←  Выдающиеся личности

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Жорж-Жак Дантон - отец французской демократии

Фотография Ученый Ученый 21.10 2018

лишь двое из них обрели право на «бессмертие»: Неподкупный – Робеспьер и Друг народа – Марат. Все прочие, сколь бы по-разному ни судили о них современники, а впоследствии – историки, разделили участь большинства смертных – их забыли…

Это напоминает взгляды советской эпохи, когда хвалили лишь леворадикальных революционеров - Марата, Робеспьера, Шометта и Бабефа. Многих деятелей революции помнят не меньше, чем Дантона - Мирабо, Талейрана, Карно, Фуше. А вот полусумасшедший Марат - весьма сомнительный кандидат на благодарную память потомков.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 21.10 2018

Возглавив клуб кордельеров, а затем примкнув к якобинцам, став одним из вождей монтаньяров, Дантон прошел сложный и во многом неровный жизненный путь. Чем же он замечателен? Вероятно, тем, что сила Дантона заключалась в его… слабости. При всем своем взрывном темпераменте и порывистом характере, трибун часто проповедовал умеренность («побольше осторожности»), взвешенность поступков и решений («Я настаиваю на том, чтобы смертная казнь применена была только к вождям и подстрекателям…»). Он звал своих коллег к отказу от фракционной борьбы («оставим наши взаимные распри»). Быть может, одним из первых Дантон понял тщетность попыток все вопросы жизни разрешить с помощью «Святой Гильотины». «…До сих пор, – говорил трибун, – мы широко пользовались силой, обратимся теперь к мудрости…»3. Призыв «Мирабо черни» не был услышан. Его противники, робеспьеристы и эбертисты, заклеймили сторонников Дантона и самого вождя умеренных, нацепив на них ярлык «модерантистов» и {6} «усыпителей». В конечном счете они победили, отправив трибуна и его друзей под нож гильотины… «Все умирают, и герои человечества, и тираны, угнетающие его, вещал «в своем пастырском тоне»1 Робеспьер, – но умирают при разных обстоятельствах»2. В отношении Дантона «обстоятельства» эти хорошо известны. Когда, накануне ареста, ему предложили побег, он отверг это предложение, произнеся исполненную величия фразу: «Разве можно унести отечество на подошвах своих башмаков!». И уже поднимаясь на плаху, повелительно бросил, обращаясь к палачу: «Покажи мою голову народу. Она стоит этого».

 

Победа Робеспьера и его группы на поверку оказалась «пирровой победой». Не прошло и четырех месяцев с момента казни «Мирабо санкюлотов», как на эшафот угодили недавние «триумфаторы». Кровавый круг замкнулся…

 

Посмертная судьба Дантона сложилась так же причудливо, как удивительна была его жизнь. У него нет недостатка в пылких апологетах. Довольно сказать, что одним из них был Жан Жорес. Столь же «повезло» ему и с критиками, среди которых на первом месте, безусловно, – неистовый Матьез. О великом кордельере пишут и по сей день. О нем спорят. Да и может ли не вызывать споры неослабевающий с годами интерес жизнь человека, сумевшего «держать голову выше, чем занесенный над нею нож гильотины…»3? А ведь Жорж Жак Дантон был именно таким человеком. {7}

 

 

3 Дантон Ж.-Ж. Указ. соч. С. 89. {6}

 

1 Олар А. Указ. соч. Т. 2. С. 102.

 

2 Робеспьер М. Указ. соч. Т. 3. С. 69.

 

3 Шатобриан Ф.Р. де. Указ. соч. С. 129. {7}

 

Егоров А.А. «Мирабо санкюлотов» или человек в интерьере эпохи // Левандовский А.П. Дантон. Ростов-н/Д.: Феникс, 1997. С. 6–7.
Ответить

Фотография Ученый Ученый 22.10 2018

  Поведение властей и населения Парижа во время сентябрьской резни

 

Органы власти революционной Франции — и Законодательное Собрание, и министры, и даже Коммуна оказались не в силах (а некоторые не имели желания) остановить сентябрьскую резню и предоставили события их течению.

Законодательное Собрание послало в места совершения убийств делегации из числа депутатов, но их речи не произвели какого-либо влияния на санкюлотов [34]. Одна из делегаций сама с трудом избежала расправы, а один из депутатов (Дюзо) сообщил Собранию: «Было темно, и мы не могли хорошенько рассмотреть, что происходит» [35].

Министр юстиции Дантон предпочёл не вмешиваться в происходящее. По свидетельствам современников, на прямое обращение в свой адрес инспектора тюрем Гранпре с просьбой принять меры для защиты заключённых (около 11 часов вечера 2 сентября), он заявил: «Мне наплевать на заключённых! Пусть с ними будет всё что угодно!» [15][34].

Министр внутренних дел Ролан выпустил послания с просьбами соблюдать порядок и закон [35]. Но 3 сентября в письме к Законодательному Собранию он заявил: «События вчерашнего дня должны быть преданы забвению. Я знаю, что народ, хотя и ужасен в своей мести, но вносит в неё своего рода справедливость» [34][36].

