свечин, А.И. Верховский, Е.К. Смысловский, К.И. Величко, Б.И. Доливо-Добровольский, С.Н. Покровский, Е.И. Мартынов, Е.К. Смысловский, А.А. Майнулов и Е. И. Мартынов.
В книге в достаточно подробно описаны ход первой мировой войны, и участие в ней разных стран с упором на участие Российской Империи. Большое внимание уделено описанию тактики и ее постепенного изменения, обусловленного нарастанием применения различной техники, начиная от пулеметов, заканчивая танками и аэропланами. Изменение тактики, а так же массовое применение химического оружия постепенно снизило роль крепостей, что так же нашло отражение в рассматриваемой книге. В книге уделено пристальное внимание борьбе противостоящих сторон на море и в воздухе, а так же, связанному с применением технических средств и химического оружия, развитию тяжелой и химической промышленности, а так же развитию точных наук. Не обойдена вниманием и экономика войны.
Книга богато иллюстрирована фотографиями тех лет, чертежами, рисунками, картографическим материалом. Для простоты усвоения материала представлено большое количество тематических таблиц.
В конце книги дан список военачальников, командовавших армиями стран-участниц войны, с краткими биографическими данными.
Данный сборник несомненно представляет интерес как для профессиональных историков, так и для тех, кто решил начать изучать историю первой мировой войны.
Я еще в процессе и читается конечно тяжковато, но удивительные мысли написаны. Книге уже больше 30 лет. Но автор четко расписывает к чему придет экономика США к настоящему моменту...
В. Ключевский. Пришёл таки в среду приз за осень 2014 года. Отпишусь в соответсвующей теме об этом приключении книги.
Автор пишет живым худоэественным языком более чем столетней давности (правда, обороты речи, конечно, редакция 2015 года издания приводит более осовремененные, литературные).
Всю историю государства автор рассматривает через призму жизнеописаний князей московских (начиная с Андрея Боголюбского) и закначивая императором Александром II-ым (стр.1-461).
Портетов описано много, в особенности тех, кому ныне историки не придают большого значения (как, к примеру, царь Фёдор, которому посвещено 25 из 766-ти страниц книги).
Интересен и раздел жизнеописаний "созидателей земли русской" (стр.461-761), среди которых есть и зачастую полу-забытые ныне И.Н.Берсень-Беклимишев, Нил Сорский, Иосиф Волоцкий, Симеон Полоцкий, А.Л.Ордин-Нащокин (21 страница), Н.И.Новиков (26 страниц), С.М.Соловьёв (53 страницы), Т.Н.Грановский.
По книге хорошо смотреть, как менялось мнение об исторических личностях до Революции 1917 года и после неё.
Увы, не найдёте Вы здесь жизнеописания ни одного из полководцев и ещё ряда общественных деятелей, оставивших большой вклад в истории России (к примеру, М.Ломоносов и т.д.). Автор описал тех, кто по его мнению внёс наибольший вклад в становлении Российской империи к 1861 году, когда было объявлено об окончании Кавказской войны.
Портеты остальных упомянуты лишь в тесной связи с другими личностями, которым автор данного сборника работ Ключевского посвятил свои главы.
Надо сказать, что книга является сборником от составителя, включившего в него разделы из "Курса по русской истории" авторства Ключевского и отдельные статьи автора, расширяющие и дополняющие этот курс, но в разрезе исторических портретов.
Сообщение отредактировал К.Дюкарев: 30.05.2015 - 14:17 PM
Берег Утопии. Что на самом деле написал Авен о Березовском
Это не только биография и не только попытка описать историческую эпоху
Олег Кашин
Сборник интервью вперемешку с авторскими мемуарными вставками – этот жанр традиционно проходит по категории нонфикшна, и книгу Петра Авена «Время Березовского» (отрывок можно прочитать на Republic) странно было бы относить к явлениям художественной литературы, но слово «художественная» само по себе избыточно и старомодно. Бывает кризис жанра, а бывает кризис классификации жанров, и в этом кризисе мы живем уже не первый год; это бросалось в глаза еще в нулевые, когда самые престижные российские литературные премии одну за другой присуждали беллетризированным биографиям из серии ЖЗЛ, а не романам, что очень возмущало консерваторов, которые, кажется, в конце концов проиграли – «Большую книгу» по итогам прошлого года получили Лев Данилкин и Сергей Шаргунов за биографии Владимира Ленина и Валентина Катаева соответственно, и никто уже не ругается, привыкли, да и вообще стоит помнить, что последний (и, скорее всего, это очень надолго, наших там награждают редко) русскоязычный нобелевский лауреат по литературе – автор скорее журналистских, чем писательских работ Светлана Алексиевич, книги которой состоят из записанных ею монологов разных реальных людей, какие до сих пор любят печатать в разных журналах, включая глянцевые.
