←  История древнего мира

Исторический форум: история России, всемирная история

»

"Война без перемирия". Восстание н...

Фотография Бероэс Бероэс 11.05 2012

Изображение

Гамилькар Барка

В год окончания 1-й Пунической войны Ганнибалу было около пяти лет. Он рос в атмосфере рассказов о подвигах отца, плоды которых были вырваны у Гамилькара хищным врагом и бездарностью карфагенских аристократов — его политических противников. Гамилькар страстно желал сокрушить и уничтожить римлян. Эти же чувства он внушал и своим сыновьям — Ганнибалу, Гасдрубалу и Магону. Из уст в уста в Риме передавали его слова, сохраненные до наших дней традицией, восходящей к Титу Ливию: своих сыновей он вскармливает, как львов, натравливая их на римлян.
Знаменитая клятва, данная девятилетним мальчиком, надо полагать, завершила определенный этап в его воспитании; отец не случайно и не только повинуясь внезапному душевному движению, заставил ребенка прийти в храм и принять участие в жертвоприношении: его сын должен был унаследовать и его ненависть. Но до этого момента оставалось еще целых четыре года, а пока Карфагену предстояло выдержать смертельную схватку за само свое существование и Гамилькару — руководить этой борьбой.
Все началось, как обычно, с мелкой, нерасчетливой скупости. Перед карфагенским правительством стояла довольно сложная задача— вывести из Лилибея в Африку своих наемных солдат (вероятно, около 20000), выдать им жалованье и наградные, а затем во избежание бунтов и насилий отправить на родину. Комендант Лилибея Гисгон благоразумно решил отправлять воинов в Карфаген относительно небольшими партиями через определенные промежутки времени, не допуская скопления в городе огромного количества хорошо вооруженных людей, уже утрачивающих всякое представление о дисциплине и порядке. Между тем карфагенское правительство вознамерилось заставить наемников отказаться от причитавшейся им доли жалованья. Наивно рассчитывая быстрее добиться своей цели, если все солдаты соберутся вместе, пунийские власти не отпускали их из Карфагена. В результате нормальная жизнь в городе очень скоро была нарушена. Грабежи и убийства происходили не только ночью, но и средь бела дня. Никто не чувствовал себя в безопасности. Власти оказались не в состоянии овладеть положением и, желая избежать худшего, решили теперь отправить наемников на юг, в город Сикку, расположенный в самом центре африканских владений Карфагена.
Смысл этой операции понятен. Здесь можно было бы не только вести переговоры, но и в случае необходимости локализовать, а затем и подавить любые солдатские бунты, если бы... если бы карфагеняне располагали достаточными военными резервами и если бы наемников не поддержало местное крестьянство. Но обстоятельства складывались совершенно иначе, и, отправляя наемников на юг, пунийцы своими руками создавали центр мятежа. Все это обнаружилось позднее, а пока воины отправлялись в Сикку, надеясь скоро вернуться назад и получить наконец свое жалованье: ведь небольшую сумму на прожитье перед уходом им все-таки выдали, так что их надежды, казалось, были оправданны. Конечно, известное беспокойство должно было внушать то обстоятельство, что карфагеняне заставляли забирать с собой все пожитки, однако воины не обращали на это внимания.
Несмотря на свое отрицательное отношение к наемникам, Полибий рисует их лагерь в Сижке в относительно спокойных тонах: наемники наслаждаются отдыхом и покоем, к которому они давно стремились (правда, историограф не забывает добавить: именно праздность ведет к солдатским бунтам). При всем желании он не может найти здесь беспорядка и анархии. Очевидно, наемники ждали и, ожидая, прикидывали и обсуждали между собой, сколько же они получат; каждый раз выходило, что им причитается гораздо больше, чем думали прежде, и что карфагенские полководцы, а особенно Гамилькар Барка, им обещали огромные деньги сверх жалованья.
К этим людям наконец и прибыл Ганнон, в то время стратег — правитель Ливии; однако он повел совсем не те речи, которых от него ждали. К великому разочарованию своих слушателей, Ганнон долго распространялся о трудном положении Карфагена, о тяжести податей, которые приходится взыскивать, и настаивал на том, чтобы наемники согласились отказаться от какой-то доли своего жалованья. Естественно, в лагере начались волнения, на солдатских сходках зазвучали гневные речи, а Ганнон тщетно пытался успокоить бушующее море. Его положение осложнялось тем, что он был вынужден обращаться к разгневанным, ожесточенным толпам, ко всем этим галлам и иберам, лигурам и балеарам, ливийцам и полугрекам, часто не понимавшим пунийского языка, через добровольцев-переводчиков из числа тех же солдат или их командиров А переводчики либо сами не могли толком уразуметь, что он говорит, либо сознательно искажали смысл его слов. «Все было наполнено,— пишет Полибий,— непониманием, недоверием, беспорядком». Наемники приходили к мысли, что карфагеняне специально прислали к ним именно Ганнона, которого никто никогда не видел на поле брани, а не тех, кто своими посулами заставлял их добывать победу и проливать кровь. Хитроумные пунийцы замыслили обман. Прервав переговоры, наемники двинулись к Карфагену и расположились лагерем в непосредственной близости от него, недалеко от ливийского города Тунета. Только теперь, когда уже было поздно, карфагенские правители осознали, к чему привели их действия. Не имея возможности организовать оборону, они сами, своими руками создали опаснейший очаг мятежа и непосредственную угрозу Карфагену. Чтобы ликвидировать начинавшееся восстание, они соглашались теперь буквально на все: организовали в лагере наемников торговлю продовольствием по ценам, которые назначали сами покупатели, приняли все претензии солдат относительно жалованья. Эта запоздалая уступчивость лишь подстрекнула наемников к новым требованиям: они пожелали, чтобы карфагеняне возместили стоимость их коней, павших во время войны. Но и этого им показалось мало: за хлебный паек, который солдаты получили не весь, пока шла война, пунийцы должны были заплатить по наивысшей цене военного времени. Однако даже удовлетворение этого пожелания не могло уже водворить спокойствия. Полибий, видимо, прав, когда он пишет, что среди наемников были люди, вообще не желавшие никакого соглашения. Хорошо помня свои успешные боевые действия в Сицилии, они могли рассчитывать на легкую победу над Карфагеном, не имевшим армии, которая сумела бы защитить город. Можно думать, что и соблазнительный пример мамертинцев был у них перед глазами. С большим трудом посланцы карфагенского совета уговорили волновавшихся наемников доверить окончательное решение спора какому-нибудь полководцу, руководившему только что закончившимися операциями в Сицилии. Естественно, сразу же всплыло имя Гамилькара Барки, но эта кандидатура не прошла. Наемники считали, что, добровольно отказавшись от командования и позже не явившись в качестве посла в Сикку, он их предал. В конце концов, видимо, после долгих споров и взаимных угроз стороны сошлись на Гисгоне — том самом, который эвакуировал пунийские войска из Лилибея.
Гисгон явился в Тунет морским путем и приступил к раздаче денег. Обращаясь к командирам и рядовым солдатам, он снова и снова призывал их не бунтовать, сохранять верность Карфагену, который платит им жалованье. Однако именно теперь, когда конфликт, казалось, был близок к разрешению, сопротивление карфагенской правительственной пропаганде стало открытым и особенно ожесточенным. Его организовывал кампанец Спендий, беглый раб, отличавшийся большой физической силой и незаурядным мужеством. По словам Полибия, он опасался быть выданным своему господину и казненным в соответствии с римскими законами. Вместе с ним действовал и ливиец Матос — с самого начала, как говорит Полибий, один из наиболее активных противников соглашения с карфагенянами.
Выдвижение среди наемников именно этих людей вряд ли можно объяснить случайным стечением обстоятельств. И один и другой выражали настроения тех групп наемников, которые были заинтересованы не только в том, чтобы получить жалованье и вернуться к своим очагам. Для беглых рабов, которых было довольно много, «благополучное» (с точки зрения карфагенян и наемников — свободных, происходивших из Иберии или Лигурии) окончание волнений означало в лучшем случае новые скитания, в худшем — возвращение в рабство. Что же касается ливийцев, то для них вернуться домой означало снова попасть под тяжкий пресс карфагенского налогообложения. Поэтому, когда Магос, несомненно заранее договорившись со Спендием, обратился к ливийцам, то он не только «подстрекал» их к бунту, но и выражал их собственные настроения. Он говорил: все наемники-чужеземцы уйдут, а они, ливийцы, останутся. И тогда карфагеняне расправятся с ними. Эти слова падали на благоприятную почву: ливийцы еще хорошо помнили кровавую баню, которую устроили карфагеняне в их стране после разгрома Регула. К тому же выяснилось, что Гисгон все же не выплачивает вознаграждения за хлеб и коней, а ливийцы и вообще ничего не получили. Неудовлетворенная алчность наемных солдат, стремление беглых рабов сохранить свою свободу, а ливийцев — избавиться от карфагенского господства — все эти факторы привели к дальнейшему росту возмущения в лагере. На солдатских сходках теперь слушали только Спендия и Матоса и не давали говорить другим — тем, кто предостерегал против восстания.
Все попытки Гисгона парализовать влияние Спендия и Матоса не имели успеха. И он не выдержал. Когда в очередной раз ливийцы потребовали, чтобы он явился к ним и выдал деньги, Гисгон воскликнул: «Пусть ливийцы требуют жалованья у своего предводителя Матоса!». Эти слова привели толпу в ярость; бросившись на карфагенян, ливийцы арестовали Гисгона и его спутников, разграбили деньги. Теперь какое-либо мирное урегулирование спора между Карфагеном и его наемниками стало невозможным.
Перейдя в фазу вооруженного конфликта, восстание, начатое наемниками, постепенно стало утрачивать черты солдатского бунта, превращаясь в мощное движение угнетенных против угнетателей. Заслуживают внимания слова Аппиана, который рассказывает, что в лагерь повстанцев бежали много рабов, очевидно, из Карфагена. Однако самым существенным было другое: Матос и его соратники обратились к ливийским городам с призывом бороться за свою свободу и помочь восставшим. Их голос был услышан. В лагерь у Тунета отовсюду потянулись отряды ливийских воинов; со всех сторон посылали продовольствие и другие припасы. Энтузиазм был настолько велик, что люди жертвовали для победы все свое имущество и даже женские украшения. В руках Матоса и Спендия оказались огромные деньги; они не только уплатили своим товарищам жалованье, но и сохранили значительные средства на будущее. Всего в армию влилось, по словам Полибия, около 70000 ливийцев. Солдатский бунт наемников превращался в народно-освободительную войну — Ливийскую войну, как ее называют источники.
Разделив свои силы на две части, повстанцы осадили крупнейшие пунийские города в непосредственной близости от Карфагена—Утику и Гиппон Царский (в греческих источниках — Гиппакрит), отрезав тем самым Карфаген от Африканского материка. В городе шла лихорадочная подготовка к войне: поспешно собирали новые наемные войска, мобилизовали граждан, обучали всадников, заново оснащали боевые корабли. Командующим пунийской армией стал Ганнон, тот самый, который так неудачно вел переговоры с мятежными солдатами в самом начале бунта. Ганнон с войсками (имея, между прочим, более 100 боевых слонов) двинулся к Утике и, получив из Утики катапульты и другое тяжелое вооружение, пошел на приступ лагеря мятежников. Слоны прорвали линию обороны, и повстанцы бежали, закрепившись неподалеку на холме. И в этот момент Ганнон, не позаботившись о закреплении победы, об организации лагеря и обороны, о наведении элементарного порядка среди победителей, удалился в Утику на отдых, а его солдаты разбрелись по местности. Повстанцы воспользовались такой беспечностью, напали на них, многих убили, еще больше обратили в бегство и захватили весь обоз Ганнона вместе с вооружением, полученным из Утики. Несколько дней спустя вблизи Горзы Ганнон опять упустил возможность разгромить противника. Полибий объясняет его поведение тем, что он привык воевать с ливийцами, которые, потерпев поражение, обращались в бегство и отказывались от продолжения борьбы. А между тем Ганнон имел дело с опытными воинами, привыкшими после отступления переходить в контратаку и вырывать победу из рук неприятеля.
В этой ситуации командование новыми контингентами пунийских войск было передано Гамилькару Барке. В его распоряжении находились 70 боевых слонов и около 10000 воинов— новые наемники, перебежчики из лагеря повстанцев, всадники и пехотинцы гражданского ополчения.