Мэр Парижа Петион также не имел реальной силы, чтобы остановить убийства. На упрёк Робеспьера он ответил: «Я могу Вам сказать лишь то, что никакие человеческие силы не были в состоянии им помешать». Наверно поэтому на вопрос убийц из тюрьмы Ла Форс, что делать с оставшимися там заключёнными, он ответил «Поступайте как знаете!» [15].

Даже Коммуна оказалась бессильна остановить сентябрьские убийства, что можно объяснить и тем фактом, что в её составе не было единства, и ряд её членов полностью одобрял происходящие события.

На требования Коммуны, адресованные командующему Национальной Гвардии Сантеру о применении силы для разгона убийц, она получила ответ, что тот не может рассчитывать на повиновение своих солдат[34].

Коммуна смогла только предпринять ряд мер по упорядочиванию и ограничению стихийного террора. Так в 4 часа дня 2 сентября Генеральный Совет Коммуны принял постановление о направлении в тюрьмы комиссаров, чтобы те взяли под защиту лиц, заключённых в тюрьмы за долги и другие гражданские проступки [15]. На основании данного решения из тюрем Шатле и Консьержери до утра 3 сентября успели выпустить на свободу и спасти около 200 человек [33].

Большинство населения Парижа также равнодушно отнеслось к сентябрьским убийствам. Прямого одобрения не было, но и не было ни малейшего негодования. Парижане 2-5 сентября продолжали заниматься повседневными делами, не закрывались лавки, работали театры. В качестве примера реакции рядового парижанина можно привести свидетельство современника, передавшего слова своего знакомого, сказанные им жене: «Всё это, без сомнения, слишком печально, но они — заклятые враги, и те, кто освобождает от них родину, спасают жизнь тебе и нашим бедным детям»

 

http://baza-referat....рьские_убийства

Ответить

Фотография Бобровский Бобровский 22.10 2018

 

Так значит могучая Франция разгромила Германию в первой мировой? Да она и во второй мировой ее разгромила. Разве не присутствовали французские представители при подписании капитуляции  Берлине. Присутствовали как победители, даже Кейтель сказал - что и эти нас победили? Если в 1914-м один на один столкнулись бы Франция и Германия, то было бы повторение 1870-го года и полный разгром. И славная история Франции не помогла  бы ей ни в какой мере.

Яркая речь, г-н Бобровский, только эта тема вроде не про Кейтеля)

 

Напишите что-нибудь про Дантона или французскую революцию, с удовольствием почитаем.

 

 Было написано про влияние революции и последующих событий с большой убылью населения на Францию, поэтому я и написал.

 

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 22.10 2018

Второму Комитету общественного спасения и его главе Робеспьеру приходилось вести борьбу с оппозицией правой стороны, представленной дантонистами, и с оппозицией левой стороны, представленной Гебером, коммуной и кордельерами. Первые хотели ослабить напряжение террора ввиду успехов, одержанных нашими армиями, последние, напротив того, хотели усилить террор и воспользоваться военными победами для окончательного подавления антиреволюционеров. В эту именно эпоху (декабрь 1793 г.) «Père Duchesne» Гебера требовал каждый день крови, a «Le Vieux Cordelier» Камилла Демулена взывал к милосердию. Обе эти партии не имели ни определенной организации, ни определенной программы1. Сам Дантон не проявлял систематической оппозиции и даже можно спросить, проявлял ли он действительно какую бы то ни было оппозицию; но его друзья, Филиппо и Камилл Демулен (отделившийся или начавший отделяться от Робеспьера), не отличались подобным благоразумием и громили Комитет общественного спасения как по поводу вандейской войны, так и по поводу внутренней политики.

 

В этом Комитете, впрочем, не было полного единства взглядов по отношению к внутренней политике. Колло д’Эрбуа и Билльо Варенн слыли за сторонников насилия, и гебертисты старались щадить их. Другие члены придерживались, повидимому, мнения о необходимости выжидательной политики по отношению к дантонистам и гебертистам, желали нейтрализовать одних другими. Они чувствовали, что благодаря победам скоро наступит момент, когда необходимо будет немного ослабить страшную диктатуру, установленную ввиду объединения национальной защиты и подавления внутренних врагов. Робеспьер, {559} без сомнения, разделял это мнение, но у него была своя личная политика. Он, конечно, не был против того «милосердия», которого требовали тогда дантонисты и на которое решилось немного позже большинство Комитета: он видел, что Франция, утомленная террором, приветствовала бы правительство, которое возвратило бы ей немного свободы. Но он хотел сам воспользоваться этим одобрением, конфисковать милосердие в пользу той политико-религиозной системы, в основу которой должен был лечь культ Верховного Разума и в которой он сам должен был играть первую роль.