На таком фоне кажется странным, что книгу Авена о Березовском у нас обсуждают исключительно как историческое исследование или коллективные мемуары, то есть предметом спора становится достоверность собранных в книге фактов и политическая ангажированность их интерпретаций. Между тем книга Авена – событие прежде всего литературное, очень смелый авторский эксперимент, ценный именно как явление русской прозы, а не историографии или мемуаристики. Можно даже пошутить, что с Авеном русская литература вернулась в свое естественное состояние лучших лет, когда писательское занятие по разным социально-экономическим причинам было доступно прежде всего самым привилегированным слоям общества, прежде всего дворянам – никто же не станет спорить, что для «Войны и мира» нужна Ясная Поляна, вот и для «Времени Березовского» нужен «Альфа-банк», и дело не в том, что у богатого россиянина XXI века есть деньги и время, чтобы сделать эти интервью – про журналистскую работу и так все понятно, но тут дело не в ней, а в праве и способности быть своим для всех собеседников, которые собраны в книге, и это право Авен зарабатывал, очевидно, примерно в том же порядке и с той же скоростью, с которой он богател, превращаясь из советского мэнээса (академическая среда семидесятых-восьмидесятых играет в книге не меньшую роль, чем олигархическая среда девяностых) в долларового миллиардера – таких людей в сегодняшней России вообще единицы, а из этих единиц, кажется, только у Авена и есть писательские амбиции; к книге о Березовском трогательно приложены написанные в разные годы статьи Авена из «Коммерсанта», ни у кого больше нет одновременно и таких денег, и таких статей.
Но что важнее всего: то, чего не добился бы ни журналист, ни профессиональный писатель, вообще никто кроме Авена – эта переживаемая от первого лица невыносимость, когда и по поводу прошлых побед есть большие сомнения, и в почти наступившее будущее смотреть страшно, и обсудить все это не с кем. Собственно, эта невыносимость, безжалостно управляющая и пером автора, и языками всех его собеседников, как раз и превращает книгу в полноценное и очень сильное произведение.
«Истина существует» об академике Андрее Зализняке.
К 85-летию со дня рождения
В издательстве Individuum вышла книга Марии Бурас «Истина существует: Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников». Автор — ученица и давний друг ученого — первой написала подробную биографию Зализняка с помощью воспоминаний его родственников, друзей, коллег и учеников. 29 апреля знаменитому лингвисту, который доказал подлинность «Слова о полку Игореве», исполнилось бы 85 лет. С разрешения издательства «Медуза» публикует главу «Отрыв от земли при взлете», в которой сам академик и его друзья рассказывают, как непросто ему давалось начало лекции — и с какой легкостью у него получалось ее продолжать.
Отрыв от земли при взлете
«Похоже на то, что „дальние страны“ мне дороже, чем гайдаровским ребятам в 11 лет», — написал Зализняк маме из Парижа 25 марта 1957 года.
На вопрос, что Андрей Анатольевич любил больше всего, Анна Зализняк отвечает:
— Он любил прогулки по Европе. Он вообще любил путешествовать, любил смотреть, как и я. Смотреть по сторонам. Чтобы пейзаж менялся за окном. Смотреть на ландшафт. Вот когда построили МЦК, мы с папой — я ему предложила — проехали по всему кругу. Мы смотрели, где проходит эта дорога и что там. Это было очень увлекательно. Папа вообще очень был увлечен этой стройкой. Даже ходил специально смотреть на нее с моста.
«В конце 1980-х годов прошлого века, когда рухнул „железный занавес“ и поездки за границу стали свободными, Зализняк часто и подолгу бывал в Европе. Его ежегодно приглашали читать лекции как разовые, так и в течение семестра в университетах Швейцарии, Германии, Италии, Франции. Он был штатным профессором Женевского университета. Так же, как и в свое первое пребывание в Европе, А.А. вел записи, — пишет Елена Рыбина в предисловии к книге А.А. Зализняка „Прогулки по Европе“. — Возвращаясь из поездок, он часто делился своими впечатлениями, вспоминал и свое пребывание в Париже в 1950-е годы. А случалось с ним всякое. Поскольку А.А. ездил в Европу и передвигался по ней только на поездах, часто со многими пересадками, нередко в его путешествиях происходили разные казусы, иногда ситуации бывали драматичными, но обо всем А.А. рассказывал с присущим ему чувством юмора, легкой иронией».