К началу операции обстановка складывалась следующим образом. Все три дороги, ведшие из Карфагена через труднопроходимые холмы (они отделяют полуостров, на котором расположен город, от материка) в глубь Ливии, были перерезаны отрядами повстанцев, которыми командовал Матос. Его люди заняли и мост через р. Баграда, построив там небольшое укрепление. Выбраться из этого кольца, а тем более остаться незамеченным казалось невозможным не только крупному воинскому соединению, но даже в одиночку. Однако Гамилькар избрал другой путь—через никем не охранявшееся устье Баграды; время от времени ветер наносил туда песок, и тогда можно было переправиться вброд. Дождавшись благоприятного момента, глубокой ночью Гамилькар вывел свои войска из города, а на рассвете, неожиданно не только для противника, но и для своих сограждан, оказался на другом берегу. Теперь он направился к мосту через Баграду, рассчитывая овладеть этим стратегически важным пунктом.
Ответные действия Спендия и Матоса были хорошо продуманы, хотя им и не удалось выиграть этого важного боя. Одна группа повстанцев (не менее 10000) двинулась от моста навстречу Гамилькару, тогда как другая (более 15000) начала наступление от Утики. И те и другие шли на соединение, имея в виду окружить армию Гамилькара и уничтожить ее в рукопашной схватке. Внезапно Гамилькар так резко изменил направление движения, что его слоны и всадники оказались в тылу у врага. В последовавшем затем беспорядочном бою погибли около 6000 ливийцев и наемников, а около 2000 попали в плен. Остальные бежали: одни — в сторону Утики, другие — в укрепление у моста, а оттуда в Тунет. Захватив мост вместе с укреплением, Гамилькар установил свое господство на всей территории, непосредственно примыкающей к Карфагену.
Тяжелое поражение не обескуражило повстанцев. Матос, сосредоточивший свое внимание на осаде Гиппона Царского, решил избегать решающего сражения. Он предложил Спендию и действовавшему вместе с последним Автариту, предводителю наемников галльского происхождения, двигаться параллельно Гамилькару и при этом держаться горных местностей, чтобы сделать невозможным использование слонов и кавалерии. Они должны были изматывать противника постоянными атаками. Кроме того, Матос обратился снова к ливийцам и нумидийским племенам за помощью и получил ее. Когда Гамилькар расположился в одной долине, поблизости от него с фронта появился лагерь ливийцев, в тылу заняли позиции нумидийцы, а на одном из флангов — Спендий. Гамилькар очутился в западне.
В этот момент, когда гибель карфагенских войск казалась неминуемой, обнаружилось, что Матос допустил серьезную ошибку, приняв помощь нумидийской аристократии, вовсе не заинтересованной в поражении Карфагена. Один из нумидийских аристократов, Наравас, перешел на сторону Гамилькара и привел в его лагерь отряд численностью около 2000 человек. Ожидания Нараваса оправдались с избытком: карфагенский военачальник обещал выдать за него замуж свою дочь. Измена позволила Гамилькару победить и на этот раз. Автарит и Спендий бежали, около 10 000 их воинов погибли, и почти 4000 попали в плен. Вопреки ожиданиям Гамилькар отнесся к военнопленным в высшей степени миролюбиво. Вместо казней и расправ он позволил желавшим снова поступить на карфагенскую службу, а остальных отпустил кто куда пожелает. Чтобы парализовать воздействие этой политики Гамилькара, Матос, Спендий и Автарит организовали мучительную казнь Гисгона и его коллег, находившихся в руках повстанцев, и вопреки обычаям своего времени отказались выдать их тела для погребения. Более того, посланникам карфагенских властей они объявили, что в дальнейшем все пунийцы, которые попадут в плен к повстанцам, будут преданы смерти. Связав, таким образом, мятежников круговой порукой, Матос, Спендий и Автарит рассчитывали заставить своих воинов добиваться победы во что бы то ни стало, отказавшись от всяких надежд на примирение с карфагенянами.
Поставленные перед угрозой войны на уничтожение, Гамилькар и Ганнон по требованию совета объединили свои армии, «забыв» до лучших времен о взаимной вражде. Однако пунийские военачальники не смогли договориться между собой. Их постоянные конфликты парализовали армию В конце концов карфагенское правительство было вынуждено предложить одному из них по выбору солдат покинуть войска. Предпочтение было оказано Гамилькару; Ганнон удалился от дел. Этим актом независимо от того, насколько он был целесообразен, правительство создало опасный для себя прецедент: мы увидим далее, что армия накануне новой войны с Римом провозглашала своих командиров, заставляя позже законные органы власти санкционировать свои решения. Вероятно, именно теперь Гамилькар почувствовал себя не столько карфагенским магистратом, сколько солдатским вождем. Именно теперь он научился рассчитывать исключительно (или почти исключительно) на своих воинов, хотя и не отказывался от поддержки демократических кругов.
Как бы то ни было, Гамилькар остался один. На жестокость он решил ответить жестокостью, убивая пленных и бросая их на растерзание диким зверям.
Между тем, пока воюющие стороны соревновались в кровавых расправах, в Гиппоне и Утике пришли к власти силы, враждебные Карфагену; важнейшие города на средиземноморском побережье Африки, лежавшие в непосредственной близости от Карфагена, древнейшие финикийские колонии, старые «союзники» присоединились к восстанию. Утика даже обратилась к Риму с просьбой принять ее в систему римских союзов; если бы Рим воспользовался этим предложением, его африканская провинция, несомненно, была бы создана примерно на сто лет раньше.
Однако пунийцы сумели преодолеть грозную опасность. Из Карфагена к Гамилькару Барке пробился воинский отряд под командованием некоего Ганнибала. Своими рейдами Гамилькар, Ганнибал и Наравас парализовали доставку продовольствия в лагерь Спендия и Матоса и заставили их уйти от Карфагена.
Значительную помощь Карфагену в этот момент оказали сиракузский тиран Гиерон и Рим. Последний организовал снабжение пунийцев продовольствием. Он отклонил предложение Утики и тем самым отказался от блестящей возможности закрепиться на североафриканском побережье. Нам неизвестно, какими мотивами руководствовалось римское правительство, совершая такой исключительный поступок. Вероятнее всего, оно просто еще не считало себя достаточно сильным, чтобы вмешиваться в североафриканские дела.
После того как непосредственная угроза Карфагену была ликвидирована, восстание вступило в новую фазу. Измотав силы противника в крупных и мелких столкновениях, Гамилькар добился того, что повстанцы разделились: одна их часть под командованием Матоса обосновалась в Тунете, а другая, которую возглавляли Автарит и Спендий (около 40000),—в местности Прион. Именно там их и осадил Гамилькар.
Сравнительно быстро среди осажденных начался голод, дело дошло до людоедства. Отчаявшись получить помощь от Матоса, Автарит и Спендий решили вступить в переговоры с Гамилькаром. Последний выдвинул такое условие: карфагеняне выберут по своему усмотрению из числа бунтовщиков и накажут десять человек, а остальные получат возможность уйти куда захотят, но безоружными. Что же оставалось делать? У Автарита и Спендия не было выхода: они приняли требование Гамилькара. Сразу же пунийский военачальник объявил, что он выбирает тех, с кем ведет переговоры; в его руках оказалось все командование осажденного повстанческого лагеря. Мятежные ливийцы, ничего не зная об условиях мира и видя только, что их начальники арестованы, бросились к оружию, но были уничтожены.
Теперь в Ливии остался только один повстанческий лагерь — в Тунете. Отряды Гамилькара, Ганнибала и Нараваса принуждали ливийские города один за другим складывать оружие и прекращать сопротивление, а затем осадили в Тунете Матоса. С одной стороны расположился лагерем Ганнибал, а с противоположной — Гамилькар. Чтобы напугать Матоса и его солдат, Гамилькар приказал распять Спендия и его товарищей на крестах с тем расчетом, чтобы неприятель мог эту казнь видеть. Однако Гамилькар не добился цели: смелой вылазкой Матос разгромил стоянку Ганнибала, самого Ганнибала взял в плен и после изощренных мучений распял на том самом кресте, на котором совсем недавно погиб Спендий. Барка отступил от Тунета и расположился лагерем при впадении Баграды в Средиземное море.
Перед карфагенянами снова возникли прежние проблемы: нужно было создавать дополнительные военные контингенты, назначать новых командиров, разрабатывать новые планы боевых операций. С большими усилиями специальным делегациям карфагенского совета удалось еще раз добиться временного по крайней мере примирения Ганнона (который опять получил командование над значительными воинскими подразделениями) с Гамилькаром Баркой; они повели совместные и согласованные боевые действия. После ряда столкновений в большом сражении, подробности которого неизвестны, ливийцы и наемники были разбиты, а сам Матос попал в плен. Позже карфагеняне забили его до смерти на улицах города во время триумфального шествия карфагенской армии. Гиппон и Утика, осажденные Ганноном и Гамилькаром, капитулировали.
Так закончилось потрясшее Карфагенскую державу восстание наемных солдат, беглых рабов и ливийских крестьян, продолжавшееся более трех лет (241—239 гг.). В этот момент Ганнибалу, сыну Гамилькара Барки, было около семи лет.
После того как в африканских владениях Карфагена воцарился мир, Гамилькар Барка получил возможность сосредоточиться на том, что он считал самым важным,— на подготовке войны против Рима, на создании плацдарма, откуда войну можно было бы вести. Два года ушло у него на то, чтобы, постепенно расширяя сферу пунийского господства в Африке, превратить все африканское побережье Западного Средиземноморья в область, подвластную Карфагену.
Одновременно Гамилькар Барка укрепил свое положение внутри города. Хотя до нас дошли только слабые отзвуки сведений о политических конфликтах, разразившихся в Карфагене сразу же после ликвидации восстания, они показывают, что борьба, очевидно, между сторонниками Ганнона и Гамилькара— в конечном счете между сторонниками мирной политики и теми, кто стремился к войне с Римом, — достигла исключительного напряжения. Враги привлекли Гамилькара к суду как виновника бедствий отечества. Однако Гамилькар сумел добиться поддержки народных масс, чему в немалой степени способствовал брак одной из его дочерей с вождем демократического движения Гасдрубалом. Более того, Гамилькар снова привлек на свою сторону армию. В результате его политические противники были парализованы, а он сам получил возможность действовать без формального волеизъявления карфагенских властей, приобретя, таким образом, совершенно исключительное положение Казалось, возвращаются времена военной диктатуры Магонидов.
В 237 г. Гамилькар Барка решил перенести свою деятельность в Испанию. Принося жертвы перед началом похода, он обратился к сыну с вопросом: не хочет ли тот сопровождать его на Пиренейский полуостров. И услышав в ответ «да», подвел Ганнибала к алтарю и заставил его поклясться в вечной ненависти к Риму. Это событие навсегда запечатлелось в памяти будущего полководца. Много лет спустя при дворе сирийского царя Антиоха III он встретился с римлянами, которые всячески ухаживали за своим недавним противником, отличали его и делали все, чтобы Антиох заподозрил измену. Тогда-то Ганнибал рассказал недоверчивому царю о клятве далекого детства. Внезапно детство кончилось. В воинских лагерях, в походах против врагов должен был получить закалку сын Гамилькара Барки — сподвижник отца и наследник его замыслов.
Ответить

Фотография Бероэс Бероэс 11.05 2012

Обратите внимание на интересный факт-несмотря на практически полное отсутствие наёмников карфагенцы во время Третей Пунической Войны мужественно продержались почти три года.
Чужеземные наёмники были в Карфагене пушечным мясом (вроде "Французского легиона") или наоборот, элитными гвардейцами (как шотландцы при дворе Валуа), но ядро карфагенской армии всё-таки составляли сами-же пунийцы.
Ещё Аристотель с одобрением заметил, что мужчины Карфегена все увешены кольцами-по одному за каждый поход
Ответить

Фотография Стефан Стефан 28.11 2015

Армия Карфагена

 

Потомки финикийцев, карфагеняне никогда не считались народом-воином. Великие мореплаватели и прагматичные торговцы, они, как правило, не стремились принимать личного участия в войнах. Тем не менее армия Карфагена по праву считалась одной из сильнейших на Средиземном море и могла решать практически любые задачи, известные античному военному искусству.