 

Для этого ему необходимо было сначала избавиться от гебертистов, причем недостаточно было только остановить их поход против христианства. Камилл Демулен опрометчиво оказал помощь политике Робеспьера и в двух первых номерах «Старого Кордельера», корректурные листы которого исправлялись самим Робеспьером, осыпал насмешками Гебера, Клоотса, Шометта и Гобеля. В то же самое время, в клубе якобинцев, Робеспьер презрительно отзывался о неосторожном журналисте, которого упрекали в противоречиях и легкомыслии. Оскорбленный в своем самолюбии, автор «Старого Кордельера» напал на Робеспьера и в своем знаменитом № 3 набросал яркую картину преступлений террора, направив на правительство свои эпиграммы, к великой радости врагов революции. Этот памфлет, имевший громадный успех, привел в Конвент, 30 фримера II года (20 декабря 1793 г.), депутацию заплаканных женщин, требовавших с громкими воплями освобождения своих заключенных родственников. Тогда было декретировано, чтобы Комитеты общественной безопасности и общественного спасения назначили комиссаров «для изыскания средств освобождения патриотов, попавших в тюрьму». Это был «Комитет правосудия», предвестник того «Комитета милосердия», которого требовал «Старый Кордельер». Скоро было получено известие, что Тулон возвращен республике. Движение в сторону политики милосердия настолько усилилось, что Робеспьеру показалось, что Дантон со своими друзьями готовятся воспользоваться им, чтобы достигнуть власти. Он добился от Конвента отмены декрета об учреждении Комитета справедливости и одно мгновение опирался, повидимому, на гебертистов. Камилл Демулен был изгнан из якобинского клуба. Фабр д’Эглантин был арестован 23 нивоза II года (12 января 1793 г.) как участник в хищениях, обнаруженных в деле ликвидации Ост-индской компании. Когда Дантон потребовал у Конвента, чтобы Фабр мог, по крайней мере, дать объяснения у его решетки, Билльо-Варенн бросил ему такую угрозу: «Горе тому, кто сидел рядом с Фабром д’Эглантином и еще до сих пор остается одураченным им!» Таким образом, дантонисты и {560} гебертисты оказались дискредитированными в пользу Робеспьера, к которому пришла на помощь энергия Сен-Жюста, вернувшегося из армии.

 

Видя, что им угрожает явная опасность, гебертисты сделали попытку произвести государственный переворот. 14 вантоза II года (4 марта 1794 г.) клуб кордельеров решил, чтобы таблица с Декларацией прав, стоявшая в зале его заседаний, была закрыта покрывалом, «пока народ не вернет своих священных прав путем уничтожения мятежной фракции». Какой фракции? Венсан указывал на дантонистов; Каррье – на тех, кто «клеветал» на гильотину; Гебер – на тех, кто хотел спасти 75 жирондистов, декрет об аресте которых был издан 3 октября 1793 г., причем все знали, что эти жирондисты остаются в живых только благодаря покровительству Робеспьера. Гебер предложил начать восстание, и клуб, не принимая на этот счет формального постановления, приветствовал предложение Гебера восторженными рукоплесканиями. Говорят, что кордельеры хотели повторить день 2 июня, очистить Конвент, отделаться не только от требовавших милосердия, но и от самого Робеспьера, обеспечить себе диктатуру в департаментах, опираясь на революционную армию, и поставить во главе нового правительства Па́ша. Париж не последовал за ними; тогда они испугались и начали отступать. Это отступление, быть может, и спасло бы их, если бы Париж не был восстановлен против них теми самыми мотивами, которыми они хотели поднять его в свою пользу. Зима стояла суровая; так как гражданская война опустошила департаменты, посылавшие в Париж наибольшее количество съестных припасов, то говядины и мяса стало недоставать. Коммуна должна была выдавать населению мясо по порциям, в размере одного фунта на человека на десять дней; У дверей булочных стояли хвосты, как во время осады. Гебертисты полагали, что народ приписывал эти бедствия правительству, а он приписывал их революционной армии, которая опустошала все в окрестностях Парижа, т.е. приписывал их гебертистам, составлявшим главный штаб этой армии. Секции обвинили перед Конвентом и революционную армию и кордельеров, замышлявших восстание. В ночь с 23 на 24 вантоза комитет велел арестовать Гебера и его друзей.

 

Суд над гебертистами в революционном трибунале начался 1 жерминаля II года (21 марта 1794 г.). Их соединили с другими обвиняемыми, с целью создать одну из тех возмутительных «амальгам», которые практиковались потом часто. Наряду с восставшими кордельерами, Гебером, Ронсеном, Моморо, Венсаном и другими, фигурировали свободный мыслитель и филантроп Анахарсис Клоотс, генерал-аристократ Ломюр, сообщники Дюмурье, голландский банкир и, наконец, какой-то {561} шпион или агент-провокатор, по имени Лабуро. Этот процесс был не более как пародией на правосудие, подобно суду над жирондистами. Обвинительный акт указывал на заговор, имевший в виду подвергнуть голоду Париж и установить тиранию после предварительного истребления Конвента. Во время же процесса об этих обвинениях почти не поднималось речи. Свидетели говорили только о политическом поведении и о нравственности обвиняемых. Гебера допрашивали о его прежних грубых выходках, а также об отрывках из его газеты, в которых он, повидимому, призывал к восстанию. Но в то время, когда печатались эти отрывки, «Père Duchesne» не только одобрялся правительством, но и получал субсидию от правительства, которое покупало его газету для рассылки в армии.