Запись Зализняка от 14 февраля 1990 года:
Флоренция. Сегодня в 16 часов мне предстоит делать свой доклад (о берестяных грамотах). Когда заранее обсуждали с Франческой язык, она сказала: «По-русски не очень хорошо — там будут не только слависты». Я предложил французский. «Ну кто же у нас сейчас знает французский, — сказала Франческа, — разве что какие-нибудь старые дамы». — «Ну, тогда английский». — «Английский, конечно, можно. Но у нас все-таки не очень любят слушать доклады по-английски. По-итальянски всем было бы приятней». И вот я взялся (еще во Франции) за амбициозную задачу изготовить письменный текст доклада по-итальянски. Сидел с плохоньким франко-итальянским словарем, с трудом отысканным в Эксе.
<…> Как условились, я зашел перед докладом к Франческе, чтобы идти на доклад вместе. Она дает мне последние наставления: «Единственное, что важно, — чтобы доклад был не дольше 50 минут; 51-й минуты не должно быть». <…> Трудно представить, какой меня охватил ужас. Я как-то совсем забыл обсудить вопрос о длине доклада и подготовил текст на добротную студенческую пару — часа на полтора, если не два. И вот я узнаю об этом страшном лимите за пятнадцать минут до начала. Как быть? Обрубить не глядя весь конец, когда кончится время? Выкидывать целые страницы из середины? Пытаться сокращать на ходу каждую фразу? Так ничего и не решив, оказался уже перед слушателями.
Положил перед собой часы и начал читать написанный текст. Стресс с каждой фразой нарастал — от ощущения, что я загоняю себя в ловушку. Бессознательно стала увеличиваться скорость. Чувство погони не отпускало. А у меня все еще даже не перевернута первая страница! И вдруг в какой-то момент осознал, что уже не иду по письменному тексту, а говорю что-то от себя. Это было похоже на отрыв от земли при взлете — только момент отрыва я от волнения не заметил. И дальше этот неустойчивый полет продолжался, причем все время с той же подхлестнутой скоростью — уже не потому, что боялся не уложиться, а от инстинктивного чувства, что останавливаться и даже замедляться нельзя, что от паузы чудо может исчезнуть.
Все случаи, когда мне до этих пор доводилось сочинить и произнести фразу по-итальянски, можно перечислить по пальцам. <…> Позднее я пытался трезво осмыслить, что же все-таки произошло с языком на том невероятном докладе. Я, конечно, помнил многие куски из подготовленного письменного текста, но наизусть его не знал — мне вообще не дано запомнить наизусть такой длинный текст. К тому же я должен был излагать суть дела короче, чем там было написано. Думаю все же, что главная причина — сильнейший стресс, позволяющий в течение короткого времени делать то, что намного превышает возможности данного организма в нормальной ситуации. Могу сравнить это только с тем, как я один раз в жизни, будучи никудышным горнолыжником, прошел на соревнованиях слаломную трассу, проехавшись на голове лишь уже в самом низу. Помню такое же ощущение как бы совершенной независимости от меня самого тех микродвижений, которые я за доли секунды делаю, чтобы миновать очередную веху.
Публика приняла все очень благосклонно, тем более что главное мне удалось соблюсти идеально: 51-й минуты не было. Что я говорил, а не читал, было воспринято совершенно как должное.
<…> После доклада в Италии непременный ритуал: повести докладчика куда-нибудь выпить кофе. Шумной веселой толпой ввалились в кафе, каждый старается мне что-нибудь любезное сказать или спросить — разумеется, по-итальянски, раз я оказался такой любитель. И тут я обнаруживаю, что мои интеллектуальные и волевые резервы истрачены строго до конца — наступила расплата за суперстресс: не понимаю решительно ничего из того, что мне говорят, и не помню ни одного итальянского слова, кроме si. Не берусь судить, как отнеслись в душе мои спутники к моей глупой шутке — что я вздумал разыгрывать перед теми же самыми людьми, которые только что слушали мой доклад, роль человека, не знающего из их языка ни звука.