Достигалось это широким использованием наемного способа комплектования войск. Подавляющую часть карфагенской армии составляли искатели приключений из других стран – испанцы, греки (среди них особенно много было беглых рабов и дезертиров), кельты, лигуры, но в первую очередь, конечно, жители Северной Африки из подвластных Карфагену областей. Сами пунийцы тоже не брезговали службой в армии, однако к рассматриваемому периоду их доля в общем количестве воинов сухопутного

войска еще уменьшилась по сравнению с прежними временами. Так, неудачная битва на реке Кримиссе в 341 г. до н. э. стала последней, в которой принимал участие расформированный вскоре после этого так называемый Священный Отряд, где проходили службу сыновья из самых знатных и богатых семей Карфагена. Отныне пунийцы занимали почти исключительно высшие должности в армии, так как есть основания полагать, что непосредственными командирами наемников были люди одного с ними происхождения. Но когда над Карфагеном нависала серьезная опасность, будь то неприятельское вторжение или восстание местных племен, рабов или тех же наемных солдат, граждане города формировали народное ополчение, изыскивая в то же время возможности для найма новых бойцов из других стран. И, конечно, карфагеняне служили во флоте. Кроме наемников, пунийское правительство привлекало к службе в армии и контингенты из подвластных ему ливийских племен.

В отличие от римлян, карфагеняне не стремились навязать своим воинам единый стиль вооружения и способа боя. Представитель любой национальности был вправе пользоваться тем оружием, к какому привык у себя на родине. Так, например, жители Балеарских островов, в совершенстве владевшие пращей, составляли элитные подразделения стрелков, а нумидийцы поставляли лучшую для того региона конницу.

Именно конница была главным козырем карфагенских полководцев, что особенно ярко проявилось во время Второй Пунической войны. Прекрасные боевые качества нумидийских всадников были следствием всего того образа жизни, который вели эти североафриканские кочевники. Проводя всю жизнь верхом (верблюд в тех местах не водился, и был заведен позже), они не использовали седел, стремян и уздечек, управляя лошадью исключительно ногами. Доспехов нумидийцы не носили, ограничиваясь круглыми щитами. Вследствие этого они мало подходили для прямых столкновений с неприятелем, но зато являлись непревзойденными мастерами всевозможных ложных отступлений, отвлекающих маневров и внезапных нападений. Основным оружием нумидийцев были дротики, которые те предпочитали бросить в строй противника и, не вступая в рукопашную, отступить, чтобы приготовиться к новой атаке. Впрочем, как показали последующие сражения Пунических войн, в случае ближнего боя нумидийцы тоже, как правило, выходили победителями, особенно если им противостояли собственно римские всадники.

О вооружении карфагенской пехоты достоверно известно немногое, однако оно, по-видимому, соответствовало требованиям, предъявляемым используемым ею боевым построением – фалангой. Оно, естественно, должно было включать доспехи, шлем, копье и сравнительно короткий меч. Некоторое представление о защитном вооружении карфагенян дают фрагменты рельефа, найденные в Хемту, в Тунисе. Там изображены круглые щиты и кольчужные панцири. Ими, вероятно, были вооружены воины ливо-финикийского происхождения.

Несколько больше сведений сохранилось о внешнем облике иберов, которых в армии карфагенян, особенно во Вторую Пуническую войну, было немало. Судя по рельефу из Осуны в Южной Испании и изображениям на вазе из Лирии, иберские воины носили большие овальные щиты, похожие на те, что использовали кельты, а для защиты головы применяли своеобразные облегающие колпаки, возможно, из жил, если принимать во внимание упоминание Страбона. Головные уборы некоторых воинов с Осунского рельефа дополнены гребнями. В качестве доспехов они могли носить кольчужные или чешуйчатые панцири, как это показано на вазе из Лирии. Наступательное вооружение иберов было достаточно разнообразным. Это копья, дротики, особый вид которых – саунион – изготовлялся целиком из железа. Оружием ближнего боя были кинжалы, прямые мечи с длиной клинка около сорока пяти сантиметров, пригодные для рубящих и колющих ударов, – их в ходе Второй Пунической войны взяли на вооружение римские легионеры. Наряду с прямыми мечами на вооружении иберов были фалькаты. Их клинки имели одно лезвие и обратный изгиб, по форме напоминающий махайру греков и национальные ножи непальских горцев. Ими можно было колоть, а благодаря особой форме лезвия при ударе рубящий эффект дополнялся режущим. Иберийские всадники имели в целом такое же вооружение, как и у пехотинцев, тем более что в бою они нередко спешивались, но щиты их были круглыми и меньших размеров.

Кельты Трансальпийской и Цизальпинской Галлии составляли в иные периоды больше половины личного состава пунийских армий, особенно Ганнибаловой. Они были вооружены копьями, дротиками, кинжалами и мечами. Поскольку кельты не использовали плотных построений, подобно греческой фаланге или римским манипулам, их мечи больше подходили для поединков, чем для тесных схваток, когда удар надо наносить с минимальной дистанции. Их клинки были более длинными, чем у римских мечей, и предназначались прежде всего для рубящего удара. Вожди и наиболее богатые кельтские воины носили кольчуги и шлемы, но основная масса защитного вооружения не имела. О щитах информация различна. Из многочисленных римских изображений известны большие щиты овальной формы, в то же время Полибий неоднократно говорит о том, что щиты кельтов были небольшими и не могли защищать от метательных снарядов.

Среди карфагенских стрелков заслуженной репутацией пользовались балеарские пращники, считающиеся одними из лучших на всем Средиземноморье. По словам Страбона, они имели при себе сразу три пращи различной длины, что, очевидно, давало возможность вести стрельбу на разные расстояния или с разными траекториями полета снарядов. Кроме этого, характерной особенностью балеарских пращников было то, что для стрельбы они использовали, по определению Диодора Сицилийского, «большие камни». Это подтверждают и результаты раскопок Карфагена, а именно его арсенала, располагавшегося неподалеку от порта. Там нашли около двадцати тысяч снарядов для пращей. Изготовлены они были из глины, размер имели стандартный – 4 × 6 см, а вес должен был превышать сто граммов.

Кроме национальных видов вооружений, в пунийской армии могли использоваться и трофеи. Известно, что Ганнибал после победы над римлянами при Тразименском озере приказал заменить оружие на снятое с врагов.

Особым родом войск в армии Карфагена были боевые слоны. В науке на протяжении десятилетий не прекращается спор относительно того, какой именно породы были карфагенские слоны. Считается, что существующий ныне вид африканского слона не поддается приручению и дрессировке. В то же время предположение, что в пунийской армии использовались прекрасно обучаемые слоны, привезенные из Индии, не подтверждается ни документально, ни археологически. На сохранившихся изображениях карфагенские слоны имеют большие уши, что явно свидетельствует в пользу их африканского происхождения.

Еще одной шокировавшей греческих и римских авторов особенностью карфагенской армии, также вытекавшей из самой системы ее комплектования и устройства пунийского государства, являлось весьма небрежное отношение полководцев к жизням собственных солдат. Теодор Моммзен даже сравнивал его с «бережливостью» современных ему военных к пушечным ядрам. Объяснялось это просто и цинично: подавляющая часть служащих в карфагенской армии были иностранными наемниками, и большое количество погибших среди них, как правило, не могло серьезно отразиться на социальной и демографической ситуации в стране. В то же время, поскольку воинам требовалось платить за службу, их командиры были нередко заинтересованы в том, чтобы до конца военной кампании (и, следовательно, получения обещанного вознаграждения) дожили как можно меньше ее участников. Иногда это приводило к тому, что полководцы просто обрекали на гибель какое-либо подразделение, присваивая причитавшиеся ему деньги. Проигрыш Карфагеном некоторых своих войн мог стать итогом именно таких нечистоплотных действий.

В то же время, как уже отмечалось, положение карфагенского военачальника тоже было весьма шатким: с ним могли расправиться как в случае поражения, так и при нежелательно крупных победах.

 

Флот Карфагена

 

Флот был основой могущества Карфагена, без которого было бы невозможно рождение и существование государства. Наследники финикийцев, карфагеняне заслуженно пользовались славой лучших мореходов Средиземноморья.

Карфагенские корабли делились на боевые, также называемые в источниках длинными кораблями (соотношение длины к ширине 6/1 и больше), и торговые, или круглые. Основным типом боевых судов в течение долгого времени были триеры, впервые упоминаемые в конце V в. до н.э. Как и у своих греческих аналогов, они располагали ста семьюдесятью веслами и таким же количеством гребцов – по пятьдесят четыре на двух нижних ярусах и шестьдесят два на верхнем.

В III в. до. н.э. основной боевой единицей карфагенского флота становится квинкверема (пентера в греческой традиции). О том, как хотя бы приблизительно выглядели эти корабли, в науке нет единого мнения, так как не сохранилось ни вещественных остатков, ни каких-либо изображений, уверенно идентифицируемых с этим типом. Один из вариантов реконструкции предполагает, что квинкверемы обладали пятью рядами весел. Однако даже на рисунках его сторонников (повторимся, античные изображения неизвестны) подобная конструкция выглядит весьма сомнительно. Так, нижние два ряда весел должны располагаться настолько низко над ватерлинией, что становятся непригодными для гребли уже при небольшом волнении. Это означает, что значительную часть времени от одной до двух пятых гребцов оставались бы без дела. Представить, что карфагенские и римские мореходы мирились с таким заранее очевидным количеством праздных пассажиров, по меньшей мере, трудно. Кроме того, из античных источников известно о существовании еще больших кораблей – гексер, гептер и дектер. Если к их реконструкции подходить с той же логикой, то на что должен был бы быть похож корабль, например, с семью рядами весел? Какой длины должны были бы в таком случае достигать весла верхнего, седьмого, ряда и сколько гребцов требовалось бы на каждое из них? Из раскопок карфагенского порта видно, что все корабельные ангары были почти одинакового размера, как для трирем, так и для квинкверем, и существование «монстров», какими должны были быть корабли с пятью (и более) рядами весел, было просто не предусмотрено.

Думается все же, что числительное, входящее в название типа корабля, обозначало не количество рядов весел, а число рядов гребцов. Исходя из этого, предлагался другой «крайний» вариант облика квинкверемы, предполагавший один ряд весел, каждым из которых управляло по пять гребцов. Однако кажется более логичным, что квинкверема являлась дальнейшим развитием триеры, располагающей тем же или примерно тем же самым количеством весел, но вследствие своей большей длины требующих большего количества гребцов – по одному на нижний ряд и по два гребца на весла среднего и верхнего рядов. Если учитывать, что первые римские квинкверемы являлись копиями пунийских, то их экипаж также должен был насчитывать триста человек, из которых двести семьдесят были гребцами. Если верить сообщению Полибия о том, что триста пятьдесят пунийских кораблей несли сто пятьдесят тысяч человек, то получается, что в среднем на каждом из них было по четыреста двадцать человек, т. е. триста гребцов и матросов и сто двадцать воинов (Полибий, I, 25, 9; 26, 9).