 

Венсану и Ронсену приходилось отвечать только по поводу фактов, не имевших ничего общего с обвинительным актом. То же самое было и с Анахарсисом Клоотсом, которого обвиняли за его идеи об универсальной республике. К концу четвертого дня присяжные объявили, что они достаточно познакомились с делом и, не выслушав защиты, осудили на смертную казнь всех обвиняемых (за исключением шпиона Лабуро), как желавших «распустить национальное представительство, убить членов его и патриотов, уничтожить республиканское правительство, присвоить себе верховную власть народа и навязать тирана государству». Осужденные были гильотинированы в тот же день (4 жерминаля II года, т.е. 24 марта 1794 г.).

 

Клуб кордельеров, понесший такие потери, не замедлил исчезнуть. Революционная армия была распущена. Гебертистская партия прекратила свое существование.

 

С другой стороны, парижская коммуна также лишилась своих вождей. Действительно, национального агента Шометта скоро постигла участь его помощника Гебера: он был гильотинирован 24 жерминаля II года. Мэр Паш избежал смерти, но был арестован и замещен Леско-Флерио, на которого Комитет общественного спасения возложил временно обязанности парижского мэра (21 флореаля)1. Подобным же образом были замещены, без народного выбора, Шометт и Гебер, занимавшие должности национального агента и его помощника: Пейан заменил Шометта, а Моэн – Гебера: оставался еще и второй помощник, Любен (арестованный 8 жерминаля). Можно сказать, что монтаньярское правительство не только разрушило таким образом ту диктатуру парижской коммуны, против которой преждевременно восстали жирондисты, но и низвело эту коммуну до уровня простого придатка центрального правительства. {562}

 

Победив противников левой стороны, Комитет общественного спасения направил свои удары на противников правой стороны, так называемых «Снисходительных» («Indulgents») и дантонистов. Он уже успел дискредитировать их и ослабить, приказав арестовать Фабра д’Эглантина, ложно обвиненного в ажиотаже, вместе с Базиром. 25 вантоза II года (15 марта 1794 г.) был арестован Эро де Сешелль, член Комитета общественного спасения, в котором он представлял дипломатические идеи Дантона, по клеветническому обвинению в измене. Тогда Робеспьер решился нанести удар своему сопернику в популярности, Дантону, которого Билльо-Варенн преследовал яростными доносами. Робеспьер не осмелился сам обвинить своего собрата по оружию, героя 10 августа, предводителя национальной защиты в 1792 г. Он поручил это дело Сен-Жюсту, которому доставил материалы для возмутительного лживого доклада. 10 жерминаля оба Комитета – общественного спасения и общественной безопасности, в соединенном заседании, издали приказ об аресте Дантона, Делакруа, Камилла Демулена и Филиппо1; приказ был подписан всеми присутствовавшими членами, за исключением двух или трех и в том числе Робера Лендэ, который, как говорят, вскричал, намекая на функцию, выполнявшуюся им в Комитете: «Я здесь для того, чтобы кормить граждан, а не для того, чтобы убивать патриотов!» Его сотоварищи, без сомнения, полагали, вместе с Карно, что необходимо было во что бы то ни стало, даже ценою преступления, обеспечить единство правительства и тем самым единство национальной защиты; в действительности они служили честолюбию Робеспьера.

 

На следующий день, при известии об аресте Дантона, Конвент был охвачен изумлением, едва не приведшим к восстанию против Робеспьера. Послышался ропот, раздались крики: «Долой диктатора!» Лежандр потребовал, чтобы обвиненные были выслушаны у решетки; но Робеспьер навел ужас на оппозицию надменною и угрожающей речью. «Болото» поддержало его. Испуганный Лежандр пробормотал какое-то извинение, и Конвент передал обвиненных революционному трибуналу.

 