— Зализняк испытывал затруднения, когда начинал лекцию, — вспоминает Николай Перцов. — Запинался, подбирал выражения. И должно было пройти время, когда он, наконец ощущал речевое вдохновение и говорил красиво.
— Он вообще-то всегда волновался в начале речи и лекции, — вторит ему Леонид Бассалыго. — А потом как-то уже по ходу дела переставал волноваться и все говорил замечательно.
— Он приходил и сперва говорил медленно и с паузами, — рассказывает Александр Пиперски, — а потом, как-то постепенно зажигаясь, начинал делать это гладко, быстро, весело. У него примерно всегда так было: вначале такой разгон, а потом уже выход на орбиту. Все это, конечно, было очень тщательно подготовлено, всегда были папочки с бумажками. Я не знаю, конечно, что в них было, не то чтобы он их показывал, но видно было, что они есть, что он их переворачивает, видно, что это все были очень подготовленные выступления. В какой-то момент на Летней лингвистической школе в Воронове, в 2016, кажется, году к нему подходил Володя Пахомов и спрашивал, не хочет ли он прочитать лекцию — наверно, на «Грамотных понедельниках», и Зализняк ему сказал, что, вот, вы знаете, у меня есть уже готовая программа: я читаю лекцию один раз берестяную, один раз в [школе] «Муми-тролле», один раз на Летней лингвистической школе — и это уже для меня довольно затруднительно, потому что к каждой из этих лекций же надо готовиться, я же не могу так просто прийти. Так и не прочитал.
Внешне, может, и казалось, что, подумаешь, он рассказывает в сотый раз про свои берестяные грамоты, но если приглядеться, то видно, что за этим стояла огромнейшая работа каждый раз.
Владислав Иноземцев.
Несовременная страна. Россия в мире XXI века.
"Россия — страна, безусловно, особенная, как это любят подчеркивать кремлевские идеологи, однако сложно найти хотя бы одну сферу, в которой такая особость указывала бы на прогрессивный характер и выгодно отличала ее от остальных государств.
История последних полутора десятилетий — от пугающей своими темпами деиндустриализации до попыток воссоздать советскую империю через ренессанс идеологии и религиозного мировоззрения — все четче указывает на то, что Россия осознанно разворачивается от современности к архаике.
Что должно случиться для того, чтобы страна предпочла модернизационный путь, сказать сложно, но необычайно важно создать систематическую картину общества, в котором мы живем, и мира, в который это общество встроено.
Эта книга — попытка оценить, с какого рубежа стране придется начинать, если она все же попытается вписаться в современный мир, а также отчасти предупреждение о том, чего мы все можем лишиться, если ничего сейчас не предпримем.".
Рекомендую ознакомиться, особенно с первыми главами книги (кмк, далее автору надоело и пошел трэш).
Популярное чтиво в США (не самое новое, но то, что чаще всего попадается на глаза, кмк, и о чем чаще говорят в разговорах про книги):
Chicxulub. Автор - Thomas Coraghessan "T.C." Boyle.
У него много книг, некоторые есть на русском языке.
Чикшулуб (или Чиксулуб, если не по-чикански) - кажется, еще не переведен: https://www.goodread...73975-chicxulub
В целом рекомендую любые работы этого автора, но эту - особо.
"Сговор Остолопов". Автор - Джон Кеннеди Тул.
Лучшая книга про Новый Орлеан, да и вообще про южные штаты, коль на этом форуме часто обсуждают в том числе и возможные отношения граждан с копами и т.п.
Есть перевод на русский язык: https://www.litres.r...94_Все страницы
Сообщение отредактировал BKR: 04.02.2021 - 12:10 PM
"Россия — страна, безусловно, особенная, как это любят подчеркивать кремлевские идеологи, однако сложно найти хотя бы одну сферу, в которой такая особость указывала бы на прогрессивный характер и выгодно отличала ее от остальных государств. История последних полутора десятилетий — от пугающей своими темпами деиндустриализации до попыток воссоздать советскую империю через ренессанс идеологии и религиозного мировоззрения — все четче указывает на то, что Россия осознанно разворачивается от современности к архаике.
Какой ужасный текст, с точки зрения научного познания. Выше уровня журналистского осмысления не тянет, надо полагать и задуман, чтобы сформировать у читателя определенный взгляд на вещи. Лучше читать разумных западных социологов типа Валлерстайна или Арриги.