Тактика действий карфагенских боевых кораблей не отличалась от той, что использовали греческие моряки. Их главным оружием был таран, которым с помощью искусного маневрирования старались пробить борт корабля противника. Наряду с этим карфагеняне пользовались и другими приемами, как, например, ломали весла неприятельских кораблей или старались взять их на абордаж. Как и практически во всех остальных флотах античного Средиземноморья, карфагеняне шли в бой исключительно на веслах, поднимая паруса только на время похода.

Строительство боевых кораблей в Карфагене было прерогативой государства, и военная гавань города вместе с находящимися в ней доками была закрыта высокой стеной от посторонних глаз. Производство было налажено так, что во время Третьей Пунической войны в условиях вражеской осады в течение всего двух месяцев было построено сто двадцать боевых кораблей.

О том, какие методы применяли карфагенские кораблестроители, дают представление находки подводных археологов, сделанные в 1971 г. на мелководье в районе старинного порта Лилибея на западном берегу Сицилии. Там были обнаружены остатки двух пунийских кораблей, датированных, в соответствии с данными радиоуглеродного анализа, началом Первой Пунической войны. Считается, что по своему типу они относились к либурнам – быстроходным судам, использовавшимся прежде всего в дозорной службе. Тем не менее размеры их были достаточно велики – около тридцати пяти метров в длину и пять метров в ширину. Киль был сделан из клена, шпангоуты – из дуба. Обшивка делалась вгладь, и для нее использовались сосновые доски. Щели между ними замазывались шпатлевкой, после чего днище корабля дополнительно обшивалось свинцом, а таран оковывался бронзой. Судя по клеймам на шпангоутах, они изготовлялись серийно сразу в нескольких мастерских, что и объясняет высокие темпы строительства. Изображения пунийских кораблей на монетах из Испании помогает воссоздать их облик. Ахтерштевень высоко поднимался вверх, переходя в характерно загибающийся над палубой подобно скорпионьему хвосту акростоль, на перилах вдоль борта закреплены овальные щиты. Обращает на себя внимание характерный штандарт, состоящий из закрепленных на древке дисков и полумесяца (своей формой он весьма напоминает знамена римских легионов).

 

Родионов Е. Пунические войны. СПб., 2005. С. 37–44.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 20.08 2016

Полибий. Всеобщая история

 

66. Коль скоро заключен был упомянутый выше мир, Барка увел стоявшее на Ерике войско к Лилибею и вслед засим сложил с себя звание главнокомандующего; переправою войска занялся начальник города Гескон [241 г.]. (2) В предвидении беспорядков он нарочно отправлял войско на кораблях по частям и самую отправку производил с промежутками. (3) Этим он желал дать время карфагенянам по мере прибытия наемников и уплаты им остающегося жалованья отпускать их заблаговременно из Карфагена на родину прежде, чем принимать новый отряд, переправляющийся вслед за ними. (4) Вот что имел он ввиду, когда в таком порядке производил отправку войска из Лилибея. (5) С другой стороны, карфагеняне, перед этим понесшие большие расходы, нуждались в деньгах и полагали, что им удастся склонить наемников к отказу от следующей им части жалованья, если все они соберутся в Карфагене; в этой надежде они задерживали прибывающих воинов и оставляли в городе. (6) Однако вследствие весьма частых преступлений, совершаемых ночью и днем, карфагеняне стали опасаться проявлений буйства в толпе и прежде всего потребовали от вождей, чтобы те, пока будет собрано жалованье и до прибытия остального войска, отвели всех наемников в город, именуемый Сиккою, причем каждый из них получал золото на необходимейшие нужды. (7) Радостно выслушали наемники весть о выступлении из города и только желали оставить в нем свои пожитки, что́ делали они и вначале, ибо им предстояло очень скоро возвратиться в город за получением жалованья. (8) Но карфагеняне были сильно озабочены тем, что некоторые из наемников, давно уже возвратившиеся в город, из тоски по детям или по женам или не пожелают уходить вовсе или после ухода возвратятся снова к своим пожиткам, и таким образом город ничуть не избавится от беспорядков. (9) Вследствие этой тревоги карфагеняне, невзирая на отказ, беспощадно принуждали наемников забирать пожитки с собою. (10) Между тем, собравшись все в Сикке, наемники предавались разгулу: после долгих трудов они жили теперь вольною и праздною жизнью, что́ бывает очень вредно для наемных войск и служит, можно сказать, источником и единственной причиной волнений. (11) Вместе с тем некоторые из них на досуге начали рассчитывать невыданные им остатки жалованья и увеличивать их, а потом, насчитавши сумму, которая во много раз превосходила действительно следовавшую им, они заявили, что ее-то и нужно требовать от карфагенян. (12) К тому же они вспоминали обещания, которыми ободряли их начальники в минуты опасностей, а потому питали в душе смелые надежды и нетерпеливо ждали прибавки жалованья.

 

67. В то время, как наемники были в сборе в Сикке, к ним явился Аннон, тогдашний начальник карфагенской Ливии; он не только не удовлетворил их ожиданий и не исполнил прежних обещаний, но еще, ссылаясь на тягость налогов и вообще на стесненное положение государства, пытался склонить воинов к отказу от некоторой доли причитающегося им жалованья. (2) Это не замедлило вызвать споры и волнения; наемники постоянно собирались толпами, или по племенам, или все без различия. (3) Так как наемные войска принадлежали не к одному племени и говорили на разных языках, то люди не понимали друг друга, и в стоянке царили шум и смятение. (4) Дело в том, что карфагеняне постоянно имели у себя на службе наемников различных стран и, составляя войско из многих народностей, добивались того, что наемники с трудом и нескоро столковывались между собою, повиновались начальникам и не были для них опасны; (5) но карфагеняне попадали в гораздо большее затруднение, когда им приходилось увещевать, успокаивать и разубеждать наемников в случаях раздражения их, гнева и волнений. (6) И в самом деле, раз этими войсками овладевают недовольство и смута, они ведут себя не как люди и под конец уподобляются диким зверям, впадают в бешенство. (7) То же случилось и теперь. Войска состояли частью из иберов и кельтов, частью из лигистинов и балеарян, и лишь немного было полуэллинов, большею частью перебежчики и рабы; самую многолюдную долю наемников составляли ливияне. (8) Таким образом, невозможно было ни собрать их всех вместе, ни придумать относительно их какое-либо средство. (9) Да и как сделать это? Не может же начальник знать языки всех народов; едва ли, можно сказать, не труднее еще обращаться к собранию через нескольких переводчиков и об одном и том же предмете говорить четыре-пять раз. (10) Оставалось одно: обращаться с требованиями и увещаниями к солдатам через начальников, что́ неустанно пытался делать Аннон. (11) Но и начальники понимали не все, что говорилось; а иной раз, соглашаясь с главнокомандующим, они передавали толпе совсем не то, одни по ошибке, другие со злым умыслом; следствием этого были вообще непонимание, недоверие и беспорядок. (12) Ко всему прочему присоединилось еще подозрение, будто карфагеняне намеренно прислали к ним не одного из тех начальников, которые знали сицилийские дела и давали обещания наемникам, но такого, который не присутствовал ни при одном деле. (13) Наконец, не пришедши к соглашению с Анноном и питая недоверие к начальникам отдельных частей, наемные войска в гневе на карфагенян направились к их городу и в числе двадцати тысяч с лишним расположились лагерем у так называемого Тунета стадиях в ста двадцати29 от Карфагена.

 

68. Теперь, когда ничто не помогало, карфагеняне ясно поняли свои ошибки. (2) Большою неосторожностью было и то уже, что они такое количество наемных солдат собрали в одном месте, не имея никакой опоры на случай сражения в войсках из собственных граждан, (3) а еще большею ошибкою была отправка из города вместе с наемниками детей их, женщин и всех пожитков. Имей все это в залоге, они могли бы спокойнее обсудить разразившуюся над ними беду, да и враги их были бы уступчивее в своих требованиях. (4) Теперь же, устрашенные близостью неприятельской стоянки, карфагеняне соглашались на все, лишь бы смирить их гнев. (5) Они отправили из города обильные запасы различных предметов необходимости и продавали их так и по той цене, как хотели и какую назначали мятежники; кроме того посылали к ним одного сенатора за другим с обещанием исполнить по мере возможности всякое требование их. (6) Однако наемные войска каждый день измышляли что-нибудь новое, становились все наглее, потому что видели тревогу и упадок духа в карфагенянах. (7) К тому же вспоминая сражения свои в Сицилии против римских легионов, они преисполнились уверенностью в том, что не только карфагенянам, но и всякому иному народу трудно бороться с ними. (8) Поэтому лишь только карфагеняне сделали им уступку касательно жалованья, они тотчас пошли дальше и потребовали вознаграждения за павших лошадей. (9) Когда и это было принято, войска поставили новое требование, чтобы за тот хлеб, который должны были им давно уже, карфагеняне заплатили по наивысшей цене, до какой поднималась она в военное время. (10) Вообще мятежники постоянно подыскивали что-либо новое, делая невозможным всякое соглашение, ибо в среде их было много людей развращенных и беспокойных. (11) Тем не менее карфагеняне обещали все возможное и наконец убедили их доверить решение спора одному из бывших военачальников в Сицилии. (12) Амилкаром Баркою, под начальством которого воевали в Сицилии, наемники были недовольны под тем предлогом, что он не явился к ним в звании посла, тем самым обидел их, что добровольно сложил с себя полномочие главнокомандующего30. (13) Напротив, к Гескону они настроены были дружелюбно, к тому самому, который был военачальником их в Сицилии и проявлял о них вообще большую заботливость, наипаче при переправе из Сицилии. На него-то и возложено было решение спора.

 

69. Гескон с деньгами прибыл к ним морем и, приставши к Тунету, созвал прежде всего начальников, потом по племенам собрал простых солдат. (2) Он то порицал их за прошлое, то старался разъяснить им настоящее, но больше всего обращал их внимание на будущее и убеждал относиться благожелательно к тем, которые издавна платили им жалованье за службу. (3) В заключение он приступил к разрешению спора о недоданном им жалованье, причем производил и уплату по племенам. (4) Был здесь некий кампанец по имени Спендий, раб, перебежавший от римлян к карфагенянам, человек необычайной силы и отважный на войне. (5) Он опасался, что господин его может явиться в Карфаген и получить его обратно, а по римским законам он подлежал позорной смерти; поэтому Спендий говорил дерзко и делал все для того, чтобы не допустить до примирения наемников с карфагенянами. (6) Заодно с ним действовал некий ливиец Мафос, хотя человек свободный и участвовавший в походе, но больше всех мутивший во время описанных выше беспорядков. (7) Из страха, как бы не понести наказания одному за всех, он разделял настроение Спендия и, обратившись к ливиянам, доказывал, что с получением всеми другими народами жалованья и с удалением их на родину, карфагеняне на них одних обратят свой гнев и пожелают подвергнуть их тяжкой каре, дабы застращать всех ливиян. (8) Подобные речи быстро вызвали возбуждение в толпе, и под тем ничтожным предлогом, что Гескон, выдавая им жалованье, отсрочивает все-таки вознаграждение за хлеб и за лошадей, немедленно сбежались в собрание. (9) С напряженным вниманием слушали ливияне нападки и обвинения Спендия и Мафоса против Гескона и карфагенян. (10) Если выступал теперь кто-либо другой с советом, они не дожидались конца речи и, не зная еще, соглашается ли говорящий со Спендием или возражает ему, тут же побивали его камнями. (11) Так убили они немало на этих сборищах и начальников, и простых людей. (12) Толпа понимала одно только слово: «бей!», потому что наемники били не переставая, особенно когда сбежались на сборище опьяненные за обедом. (13) Тогда, лишь только кто-нибудь начинал свою речь словом «бей!», они, услышавши это, со всех сторон быстро кидались бить, и выступившему с речью уже не было спасения. (14) Поэтому никто более не дерзал подавать советы, и ливияне выбрали себе вождями Мафоса и Спендия.