Процесс дантонистов занял четыре заседания, с 13 по 16 жерминаля II года (с 2 по 5 апреля 1794 г.). Подсудимые, в числе шестнадцати, были разделены обвинительным актом Фукье Тенвилля на две категории: 1) Делакруа, Дантон, Демулен, Филиппо, Эро де Сешелль и Вестерманн обвинялись в составлении «заговора, имевшего целью восстановить монархию, уничтожить народное представительство и республиканское правительство»; 2) Фабр д’Эглантин, Делонэ, Шабо, Базир, {563} аббат д’Эспаньяк, два Фрея, Дидериксен, Леспаньоль, Гюсман и Люлье были обвинены в составлении заговора, стремившегося «обесславить и унизить народное представительство и разрушить путем продажности республиканское правительство». Следовало бы быть и двум процессам, так же как было произнесено два приговора; но судили всех вместе, причем в этой новой «амальгаме» политические обвиненные были соединены с уголовными, с целью обеспечить первых последними. Фабр д’Эглантин, обвиненный в подлоге, в котором он был неповинен, не мог добиться предъявления документа, необходимого для его защиты. То же самое было с Эро, обвиненным в измене. Но Дантону удалось говорить, и его красноречие произвело впечатление на аудиторию. Он потребовал, чтобы были выслушаны свидетели, на которых он ссылался в свое оправдание, и суд не знал, как отказать ему в этом. Тогда Сен-Жюст уверил Конвент, что подсудимые подняли настоящий бунт, вследствие чего было декретировано, что трибунал мог «устранить их от прений». 16 жерминаля присяжные объявили, что они достаточно ознакомились с делом, но они колебались произнести обвинительный вердикт. Рассказывают, что члены Комитета общественной безопасности вошли в комнату, где совещались присяжные, и старались оказать на них давление, выдвигая вперед политические мотивы – спасение республики. Присяжные решились, наконец, признать подсудимых виновными. Последние с негодованием протестовали, были «устранены от прений», и смертный приговор, произнесенный в их отсутствия (16 жерминаля), был приведен в исполнение в тот же день. {564}

 

 

1 В лучшем случае можно разве сказать, что у гебертистов была программа борьбы с христианством. См. ниже главу о религиозной политике. {559}

 

1 «Recueil des actes», т. XIII. стр. 412, 413. {562}

 

1 См. выше, стр. 416. {563}

 

Олар А. Политическая история французской революции. Происхождение и развитие демократии и республики. 1789–1804 / Пер. с фр. Н. Кончевской. Изд. 4-е. М.: Гос. соц.-экон. изд-во, 1938. С. 559–564.

 

Ответить

Фотография Ученый Ученый 22.10 2018

 Было написано про влияние революции и последующих событий с большой убылью населения на Францию, поэтому я и написал.

Я полагаю, что несмотря на позорное поражение в франко-прусской войне Франция до 1930х годов была не слабее Германии, а ее политическая система была более эффективной. Хотя это слишком сложный вопрос, чтобы получить простой и однозначный ответ.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 22.10 2018

Ученый, давайте вернёмся к обсуждению темы этой ветки.

Ответить

Фотография Ученый Ученый 22.10 2018

Ученый, давайте вернёмся к обсуждению темы этой ветки.

Jawohl :)


Альфред Луде. Робеспьер, Дантон и Марат. 

 

На картине показан характер лидеров монтаньяров. Чопорный Робеспьер одет с подчеркнутой чистотой. Он носит дворянский костюм - кюлоты, шелковые чулки и туфли с пряжками. Дантон одет как нувориш - в золотистый фрак (возможно намек на его богатство), вместо чулок и туфель сапоги. Кровожадный безумец Марат и вовсе не следит за внешностью - его костюм как и мозги в полном беспорядке.

 

 

 

Danton_IMG_1335-IMG_1337.jpg

Картина может служить иллюстрацией к одному из эпизодов романа Гюго 93 год.

 

Дантон счел нужным вмешаться в разговор, но только подлил масла в огонь.

– Робеспьер, Марат, – сказал он, – да успокойтесь вы!

Марат не терпел, когда его имя произносилось вторым. Он повернулся к Дантону.

– При чем тут Дантон? – спросил он.

Дантон вскочил со стула.

 

– При чем тут я? Вот при чем. При том, что не должно быть братоубийства, не должно быть борьбы между двумя людьми, которые оба служат народу. Довольно с нас войны с иностранными державами, довольно с нас гражданской войны; недостает нам еще домашних войн. Я делал революцию и не позволю с нею разделаться. Вот почему я вмешиваюсь.

 

Марат ответил ему, даже не повысив голоса:

– Представьте лучше отчеты о своих действиях.

– Отчеты? – завопил Дантон. – Идите спрашивайте их у Аргонских ущелий, у освобожденной Шампани, у покоренной Бельгии, у армий, где я четырежды подставлял грудь под пули, идите спрашивайте их у площади Революции, у эшафота, воздвигнутого двадцать первого января, у повергнутого трона, у гильотины, у этой вдовы…

Марат прервал Дантона:

– Гильотина не вдова, а девица; на нее ложатся, но ее не оплодотворяют.

– Вам-то откуда знать? – отрезал Дантон. – Я вот ее оплодотворю.

– Что ж, посмотрим, – ответил Марат.

И он улыбнулся.

 

Дантон заметил эту улыбку.

– Марат, – вскричал он, – вы человек подвалов, а я живу под открытым небом и при свете дня. Ненавижу жизнь пресмыкающихся. Быть мокрицей – покорно благодарю! Вы живете в подвале, я живу на улице. Вы не общаетесь ни с кем, а меня видит любой, и любой может обратиться ко мне.

– Еще бы!.. «Мальчик, пойдем?..» – буркнул Марат.

 

И, стерев с лица следы улыбки, он заговорил властным тоном:

– Дантон, потрудитесь дать отчет в истраченной вами сумме в тридцать три тысячи экю звонкой монетой, каковую вам вручил Монморен от имени короля якобы за то, что вы исполняли в Шатле должность прокурора.

– За меня отчитывается четырнадцатое июля, – высокомерно ответил Дантон.

– А дворцовые кладовые? А бриллианты короны?

– За меня отчитывается шестое октября.

– А хищения в Бельгии вашего неразлучного Лакруа?

– За меня отчитывается двадцатое июня.

– А ссуды, выданные вами госпоже Монтанзье?

– Я подымал народ в день возвращения короля из Варенна.

– А не на ваши ли средства построен зал в Опере?

– Я вооружил парижские секции.

– А сто тысяч ливров из секретных фондов министерства юстиции?

– Я осуществил десятое августа.

– А два миллиона, негласно израсходованные Собранием, из которых вы присвоили себе четверть?

– Я остановил наступление врага и преградил путь коалиции королей.

– Продажная тварь! – бросил Марат.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 22.10 2018

Марат и Робеспьер, так непоходившие друг на друга и по характеру и по идеалам, представляли тогда в партии Горы {515} непримиримое течение и насильственную политику, состоявшую в том, чтобы материально уничтожить противную сторону.

 

Дантон казался согласным с ними; но в действительности он держался совершенно иной политики – политики примирения, имевшей целью образовать из благоразумных элементов Жиронды и Горы третью партию, которая, поддерживаемая центром, составила бы большинство в Конвенте и овладела бы правительством.

 

Дантон и по характеру и по идеям резко отличался от Робеспьера.

 

В Робеспьере основой всего была вера в нео-христианизм Руссо, в религию «савойярского священника», и его высшей, тогда еще тайной, целью было обратить эту религию в религию Франции. Дантон, повидимому, не верил в бессмертие души, в один из тех догматов, которые, по мнению его соперника, были существенно необходимы для общества. Будучи скорее атеистом, он говорил в революционном трибунале: «Моим жилищем скоро будет Ничто». Если он и заговаривал раз или два о «божестве вселенной» и о «Верховном существе»1, то ясно было, что дело шло при этом о «расширенном» представлении Дидро о боге. Он не философствовал и не мечтал, подобно Робеспьеру, об изменении национальной души. Он хотел оставить народу его священников, но помешать последним слишком вредить государству; он хотел распространять просвещение и положиться на время; а пока, так как масса населения оставалась католической, не оскорблять религиозного чувства даже отделением церкви от государства, – отделением, которое, хотя и желательно само по себе, было бы преждевременно в 1792 или 1793 г.

 

В политике у Дантона не было системы, кроме заключавшейся в том, чтобы действовать согласно разуму или, скорее, согласно разуму, просвещенному историей. Он был демократом, но не предлагал никакой другой программы демократической организации, кроме программы народного просвещения. Он никогда не шел впереди общественного мнения; это был республиканец завтрашнего дня, ближайших задач. Так как республика уже существовала, то признаем ее и спасем через ее посредство отечество и революцию. Его метод заключался в том, чтобы действовать изо дня в день, разрешая немедленно же, эмпирическим путем, все те затруднения, по мере того как они возникают.

 

Прежде всего выгоним пруссаков, а затем посмотрим. Пруссаки выгнаны, и завоевана Бельгия: вступим в переговоры {516} с Пруссией и Австрией. Объявлена война Англии: будем все-таки вести переговоры и с Англией. Бриссотистская пропаганда стала страшить Европу: откажемся от пропаганды и изменим сразу всю иностранную политику революции. И вот Дантон проводит декрет 13 апреля 1793 г., в котором Конвент заявлял, что не будет вмешиваться во внутренние дела какого бы то ни было народа.

 

Во внутренних делах необходимо было во что бы то ни стало, путем уступок, даже путем притворства в случае надобности, путем союза с благонамеренными людьми всех партий, предотвратить раздоры и создать однородную и сильную правительственную партию, которая показала бы Европе и всем враждебным революции фракциям, что между республиканцами царствует согласие. Необходимо было всем пожертвовать, даже иногда истиной, только чтобы это впечатление распространилось и восторжествовало. Необходимо было противопоставить личным страстям отечество, не туманное и мистическое отечество, а реальное и осязательное. Такова была политика Дантона. Ненависть и мстительность были чужды ему. Когда на него клеветали публично, он даже не считал нужным оправдываться. Он жертвовал своей репутацией и своей честью, позволяя называть себя «кровопийцей». Он верил в могущество материальных средств, золота. Не будучи подкупным, он казался таковым, и это было для него безразлично.

 

Его трезвая и ясная речь приглашала к немедленному же действию. Он не оставлял своих слушателей ни на одну минуту в неизвестности по отношению к тому, что надо было делать и какими средствами. Человек действия и борьбы, он давал точные и быстрые советы, не основанные на принципах, но согласовавшиеся, насколько это было возможно, с духом революции.

 

Политика Дантона была именно тем, что называют в настоящее время «оппортунизмом», если принять это слово в его хорошем значении. Дантон был продолжателем Мирабо, так же как Гамбетта был продолжателем Дантона.