 

70. Всюду Гескон видел возбуждение и смуты. Но будучи озабочен больше всего благом родины и, понимая, что наверное самому государству карфагенян грозит беда, раз наемные солдаты обращались в диких зверей, (2) он с опасностью жизни продолжал настойчиво действовать по-прежнему, то призывая к себе начальников, то собирая и увещевая солдат по племенам. (3) Потом, так как ливияне не получили еще жалованья и дерзко требовали его, Гескон с целью смирить их наглость предложил требовать денег от вождя своего, Мафоса. (4) При этих словах наемники пришли в такую ярость, что не рассуждая ни минуты, бросились прежде всего грабить лежавшие тут же деньги, потом схватили Гескона и его товарищей-карфагенян. (5) Соумышленники Мафоса и Спендия понимали, что война возгорится скорее всего в том случае, если войска совершат какое-либо деяние противное законам и правам народов, а потому поощряли неистовства толпы, расхищали вместе с деньгами и пожитки карфагенян, а Гескона и его товарищей с обидами и насилием заковали в цепи и отдали под стражу. (6) Теперь наемники были уже в открытой войне с карфагенянами, потому что учинили преступный заговор и нарушили общие всем народам права [240 г.].

 

(7) Вот по какой причине и каким образом вспыхнула война у карфагенян с наемниками, именуемая также ливийскою. (8) Соумышленники Мафоса, учинивши рассказанное выше, тотчас разослали послов в ливийские города с призывом к свободе и с просьбою помогать им и действовать заодно с ними. (9) Почти все ливияне вняли этому призыву к возмущению против карфагенян и охотно доставляли жизненные припасы и вспомогательные отряды. Мятежники вслед за сим разделили свои силы, причем одна часть приступила к осаде Утики, другая – Гиппакрит, ибо города эти не пожелали примкнуть к восстанию.

 

71. До сих пор карфагеняне извлекали средства к частной жизни из произведений своих полей, а государственную казну и общественные запасы пополняли из доходов Ливии, кроме того войну вели обыкновенно силами наемных войск; (2) теперь вдруг они не только теряли все эти средства, но и видели, что они обращаются на погибель им, а потому столь нежданный оборот дела привел их в крайнее уныние и отчаяние. (3) Они питали было постоянную надежду, что по заключении мира отдохнут немного от трудов, истощивших их за время сицилийской войны, и будут жить в довольстве. (4) Но вышло наоборот, ибо началась еще большая и более опасная война. (5) Прежде они боролись с римлянами за Сицилию, теперь им предстояло в домашней войне бороться за самое существование свое и своей родины. (6) Кроме того, после поражений в стольких морских битвах они не имели ни оружия, ни морского войска, ни оснащенных судов; (7) у них не было запасов и ни малейшей надежды на помощь извне от друзей или союзников. Теперь карфагеняне ясно поняли, сколь велика разница между войною с иноземцами, живущими по другую сторону моря, и внутренними междоусобицами и смутами. (8) К тому же главными виновниками стольких тяжких бед были они сами.

 

72. Ибо в предшествующую войну они проявляли большую суровость в управлении ливийскими народами, воображая, что имеют для этого достаточные основания в самой войне. (2) Так, со всех деревенских жителей они брали половину земных плодов, а на горожан наложили вдвое большую дань против прежней, при этом не было никакой пощады неимущим и никакого снисхождения; (3) правителей отличали и ценили не тех, которые обращались с народом мягко и человеколюбиво, но тех, которые доставляли им наибольшие сборы и запасы, а с туземцами обращались крайне жестоко; в числе их был и Аннон. (4) Потому-то мужчин не нужно было подстрекать к возмущению: они ждали только вести о нем. (5) Женщины до поры до времени терпеливо взирали на то, как сборщики податей уводили в тюрьмы мужей их и отцов, но теперь в разных городах они обязали себя взаимными клятвами – не скрывать ничего из своего имущества, снимали с себя украшения и безропотно отдавали их на жалованье. (6) Мафосу и Спендию они доставили денег в таком изобилии, что те не только уплатили наемникам недоданное жалованье, обещанное им на случай восстания, но и на будущее время имели большие запасы. (7) Вот почему люди здравомыслящие всегда должны принимать во внимание не одно настоящее, но больше еще будущее.

 

73. Однако, как ни трудно было положение карфагенян, главнокомандующим они назначили Аннона, так как ему приписывали заслугу первого покорения ливийского Гекатонтапила; затем стянули наемные войска, вооружили граждан, достигших положенного возраста, (2) упражняли и строили городскую конницу, оснащали уцелевшие еще суда, трехпалубные и пятидесятивесельные, а равно самые большие лодки. (3) Между тем Мафос с единомышленниками, когда явилось к ним на службу около семидесяти тысяч человек, разделили войско на две части и повели беспрепятственно осаду Утики и Гиппакрит, лагерь свой на Тунете укрепили, а карфагенян отрезали от всей остальной Ливии. (4) Самый Карфаген расположен в заливе и выдается вперед в виде полуострова, так что с одной стороны он омывается морем, а с другой озером. (5) Тот перешеек, которым город соединяется с Ливией, имеет около двадцати пяти стадий ширины31. Недалеко от Карфагена, со стороны, обращенной к морю, лежит город Утика; на другой стороне, у озера, находится Тунет. (6) Наемные войска расположились лагерем на этих обоих пунктах, тем отрезали карфагенян от прочей страны и теперь угрожали самому городу. (7) Подходя к городским стенам то днем, то ночью, они повергали жителей его в состояние тревоги и ужаса.

 

74. Аннон делал надлежащие приготовления к войне, как человек от природы способный к этому делу. (2) Но с выступлением на поле битвы он менялся: не умел пользоваться благоприятными моментами и вообще оказывался неопытным и неловким. (3) Так, прежде всего он явился на помощь осажденным к Утике, и большим количеством слонов, – у него было их не меньше ста, – навел страх на неприятелей и уже почти одерживал полную победу; но затем обнаружил такую неумелость, что едва не погубил и себя, и осажденных. (4) Он добыл из города Утики катапульты, стрелы и вообще все нужные для осады приспособления и, разбивши лагерь перед городом, пошел на приступ против неприятельских валов. (5) Лишь только слоны ворвались в лагерь, неприятели не могли выдержать их тяжелого натиска, и все бежали из лагеря. (6) Многие при этом пали от ран, нанесенных зверями; уцелевшие воины утвердились на сильном поросшем растительностью холме, полагаясь на недоступность местности. (7) Аннон привык воевать с нумидянами и ливиянами, которые в случае отступления бегут не останавливаясь на пространстве двух-трех дней; поэтому он и теперь полагал, что война кончена, и что им одержана решительная победа; (8) о солдатах и стоянке он не заботился более, и сам возвратился в город для отдохновения. (9) Между тем сбежавшиеся на холм наемники, люди, которые воспитались в подвигах отважного Барки, которые в сицилийских битвах научились в один и тот же день по несколько раз отступать и снова нападать на врага, (10) увидели теперь, что начальник удалился в город, а войско, обрадовавшись победе, разбрелось беспечно из стана; (11) тогда они общими силами ударили на вал, многих карфагенян положили на месте, остальные вынуждены были постыдно бежать к стенам и воротам города. (12) Наемники завладели всем обозом и орудиями осады, которые сверх всего прочего добыл из города Аннон и теперь предоставил в руки неприятеля. (13) И не в этом только обнаружилась явная неспособность Аннона: несколько дней спустя, когда подле города, именуемого Горзою, неприятель расположился против него лагерем, ему представлялась возможность одержать победу дважды в правильном сражении и дважды в нечаянном нападении, ибо неприятельский стан был вблизи его; (14) но Аннон упустил эти случаи, как кажется, по чрезмерному легкомыслию.

 

75. Карфагеняне поняли тогда всю неумелость Аннона в ведении дела, и снова облекли Амилкара по прозванию Барку, властью главнокомандующего [238 г.]. (2) Они отправили его на эту войну в звании военачальника с семьюдесятью слонами, с набранными вновь наемниками и с перебежчиками от неприятелей; сверх этого дали ему конных и пеших воинов из граждан, так что всего войска было у него около десяти тысяч человек. (3) Немедленно, при первом же появлении Барки неприятель, смущенный неожиданностью нападения, упал духом; Утика была освобождена от осады, и вообще Барка оказался достойным и прежних своих подвигов, и тех надежд, какие возлагал на него народ. (4) Вот что совершил он в этом деле. Узкая полоса земли, соединяющая Карфаген с Ливией, перерезана трудно переходимыми холмами, между которыми проложены улицы, ведущие из города в страну. Случилось так, что Мафос занял стражей все выгодные для войны пункты на этих холмах. (5) Кроме того, в некоторых местах река по имени Макара подобным же образом пересекает путь из города в Ливию и благодаря обилию воды обыкновенно бывает непереходима вброд; но на ней есть мост; у этого-то моста Мафос построил город, дабы обеспечить надзор за переправою. (6) Вследствие этого карфагеняне не только не могли провести в страну войско, но даже отдельные лица, когда желали пройти туда, нелегко ускользали от дозора неприятеля. (7) Так как выход из города был затруднен, Амилкар со свойственною ему находчивостью придумал следующую меру. (8) Он заметил, что устье названной выше реки при ветрах, дующих в известном направлении, наполняется песком, и тогда у самого устья образуется мелкий переход. Никому не открывая своего замысла, Амилкар принял все меры к выведению войска из города и выжидал только вышесказанного момента. (9) Когда момент этот настал, Амилкар ночью, никем не замеченный вышел и на рассвете переправил свое войско в упомянутом месте. (10) Все произошло неожиданно как для карфагенян, находившихся в городе, так и для неприятеля, а Амилкар перешел равнину и направился к мостовой страже.

 

76. Узнавши об этом, Спендий повел свои войска против неприятеля, причем одни в числе не менее десяти тысяч человек двинулись из города, что у моста, другие, более пятнадцати тысяч, из Утики; таким образом оба войска шли на соединение друг с другом. (2) Сошедшись на близком расстоянии и вообразивши, что в середине между ними заключены карфагеняне, наемники наскоро обменялись советами и ободрениями и бросились на врага. (3) Между тем Амилкар продолжал путь; впереди шли слоны, за ними следовали конница и легкие отряды, а позади всего тяжеловооруженные. (4) Когда он увидел, что неприятель с жаром несется на них, то скомандовал всем частям войска оборотить тыл: (5) передним рядам приказал повернуть назад и поспешно отступать; тем же, которые вначале находились назади, скомандовал полуоборот и мало-помалу поставил их лицом к лицу против неприятеля. (6) Ливияне и наемники думали, что неприятель в страхе бежит, в беспорядке стали напирать на карфагенян и с ожесточением шли в рукопашную. (7) Но вдруг карфагенская конница, повернувши лошадей, приблизилась к отряду, обращенному против неприятеля, и стала подле; в то же время надвигалось и остальное войско. Неожиданная перемена движения поразила ливиян, и они, только что преследовавшие неприятеля в беспорядке и врассыпную, теперь отступили и бежали. (8) При этом одни из них наталкивались на задние ряды, сбивали их с ног, гибли сами и губили своих же; большинство было раздавлено напиравшею с тыла конницею и слонами. (9) Ливиян и наемников пало около шести тысяч человек, взято в плен около двух тысяч. Остальные бежали частью в город, прилегающий к мосту, частью в стоянку подле Утики. (10) Между тем Амилкар, одержавши такую победу, преследовал неприятеля по пятам, город, что́ у моста, взял с первого набега, ибо неприятель покинул его и укрылся на Тунете; остальную область он исходил в разных направлениях, одни города сдались, другие, большая часть, взяты приступом. (11) Карфагеняне, отчаявшиеся было в успехе, после этого несколько ободрились и стали смелее.