 

Он пользовался меньшей популярностью, чем Марат и Робеспьер. Его обнаженная, простая, порывистая, вовсе не академическая речь, быть может, и приводила в восторг некоторых любителей, но ей недоставало украшений, которые нравились народу. Сент-Антуанское предместье долго хранило, благодаря устному преданию, воспоминания о Робеспьере и Марате; но оно скоро забыло Дантона. Между тем на один момент этот человек стал национальным героем, если можно так выразиться, вождем военной обороны, глашатаем патриотизма, особенно в сентябре 1792 г. От него зависело, хотя его красноречие не было из таких, которые двигают малообразованными людьми, {517} создать себе прочную и широкую популярность как в Париже, так и в департаментах. Он не позаботился об этом, благодаря своей искренности, простоте, а также небрежности; он впал в своего рода апатию: ему недоставало настойчивости и последовательности в проявлении энергии1. {518}

 

 

1 Речи 30 ноября 1792 г. и 26 брюмера II года. {516}

 

1 Я позволю себе отослать читателей к статьям о Дантоне, помещенным мною в журнале «La Révolution française», томы XXIV и XXV. – См. также: Alfred Bougeart, Danton, documents authentiques pour servir à l’histoire de la Révolution française (1861); Dr. Robinet, Danton, Mémoires sur sa vie privée (1865 г.), 3-е изд. в 1864 г., второго издания не было; того же автора: «Le procès des dantonistes» (1879); «Danton, homme d’État» (1889). В этих трудах Бужара и Робинэ превосходно опровергнуты обвинения в продажности, жестокости и пр., так часто выставлявшиеся против Дантона. Но эта апология носит систематический характер. Доктор Робинэ особенно видит в Дантоне главное лицо, самого мудрого и искусного человека, истинного вождя революции. Факты показывают, что хотя роль Дантона была значительной, нельзя назвать ее преобладающей. {518}

 

Олар А. Политическая история французской революции. Происхождение и развитие демократии и республики. 1789–1804 / Пер. с фр. Н. Кончевской. Изд. 4-е. М.: Гос. соц.-экон. изд-во, 1938. С. 515–518.

 

Ответить

Фотография Ученый Ученый 26.10 2018

Дантон

 

   Как магнит тянет к себе железо, так революция вызывает к жизни и деятельности людей сильной воли.    Во все времена человеческой истории, когда народ чувствовал особенный гнет над собою, появлялись революционные вожди. Мозгами этих вождей управлялось государство в минуту, когда народные руки совершали революцию. Жизнь вожаков всегда была полна тревог и бурь; судьба безжалостно трепала их, вознося на большую высоту, а потом иногда обрекала их на гибель.   

 

Можно назвать немало имен таких вожаков: в древней Греции -- кожевник Клеон, в Риме -- Спартак и Каталина, во Франции -- Робеспьер, Дантон и Марат.    Личность одного из трех главных вожаков французской революции -- Дантона -- была внушительна. Это был человек огромной воли, большого ума, богатого воображения; у него было богатырское сложение, грубое и изрытое оспой лицо и здоровенная глотка.    Свою молодость Дантон провел в деревне. Незадолго до того времени, как начинается действие этой пьесы, он попал из адвокатов и ораторов в министры юстиции. Враги обвиняют Дантона в растратах и взяточничестве, а также -- в устройстве массовых убийств дворян и духовенства, которые происходили в Париже в сентябре 1792 года. Взятки и растраты не подтверждаются документами; остановить же кровопролитие Дантон, как сам он признавался после, не мог; он смотрел на убийства равнодушно; так же равнодушно он встретил и собственную гибель. Такие характеры доступны пониманию только во времена, подобные нашему времени.

 

 

   Дантон не был злым человеком; он освободил из тюрьмы и избавил от казни нескольких ни в чем не повинных людей; и сам он погиб на гильотине от руки своего товарища Робеспьера, более жадного до человеческой крови.   Жизнь таких людей, как Дантон, помогает нам истолковать наше время. Тогда, в августе 1792 года, казалось, что европейские союзники, которые надвигались на Францию, уничтожат молодую республику.    Произошла битва при крепости Лонгвй. Эта крепость была на расстоянии всего одного перехода от столицы; она пала под натиском войск герцога Брауншвейгского. Прусский король осадил в это время Верден с шестьюдесятью тысячами войска; с севера наступала восьмидесятитысячная армия; австрийцы напирали с другой стороны. Эти союзники хотели вновь водворить королевскую власть во Франции.   

 

 

Плохо одетые и плохо обученные французские войска ответили дружным сопротивлением. Они отбросили неприятеля далеко от своих границ. Можно было бы назвать это чудом; но таковы законы истории, по которым люди, несущие с собой старое и изжитое, обречены на неудачу. По этим незыблемым законам две силы вступают между собою в борьбу; из их столкновения рождается третья, которая начинает медленно изменять человеческую жизнь.    Вскоре после неудачного для французов сражения при крепости Лонгви произошло сражение при Вальми; оно окончилось полной победой республики.    В это время обороной Парижа руководил Дантон. Он был на вершине своей славы. В такие минуты счастье улыбается таким людям. Судьба сохраняет их жизнь от всяких случайностей.   

 

А.А.Блок

 Январь 1920

http://az.lib.ru/b/b...20_danton.shtml

Ответить

Фотография Ученый Ученый 26.10 2018

Подпись Дантона.

400px-GeorgesDantonSignature.jpg

Ответить

Фотография Ученый Ученый 27.10 2018

Странная победа при Вальми

 

В книгах о пламенных революционерах: Дантоне, Робеспьере и прочих, а также наших российских последователях, можно узнать, что все они были бессребниками, которые спать не могли, радели за народное счастье. Реальность была немного другой, иезуитской. Большинство пламенных товарищей и господ считали, что «цель оправдывает средства» и для дела революции можно пойти на все. А уж ограбить сокровищницу французской короны – это просто святое дело.

Ночью с 16 на 17 сентября 1792 года патруль Национальной гвардии во главе с Камю, проходя мимо здания, в котором в Париже располагалась сокровищница драгоценностей французской короны, заметил, что со второго этажа выбрасывают вниз какие-то вещи. Патруль был небольшим, поэтому Камю сам арестовать подозрительную компанию не решился, но зато побежал к главному входу в здание, называвшееся, кстати, Гард-Мёбль, и разбудил охрану.

Когда гвардейцы и охранники прибежали в комнату, где находились сокровища, то там уже никого не было, остались только взломанные шкафы и разбитые стекла. Проведенная проверка выяснила, что из сокровищ на 26 миллионов ливров в наличии осталось только на 600 тысяч. Остальное исчезло.

Разумеется, было расследование, в ходе которого выяснили, что кражу выполнили профи. План разработал вор-рецидивист Поль Мьет, которому довелось провести под стражей в этом здании несколько дней и узнать, что там и как устроено внутри. Оказавшись на свободе, он рассказал про свою идею еще одному вору из Руана Каде Гийо. Дальше парочка собрала шайку для ограбления.

Перед ограблением Мьет в ночь на 11 сентября проник в помещение хранилища, вырезав стекло в окне второго этажа. Для начала преступники просто походили по комнатам, чтобы подобрать то, что поценнее. Заодно они подделали печати и оказалось, что охрана не заметила следов взлома.

В результате грабители несколько дней тихо чистили сокровищницу и охрана ничего не замечала, пока их не спугнул патруль. В дальнейшем несколько человек из этой шайки, в том числе и главаря поймали и казнили в 1797 году. Вот только сокровища нашли сильно не все.

Практически сразу после кражи, появились версии, что вся эта эпопея была затеяна сильно неспроста. Жирондисты обвинили в том, что кража была организована монтаньярами, а точнее Дантоном. В ответ монтаньяры обвинили жирондистов, предъявив аргумент, что один из жирондистов Ролан де Ла Платьер, был министром внутренних дел и отвечал за охрану Гард-Мёбль. Вот только против Дантона подозрения были обоснованнее. Уж больно удачно оказался в Гард-Мёбль Поль Мьет, а все его сообщники очень легко покидали тюрьму Ла Форс, которая была на тот момент в ведении Дантона.

На что Дантон использовал драгоценности? Есть версия, что камушки и золотишко пошло на дело спасения революции от наступавшей на Париж прусской армии. Объяснить с военной точки зрения то, что пруссаки отступили после «канонады» у Вальми 20 сентября 1792 года по другому нельзя. Потери контрреволюционной армии были не настолько велики, французы потеряли больше.

Все объясняется, если предположить, что герцога Карла Брауншвейгского, командующего армией подкупили. Тем более, что про это открыто говорили отступавшие вместе с пруссаками сторонники короля. На то, что сокровища потратили на подкуп, Дантон позднее намекнул в Конвенте 6 сентября 1793 года, когда обсуждался вопрос, как вернуть захваченный англичанами Тулон. Дантон прямо предложил заплатить им за сдачу города, сказав: «Там, где не пройдёт пушка, проползёт золото».

Ну и наконец, в 1806 году, когда герцог Брауншвейгский умер, во время описи его наследства было учтено более 2 400 крупных драгоценных камней. В их числе были и те самые драгоценности, которые украли из Гард-Мёбль.

 

https://valerongrach...com/263491.html

Ответить

Фотография Ученый Ученый 28.10 2018

Маркс подытожил уроки всех революций относительно вооруженного восстания словами «величайшего в истории мастера революционной тактики Дантона: смелость, смелость и еще раз смелость».

 

В применении к России и к октябрю 1917 года это значит: одновременное, возможно более внезапное и быстрое наступление на Питер, непременно и извне, и извнутри, и из рабочих кварталов, и из Финляндии, и из Ревеля, из Кронштадта, наступление всего флота, скопление гигантского перевеса сил над 15-20 тысячами (а может и больше) нашей «буржуазной гвардии» (юнкеров), наших «вандейских войск» (часть казаков) и т. д.

 

Ленин. Советы постороннего.

Ответить