 

77. Сам Мафос тем временем продолжал осаду Гиппакрит; вождю галатов Автариту и Спендию он советовал держаться вблизи неприятеля, (2) но избегать ровных мест, так как у карфагенян сильная конница и множество слонов, следовать с войском по склонам гор бок о бок с карфагенянами и пользоваться всяким невыгодным для врага местом для нападения. (3) Отдавая эти распоряжения, Мафос в то же время отправил посольства к нумидянам и ливиянам с просьбою о помощи и с увещанием не терять случая к восстановлению своей свободы. Итак, на Тунете Спендий отобрал воинов из каждого племени, всего до шести тысяч человек. (4) Во главе этого войска и двух тысяч галатов с Автаритом он двинулся вперед по склонам горы и следил за движениями карфагенян; (5) остальная часть первоначального состава их перебежала к римлянам во время осады Ерика. (6) Только что Амилкар расположился лагерем в какой-то равнине, окруженной со всех сторон горами, как вспомогательные войска нумидян и ливиян соединились со Спендием. (7) Внезапно перед Амилкаром появился лагерь ливиян, в тылу расположились нумидяне, а с фланга Спендий, и карфагеняне очутились в большом затруднении, перед лицом неминуемой опасности.

 

78. В это время в неприятельском стане находился некий Нарава, один из знатнейших нумидян, преисполненный воинственного духа. Он всегда был дружески расположен к карфагенянам, от отца унаследовавши добрые отношения с ними; теперь уважение к военачальнику Амилкару еще более укрепило его в этих чувствах. (2) Нарава полагал, что настал момент для приобретения дружбы и расположения карфагенян, и отправился в стан их в сопровождении почти сотни нумидян. (3) Подошедши к валу, он смело остановился и подал знак рукою. (4) Недоумевая, что́ значит, Амилкар послал к нему всадника, которому тот объяснил, что желает говорить с военачальником. (5) Так как Амилкар колебался и не доверял, то Нарава передал свою лошадь и копья провожатым и безоружный смело вошел в лагерь. (6) Отвага его одних изумила, других напугала; тем не менее карфагеняне приняли его и допускали в свою среду. (7) Когда Нараве дали говорить, он объяснил, что благоволит ко всем карфагенянам, но больше всего желал бы приобрести дружбу Барки. «Теперь он явился сюда», продолжал Нарава, «чтобы заключить дружбу с ним и быть верным товарищем его во всяком предприятии и во всяком замысле». (8) При этих словах юноши, представшего перед ним с такою смелостью и говорившего так просто, Амилкар сильно обрадовался: он не только принял его в соучастники своих предприятий, но и обещал выдать за него свою дочь под условием, если Нарава пребудет верным карфагенянам. (9) По заключении договора Нарава привел с собою подчиненных ему нумидян, около двух тысяч человек. (10) Подкрепленный этим отрядом, Амилкар приготовился к бою. Спендий соединился с ливиянами и, спустившись в равнину, дал битву карфагенянам. (11) Сражение было жестокое; победителем остался Амилкар, потому что и слоны прекрасно сражались, и Нарава оказал блистательнейшую услугу. (12) Автарит и Спендий бежали; из числа воинов пало около десяти тысяч, а взято в плен около четырех тысяч человек. (13) После этой победы Амилкар дозволил желающим того пленникам вступить к нему на службу и вооружил их доспехами убитых неприятелей. (14) Тех же пленных, которые отказывались от этого, он собрал вместе и обратился к ним с речью, говоря, что прощает им проступки, совершенные раньше, и дает каждому полную свободу идти, куда кто желает. (15) Но на будущее время он предостерегал их и угрожал, что всякий, кто обратит свое оружие против карфагенян, будет в случае захвата беспощадно наказан.

 

79. В то же самое время наемные солдаты, составлявшие гарнизон в Сардинии, соревнуя Мафосу и Спендию, восстали против карфагенян, находившихся на острове. (2) Бостора, бывшего в то время начальником вспомогательных войск, они заперли в кремле и убили вместе с его согражданами. (3) Когда карфагеняне снова отправили Аннона военачальником во главе войска, это последнее покинуло его и передалось мятежникам; (4) самого военачальника они взяли в плен и тотчас распяли на кресте. После этого восставшие предавали всех карфагенян на острове неслыханным, изысканным мучениям и смерти, (5) а затем покорили своей власти города и стали обладателями острова, пока не поссорились с сардинцами и не были выгнаны в Италию.

 

(6) Так потеряна была для карфагенян Сардиния, остров замечательный по величине, многолюдству населения и по своему плодородию. (7) Повторять об этом острове всем известное мы находим излишним, так как писали о нем многие, притом обстоятельно.

 

(8) Мафос и Спендий, с ними вместе и галат Автарит с тревогою взирали на мягкость, с какою Амилкар обошелся с пленными, и опасались, как бы через это ливияне и большинство наемников не соблазнились обещанным помилованием; поэтому обдумывали, каким бы образом подвинуть толпу к какому-либо новому нечестию и обратить неистовство ее против карфагенян. (9) Они решились собрать солдат в одно место, а когда это было сделано, послали к ним вестника с письмом, как бы присланным единомышленниками их из Сицилии. (10) Письмо гласило, что за Гесконом и всеми приверженцами его, которых наемники предательски схватили, о чем мною рассказано выше32, они должны строго наблюдать, так как несколько человек вошли в соглашение с карфагенянами с целью освободить их. (11) Воспользовавшись этим случаем, Спендий прежде всего стал убеждать воинов не обольщаться милостью карфагенского военачальника относительно пленных. (12) «Не о спасении пленных помышляет он», говорил Спендий, «но о том, как бы при помощи освобождения их покорить вас своей власти, и если мы ему доверимся, он разом отмстит не отдельным личностям, но всем нам». (13) Кроме этого, он предостерегал солдат, что если они выпустят из рук Гескона, станут посмешищем врагов и сильно повредят самим себе, ибо дадут возможность убежать столь опасному человеку и искусному вождю, который наверное будет злейшим врагом их. (14) Спендий еще не кончил, как явился другой вестник с письмом, как бы присланный из Тунета, и сообщал сведения наподобие тех, какие получены были из Сардинии.

 

80. Вслед за сим говорил галат Автарит, что спасти свое положение они могут единственно тем, если перестанут возлагать какие бы то ни было надежды на карфагенян. (2) Всякий, кто будет рассчитывать на милость карфагенян, не может быть верным их товарищем. (3) Поэтому он внушал воинам доверять тем только людям и со вниманием слушать только тех ораторов, которые всегда выступают с наиболее враждебными и суровыми предложениями относительно карфагенян; врагами своими и предателями считать людей, которые высказываются в смысле противоположном. (4) Сказавши это, он далее советовал пытать и казнить Гескона, захваченных вместе с ним товарищей и плененных позже карфагенян. (5) Так как солдаты понимали его речь, то Автарит пользовался в их собраниях огромным влиянием. (6) Благодаря долголетней военной службе он научился финикийскому языку, с которым большинство воинов было хорошо знакомо, потому что раньше они долго служили у карфагенян. (7) Вследствие этого Автарит встречен был единодушным одобрением в собрании и удалился, напутствуемый похвалами. (8) Хотя из каждого народа выделились и выступили вперед многие солдаты и, памятуя прежние благодеяния Гескона, желали по крайней мере не допустить до пытки, но не было никакой возможности понять хоть что-нибудь из того, что говорилось, потому что говорили многие разом и каждый на своем языке. (9) Когда наконец стало понятно, что требуется отмена пытки, а кто-то из сидящих произнес: «бей!», солдаты разом побили камнями всех выступивших вперед. (10) Родственники вынесли трупы убитых, как бы истерзанные зверями. (11) Гескона и его товарищей, всего до семисот человек, Спендий велел вывести за вал, удалить на небольшое расстояние от стоянки и прежде всего отсечь им руки. (12) Начало сделано было с Гескона, того самого, которого незадолго перед тем они предпочли всем карфагенянам, величали своим благодетелем, и которому доверили решение спорного дела. (13) По отсечении рук несчастным отрезали носы и уши; изувеченным перебили голени и заживо еще бросили в какую-то канаву.

 

81. При известии об этом несчастии карфагеняне бессильны были сделать что-либо; негодующие и печальные по случаю бедствия, они отправили посольство к Амилкару и другому военачальнику Аннону с просьбою о помощи и об отмщении несчастных. (2) К злодеям посланы были глашатаи за получением трупов; (3) но те не выдали замученных и объявили, чтобы впредь не посылали к ним ни глашатая, ни посла, так как их ждет та же участь, какая постигла теперь Гескона. (4) На будущее время они постановили и одобрили решение: всякого захваченного в плен карфагенянина предавать мучительной смерти, а всякого союзника их отсылать по отсечении рук в Карфаген. Постановление свое они исполняли неукоснительно. (5) Взирая на это, всякий согласится, что бывают случаи, когда становятся злокачественными и не поддаются лечению не только какие-нибудь нарывы и наросты на теле, но еще больше гораздо души людей. (6) Действительно, при нарывах, если подвергнуть их лечению, бывает иногда так, что, раздражаемые лечением, они тем быстрее распространяются; если же лечение приостановить, то по самой природе своей они разъедают прилегающие места и не проходят до тех пор, пока не будет поражено все тело. (7) Подобно этому и в душе часто образуются черные гнилостные болячки, и тогда человек обращается в нечестивейшую кровожаднейшую тварь. (8) Если таким людям оказывать снисхождение и милость, они принимают это за коварство и хитрость, и по отношению к милостивым становятся еще вероломнее и жесточе. (9) Если же покарать их, ярость их возрастает, и нет ничего столь отвратительного или ужасного, к чему они не были бы способны, самую разнузданность вменяя себе в заслугу; наконец они дичают совершенно и теряют свойства человеческой природы. (10) Источником такого расположения и главнейшею причиною его должно почитать испорченность нравов и дурное воспитание с детства; содействует этому многое, больше всего наглость и корыстолюбие каждого начальника. (11) Все это имело место в то время в массе наемных солдат, а наибольше в среде начальников.

 

82. Неистовством врагов поставленный в трудное положение, Амилкар призвал к себе Аннона в надежде соединенными силами положить скорейший конец войне. (2) Попадавших в его руки неприятелей в схватке он убивал на месте, а доставленных пленных бросал на растерзание зверям, ибо истребление врагов вконец почитал единственным средством решить борьбу. (3) В то время, как карфагеняне начинали питать надежды на благополучный исход войны, вдруг положение их совершенно изменилось. (4) Военачальники после соединения своих отрядов так сильно поссорились между собою, что не только теряли благоприятные для борьбы моменты, но взаимными распрями многократно давали неприятелю возможность вредить им. (5) Карфагеняне поняли это и приказали одному из военачальников возвратиться, а другому оставаться на месте, по выбору самого войска. (6) В это же время запасы, подвозимые из так называемых у карфагенян Эмпорий, те запасы, на которые они возлагали наибольшие надежды касательно прокормления войска и снабжения его всеми нужными предметами, погибли на море от бури. (7) К тому же Сардиния, как сказано выше33, была уже для них потеряна; между тем остров этот в трудные времена был для них всегда очень полезен. (8) Довершением бедствия было отпадение городов Гиппакрит и Утики34, единственных в целой Ливии, которые не только мужественно переносили тягости настоящей войны, но оказали упорное сопротивление врагу во времена Агафокла и при вторжении римлян в Ливию, словом, всегда оставались верными карфагенянам. (9) Напротив, теперь без всякого повода города эти перешли на сторону ливиян и вместе с переменою обнаружили нежнейшее расположение и доверие к союзникам; мало того: по отношению к карфагенянам они проявили непримиримую злобу и ненависть. (10) Так, явившийся к ним от карфагенян вспомогательный отряд, около пятисот человек, они истребили вместе с начальником его, сбросивши всех их со стены, а самый город передали ливиянам. Карфагенянам мятежники отказали даже в просьбе похоронить несчастных.

 

(11) Мафос и Спендий, ободренные этими удачами, приступили к осаде самого Карфагена. (12) Барка соединился с вождем Аннибалом, которого горожане отправили к войскам, когда войску предоставлено было карфагенянами решить спор между вождями, и когда согласно определению Аннон должен был удалиться из лагеря. (13) Благодаря этому Амилкар вместе с Аннибалом и Наравою делал набеги на страну и отрезывал Мафосу и Спендию пути к подвозу припасов. Наибольшую услугу в этом деле, равно как и во всех других, оказывал ему нумидиец Нарава. (14) Таково было положение войск на открытом поле.

 

83. Между тем карфагеняне, запертые со всех сторон, вынуждены были искать убежища у союзных государств. (2) Гиерон, все время этой войны охотно откликавшийся на каждый призыв карфагенян, теперь проявлял еще большую ревность в том убеждении, (3) что спасение карфагенян выгодно и для его владычества в Сицилии, и для поддержания добрых отношений с римлянами. Весьма здраво и мудро заботился он о том, чтобы не дать сильнейшему народу возможности осуществлять все свои замыслы. (4) Действительно, никогда не следует допускать этого и давать какому-либо государству усилиться до такой степени, когда становится невозможным оспаривать посягательство его даже на права общепризнанные. (5) Во всяком случае римляне во исполнение договора всегда помогали с готовностью Карфагену. (6) Вначале между двумя государствами возникли разногласия приблизительно по таким причинам: (7) тех людей, которые шли морем из Италии в Ливию и доставляли неприятелям припасы, карфагеняне заводили в свои гавани и всех вместе около пятисот человек содержали под стражей; это раздражило римлян. (8) Но потом римляне отправили посольство, после переговоров получили всех пленных обратно и были настолько удовлетворены, что немедленно же в обмен выдали карфагенянам пленных, которые оставались у них еще от сицилийской войны. (9) С этого времени римляне охотно и любезно исполняли каждую просьбу карфагенян. (10) Поэтому и торговым людям они внушили снабжать карфагенян нужными предметами, напротив воспретили сношения с врагами их. (11) Впоследствии, когда сардинские наемники во время возмущения против карфагенян звали их на помощь, римляне не вняли их просьбам, а когда жители Утики пожелали передаться им, римляне в уважение условий договора отвергли предложение. (12) Итак, карфагеняне, подкрепляемые силами названных выше друзей, выдерживали осаду.

 

84. Между тем Мафос и Спендий оказались в положении столько же осаждающих, сколько и осаждаемых. (2) В получении припасов Амилкар стеснил их до того, что они вынуждены были наконец снять осаду. (3) Немного времени спустя они выбрали храбрейших солдат из наемников и ливиян, всего около пятидесяти тысяч человек, в том числе и ливийца Зарзу с его отрядом, снова выступили в поход, причем шли бок о бок с неприятелем и наблюдали за Амилкаром35. (4) Из страха перед слонами и конницею Наравы мятежники избегали равнин; напротив, старались захватывать местности гористые и ущелья. (5) В это время вследствие своей неопытности они терпели частые поражения, хотя нисколько не уступали противнику в смелости и предприимчивости. (6) Как и следовало ожидать, тогда обнаружилось на деле все превосходство точного знания и искусства полководца перед невежеством и неосмысленным способом действий солдата. (7) В самом деле, Амилкар истребил множество мятежников без битвы, потому что умел в небольших делах отрезывать им дорогу к отступлению и подобно искусному игроку замыкать их. (8) Многие другие были перебиты в больших сражениях, причем или заводил врагов в засады, о которых те и не подозревали, или внезапным и неожиданным появлением, днем или ночью, наводил на них ужас; всех, кого только захватывал в плен, он бросал на растерзание зверям. (9) Наконец Амилкар совершенно неожиданно расположился лагерем против мятежников в местности неудобной для врага, но выгодной для его собственного войска, и поставил противника в такое положение, что тот не отваживался на битву, но не мог и бежать, так как со всех сторон окружен был рвом и валом, наконец доведен голодом до того, что люди поедали друг друга: (10) так постигала их достойная кара от божества за нечестивое злодеяние, совершенное над другими36. (11) Идти в битву они не осмеливались, предвидя верное поражение и наказание в случае плена; о примирении никто и не напоминал, потому что они сознавали свои преступления. (12) Согласно обещаниям вождей, наемники все ждали помощи от Тунета, а пока терпели всевозможные лишения.

 

85. После того, как съедены были пленные, которыми, о ужас, питались мятежники, после того, как съедены были рабы, а с Тунета не было никакой помощи, начальникам явно угрожала месть разъяренной бедствиями толпы. (2) Тогда Автарит, Зарза и Спендий порешили передаться неприятелю и вступить в переговоры о мире с Амилкаром. (3) Отправивши глашатая к карфагенянам и получивши от них согласие на прием посольства, мятежники в числе десяти явились к карфагенянам. (4) Амилкар обратился к ним с такого рода условиями: «Да будет дозволено карфагенянам выбрать из неприятелей по своему усмотрению десять человек, а все прочие уйдут в одних туниках». (5) Когда условие было принято, Амилкар тотчас объявил, что согласно уговору он выбирает присутствующих. Так карфагеняне получили в свои руки Автарита, Спендия и прочих знатнейших предводителей. (6) Когда ливияне заметили, что вожди их схвачены, и ничего не знали об условиях мира, они приняли это за измену и бросились к оружию. (7) Но Амилкар окружил ливиян слонами и прочим войском и всех положил на месте, а было их свыше сорока тысяч человек. Местом этого происшествия был Прион; название свое оно получило от сходства по виду с орудием37, которое теперь называется этим именем.

 

86. Рассказанной выше победой Амилкар снова оживил в карфагенянах надежду на лучшее будущее, хотя они уже отчаялись было в спасении. Сам Амилкар вместе с Наравою и Аннибалом ходил по стране и городам. (2) Благодаря недавнему успеху карфагенян ливияне покорялись им и переходили на их сторону, почему Амилкар подчинил власти карфагенян большую часть городов их, а затем двинулся против Тунета и приготовился к осаде Мафоса. (3) Перед городом, со стороны, обращенной к Тунету, расположился лагерем Аннибал, а на противоположной – Амилкар. (4) После этого карфагеняне подвели к стенам Спендия и товарищей его и на виду у врагов пригвоздили их к крестам. (5) Между тем Мафос, заметивши беспечность Аннибала и излишнюю самоуверенность его, сделал нападение на его стоянку, причем множество карфагенян было убито, все прочие бежали из стана; мятежники завладели всем обозом и взяли в плен Аннибала. (6) Тут же они подвели его к кресту Спендия, сняли повешенного и после жестоких мучений над Аннибалом повесили живого еще на том же кресте, а затем убили тридцать знатнейших карфагенян над трупом Спендия. (7) Судьба как бы нарочно поставила этих людей рядом, дабы доставить обоим противникам случай одному вслед за другим проявить чрезмерную месть. (8) Что касается Барки, то вследствие большого расстояния между лагерями он узнал о нападении неприятеля из города поздно, а по получении об этом известия, не поспешил на помощь Аннибалу по трудности разделявшего их пути. (9) Поэтому Барка снялся с Тунета и, подошедши к реке Макаре, у устья ее подле моря расположился лагерем.

 

87. После этого неожиданного поражения карфагеняне снова упали духом и пришли в уныние; и в самом деле, лишь только они ободрились, как все надежды их рушились. (2) Однако карфагеняне не переставали делать все, что могло спасти их. (3) Так, они выбрали тридцать сенаторов и вместе с ними отправили к Барке Аннона, раньше возвратившегося из лагеря; остальных граждан, способных носить оружие, они вооружили и отправили в поход, как бы на последнее испытание. (4) Долго наказывали они сенаторам во что бы то ни стало положить конец распрям военачальников и во внимание к настоящему положению дел привести их к соглашению. (5) Сведши начальников вместе, сенаторы после долгих разного рода увещаний добились того, что Аннон и Барка помирились, внявши советам сенаторов. (6) С этого времени они действовали согласно и единодушно, во всем исполняя волю карфагенян. (7) Побеждаемый в небольших стычках, происходивших у города, именуемого Лептином, и у некоторых других, Мафос наконец отважился решить дело в большом сражении, чего желали и сами карфагеняне. (8) Принявши такое решение, противники призывали к битве всех своих союзников, стягивали из городов свои гарнизоны, как бы собираясь покончить все одним ударом. (9) Когда с обеих сторон все было готово к нападению, противники выстроились в боевой порядок и разом бросились друг на друга. (10) Победа была на стороне карфагенян, и большинство ливиян пало в самой битве; прочие бежали в какой-то город и вслед за тем сдались; сам Мафос попал в плен.

 

88. После этой битвы остальные части Ливии не замедлили покориться карфагенянам. (2) Упорствовали в возмущении только Гиппакриты и Утика, ибо они с самого начала лишили себя всякой надежды на пощаду и снисхождение, и потому никак не могли просить о мире. (3) И в таких преступлениях много значит умеренность и воздержание от непоправимых увлечений. (4) Аннон и Барка расположились лагерями, один у одного города, другой у другого и вскоре принудили осажденных к сдаче на условиях, поставленных победителем.

 

(5) Так кончилась война, причинившая было карфагенянам величайшие затруднения; теперь они не только снова завладели Ливией, но и достойно покарали виновников возмущения. (6) В заключение войско в триумфальном шествии через город подвергло Мафоса и сообщников его всевозможным истязаниям.

 

(7) Почти три года и четыре месяца [241–238 гг.] вели войну наемники с карфагенянами, из всех известных нам: в истории38 войн самую жестокую и исполненную злодеяний.

 

(8) Около этого времени римляне по приглашению перебежавших к ним наемников из Сардинии решили плыть к этому острову. (9) Это раздражило карфагенян, так как они признавали за собою больше прав на обладание Сардинией, и потому готовились наказать виновников отпадения острова. (10) Напротив, римляне воспользовались этим случаем, чтобы объявить войну карфагенянам под тем предлогом, что карфагеняне вооружаются против них, а не против сардинцев. (11) Но карфагеняне, сверх всякого ожидания избавившиеся от описанной выше войны, чувствовали себя во всех отношениях бессильными начинать при таких обстоятельствах новую войну с римлянами, (12) и под тяжестью тогдашних невзгод не только отказались от Сардинии, но сверх того уплатили римлянам тысячу двести талантов39, лишь бы не вести теперь войны. Таков был ход этих событий.

 

 

29 3 мили. [ок. 22 км]

 

30 66, 1.

 

31 4 версты с небольшим. [ок. 4625 м]

 

32 70, 5.

 

33 79, 5.

 

34 70, 9.

 

35 Ср. 77, 2.

 

36 80, 11–13.

 

37 Пила.

 

38 Ср. 63, 4 прим.

 

39 Около 1 754 000 рубл.

 

 

66, 1

Гескон, лат. Giscon, имя нескольких карфагенских предводителей. Дальнейшая судьба его гл. 80.

 

66, 10

в Сикке, город Нумидии, на р. Баграде, может быть теп. Keff.

 

67, 7

полуэллинов, μιξέλληνες, hybridae graeci, происходили от смешения эллинов с варварами.

 

69, 5

он… смерти, сечение розгами и распятие на кресте.

 

70, 9

Утики, важнейшая финикийская колония, по Аристотелю, выведенная в Ливию около 1100 г. до Р. Х., века за три до основания Карфагена находилась на полуострове у устья р. Баграда.

Гиппакрит, иначе Hippon, или Hippo Diarrytos, теп. Vizerta, финикийская колония к западу от Утики при глубокой бухте.

 

73, 1

Гекатонтапил, значительный город Ливии, теп. Тебесса.

 

74, 13

Горзою, город Бизацены, в средней части карфагенской области.

 

75, 5

Макара, река подле Карфагена.

 

76, 2

обменялись советами… взаимными ободрениями, παρηγγύων ἅμα παρακαλοῦντες σφᾶς αὐτούς. Слово παρεγγυᾶν означает давать приказание, переходящее потом от одного к другому, иногда пароль.

 

79, 1

в Сардинии, богатой оловом, железом и пр. Жители острова представляли смесь народностей: этрусков, иберов, финикиян, эллинов, после пунических войн – и римлян. Занимались больше скотоводством, чем хлебопашеством и мужественно боролись против карфагенян и римлян. Римляне господствовали только по берегам.

 

81, 5

становятся злокачественными… нарывы, ἀποθηρωῦσυαι, собственно дичают, обращаются в дикое мясо. Этьен приводит под словом θηρίωμα между прочим следующее место Цельза: «Est etiam ulcus, quod θηρίωμα Graeci vocant. Id et per se nascitur, et interdum ulceri, ex alia causa facto supervenit. Color est vel lividus, vel niger, odor foedus; multus et muco similis humor. Jpsum ulcus neque tactum, neque medicamentum sentit; prurigine tantum movetur; at circa dolor est et inflammatio. Interdum etiam febris oritur. Nonnunquam ex ulcere sanguis erumpit. Atque id quoque malum serpit. Quae omnia saepe intenduntur fitque ex bis ulcus, quod ἕρπηται ἐθιόμενον Graeci vocant, quia celeriter serpendo penetrandoque usque ad ossa corpus vorat». O душевном одичании Полибий употребляет этот термин IV, 21, 6. VI, 9, 9. XXXII, 7, 7.

 

82, 6

Эмпорий, в окрестностях Малого Сиртиса. Ср. III, 23, 2. Emporioa собств. торжища, складочные места товаров: так названы были эллинами поселения финикиян у обоих Сиртисов.

 

85, 7

Прион, подле Карфагена. О каком-то иллирийском поселении Аппиан (Illir. 25) говорит: «место гористое, окруженное со всех сторон острыми холмами наподобие пил».

 

88, 12

под тяжестью… обстоятельств, εἴξαντες καιροῖς. Дальше (III, 10, 1) автор ссылается на это место, говоря, что выше он говорил подробнее о столкновении карфагенян с римлянами. Краткость известия произошла, быть может, по вине не Полибия, но какого-либо позднейшего эпитоматора.

 

http://ancientrome.r...tm?a=1445001000

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 20.08 2016

Неправильная библиографическая ссылка. Правильно - Полибий, Всеобщая история I 66, 1 и далее, или 1.66.1-88.12, или нечто в том же роде.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 20.08 2016

Диодор Сицилийский. Историческая библиотека

 

2. (1) Хотя карфагеняне вынесли тяжелейшую борьбу и опасности на Сицилии и непрерывно воевали с римлянами двадцать четыре года, они не переживали бедствий столь великих, как те, что принесла им война против наёмников[2], с которыми они обошлись несправедливо. Ибо в результате обмана отрядов из иностранцев, что задолженность по жалованию будет выплачена, они были близки к утрате не только своего владычества, но и собственной родины. Так как наёмники, обманутые таким образом, внезапно взбунтовались и в связи с этим довели карфагенян до ужасающих бедствий.

(2) Те кто служил в карфагенском войске: иберы, кельты, островитяне-балеарцы, ливийцы, финикийцы, лигуры и греческие рабы-полукровки, – они-то и были те, кто взбунтовался.

 

3. (1) Карфагеняне отправили глашатая к мятежникам для переговоров о возврате тел погибших[3]. Но Спондий и другие вожди, усугубляя жестокость, не только отклонили просьбу о погребении, но запретили когда-либо ещё посылать глашатая по каким бы то ни было вопросам, пригрозив, что тоже самое[4] наказание будет обращено на того, кто придёт. Они также постановили, что впредь все пленные карфагеняне должны подвергаться тому же самому наказанию как эти, тогда как всем союзникам финикийцев должно отсекать руки и изуродованными таким образом посылать обратно в Карфаген. Из-за таких нечестивости и зверств, как я описал, Спондий и все другие вожаки утратили снисхождение в планах Барки. Ибо сам Гамилькар, претерпев от их жестокости, был вынужден отказаться от милосердия к пленным и налагать подобное наказание на тех, кто попадал к нему в руки. Соответственно, в качестве пыток, он подбрасывал слонам всех, кто был взят в плен, и это была суровая кара, так как те затаптывали их до смерти.

 (2) Жители Гиппон и Утики восстали и бросили людей из гарнизона за стены лежать непогребёнными; а когда прибыли посланники из Карфагена забрать тела, они воспрепятствовали похоронам.

 

4. (1) И так случилось, что мятежники из-за нехватки продуктов были настолько же в положении осаждённых, как и осаждающих[5].

(2) Отвагой они всецело равнялись с врагом, но они значительно проигрывали из-за неопытности своих руководителей. Здесь опять-таки можно увидеть в свете подлинного опыта, какое великое преимущество имеет мнение опытного военачальника над неискушённостью мирянина, или даже неосознанной солдатской практикой.

 

5. (1) Несомненно, это была высочайшая сила, что наложила на них воздаяние за нечестивые деяния[6].

(2) Гамилькар распял Спондия. Но когда Матос захватил Ганнибала в плен, то прибил его к тому же кресту. Таким образом казалось, что Фортуна вознамерилась раздавать успехи и неудачи по очереди тем, кто совершает преступления против человечности[7].

 

 

[2] Также называемая «Непримиримая война». Только Полибий даёт полный отчёт (1.65–88), которому Диодор близко следует.

 

[3] Повстанцы жестоко пытали и казнили Гескона, своего бывшего благодетеля и семьсот пленных (ср. Полибий, 1.80 и, в связи с событиями настоящей главы, 81–82). Полибий называет Спендия вождем повстанцев.

 

[4] То есть такие же, как нанесённые Гескону, что Полибий даёт ясно.

 

[5] Речь идёт об осаде Карфагена повстанцами, ср. Полибий, 1.84.1. Следующий отрывок взят почти дословно из Полибия, 1.84.5–6.

 

[6] Ср. Полибий, 1.84.10.

 

[7] Ср. Полибий, 1.86.4–7.

 

http://simposium.ru/ru/node/9340

 

 

 

Корнелий Непот. О знаменитых иноземных полководцах

Гамилькар

 

2. По прибытии в Карфаген Гамилькар нашел положение государства далеко не таким, как надеялся. Так случилось, что вследствие долгих внешних невзгод здесь разгорелась междоусобная война такой силы, что Карфаген оказался в большей опасности, чем когда-либо, не считая того времени, когда он был разрушен. Прежде всего, отложились наемники, навербованные для войны с Римом; число их достигало 20 тыс. Взбунтовав всю Африку, они осадили самый Карфаген. Пуны до того устрашились этими бедами, что даже запросили подмоги у римлян — и получили ее3. Но в конце концов, дойдя почти до полного отчаяния, они назначили главнокомандующим Гамилькара. Он не только отбросил от стен Карфагена неприятеля, в рядах которого собралось больше 100 тыс. бойцов, но и загнал врагов в такое место, где, запертые в узком пространстве, они гибли больше от голода, чем от меча. Все отпавшие города, в том числе Утику и Гиппон, мощнейшие твердыни Африки, он возвратил отечеству. Не остановившись на этом, он расширил границы державы и настолько умиротворил Африку, что казалось, будто она не знала войны в течение многих лет.

 

 

3 В начале Ливийского мятежа Рим проявил великодушие, позволив карфагенянам вербовать наемников в Италии; римляне доставили также в Африку продовольствие из Сицилии и отклонили обращение Утики, пожелавшей отдаться под их протекторат. В конце же Ливийской войны, приняв от мятежных наемников Сардинию и отстаивая это приобретение (см. вступительную статью), римское правительство не постыдилось объявить беспомощному Карфагену войну; конфликт был улажен только после того, как карфагеняне выплатили 1200 талантов в дополнение к основной сумме контрибуции.

 

http://www.ancientro.../hamilcar-f.htm

Ответить

Фотография Стефан Стефан 21.08 2016

Аппиан. Римская история

События в Ливии

 

5. После этого у римлян и карфагенян был мир между собой, ливийцы же, которые, будучи подданными карфагенян, воевали вместе с ними в Сицилии, и из кельтов те, которые служили у них за плату, заявляя против карфагенян жалобы за невыплату жалования и неисполнение обещаний, стали воевать с ними весьма упорно24. Карфагеняне взывали о помощи к римлянам, так как они считались друзьями, и римляне разрешили им на одну войну набирать наемников из Италии, так как в договоре было запрещено и это. Послали они и посредников для установления мира, которых ливийцы не послушались, но заявили, что их города будут подвластны римлянам, если те захотят; но римляне не приняли их. Устроив благодаря многочисленному флоту блокаду городов, карфагеняне отняли у ливийцев возможность подвоза хлеба с моря. И так как и земля оставалась незасеянной, как это бывает во время войны, они победили ливийцев голодом, купцов же, которые плыли мимо, они грабили вследствие недостатка средств для жизни; купцов же римских, убивая, бросали в море, чтобы скрыть преступление25.

 

 

24 Так называемая Ливийская война (241–238), о которой подробно сообщает на основании Филина Полибий (I, 65 сл.).

 

25 Ср. Polyb., I, 83, 5 сл., откуда видно, что карфагеняне захватили италийских купцов, торговавших с ливийцами, в плен, а потом, по настоянию Рима, обещавшего не допускать подобной торговли впредь, отпустили их на родину. У Аппиана, как и всегда, резко антипуническая версия.

 

http://www.ancientro...an/hist-f07.htm

 

 

Из [книги] о войнах в Сицилии и на остальных островах

 

3. Когда окончилась эта война, кельты стали требовать от карфагенян платы, полагавшейся им еще со времени войны в Сицилии, и тех подарков, которые обещал им дать Гамилькар. Требовали того же и ливийцы; хотя они были подданными карфагенян, но со времени похода на Сицилию они возгордились, видя к тому же карфагенян слабыми и истощенными; ливийцы были раздражены на них за избиение трех тысяч своих сограждан, которых карфагеняне распяли за то, что они перешли на сторону римлян. Так как карфагеняне отказали и тем и другим, они соединенными силами взяли город Тинет7, и Утику, которая является величайшим городом Ливии после Карфагена; двинувшись оттуда, они звали к отпадению остальную Ливию, убедили выступить вместе с ними некоторых из номадов и приняли к себе большое число бежавших рабов, а все владения карфагенян подвергли опустошению. Теснимые отовсюду войной, карфагеняне обратились за помощью против ливийцев к римлянам как к своим союзникам. Римляне им не послали войска, но разрешили получать себе продовольствие из Италии и Сицилии и, только для этой войны, набирать наемников в Италии8. Они отправили и послов в Ливию, не смогут ли те прекратить войну; послы возвратились, ничего не достигнув. И карфагеняне всеми силами принялись за эту войну.

 

 

7 Тунет (Tunis).

 

8 Ср. Polyb., I, 83, 9 сл.

 

http://www.ancientro...an/hist-f05.htm

Ответить