←  Советская Россия

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Как рухнул СССP - воспоминания участников

Фотография ddd ddd 21.08 2022

Пресс-конференция президента Бориса Ельцина от 20/08/1992, посвященная годовщине августовского путча.

Можно увидеть молодого Доренко и еще нескольких узнаваемых лиц)

И конечно же, это информация из первых рук, о том как это было.

Ответить

Фотография ddd ddd 10.12 2022

Впоминает В.Алкснис:

Сегодня 8 декабря – день гибели Союза Советских Социалистических Республик.

Мне довелось в те трагические годы находится в гуще событий, бывать в кабинетах Горбачева и Ельцина, пытаться убедить их отказаться от курса на развал великой Державы. Выступать с трибуны союзного парламента, предупреждая о грядущей катастрофе. Пытаться разбудить наш народ взывая к его патриотизму и любви к Родине.

[-----------]

В декабре 2006 года президент Лукашенко на пятнадцатилетие подписание Беловежских соглашений пригласил меня и еще несколько российских политиков посетить Вискули и своими глазами посмотреть на место, где был убит СССР. Напомню, это на протяжении многих десятилетий это был охотничий заказник, куда приезжали на охоту российские цари, советские генсеки и члены Политбюро. А ныне приезжают президенты независимых государств.

В Вискулях нам показали практически все, за исключением резиденций, где останавливаются приезжающие на охоту президенты. Нас опекал начальник охраны охотничьей правительственной дачи (усадьбы) "Вискули" (так теперь называется охотничий заказник) полковник КГБ Белоруссии.

В 1991 году он был лейтенантом КГБ Белорусской ССР и проходил службу там же в службе охраны заказника. Он делился с нами воспоминаниями о происходивших в Вискулях в декабре 1991 года событиях. А учитывая крайне негативной отношение президента А.Лукашенко и всего руководства Белоруссии к Беловежскому сговору, не думаю, что он что-то придумывал или скрывал от нас. Наоборот, он резал правду-матку.

Например, он рассказал почему именно охотничий заказник был выбран для подписания Беловежских соглашений, где не было никаких условий для проведения такого мероприятия. Маленькая гостиница не вмещала всех многочисленных членов делегаций трех республик, спать было негде, приходилось спать даже на полу. Не было пишущих машинок и машинисток, плохо было с правительственной связью, питаться приходилось в маленькой столовой по очереди. И тем не менее были выбраны именно Вискули.

По словам начальника охраны правительственной дачи "Вискули" это было сделано потому, что в нескольких километрах от заказника проходит польская граница, к которой вела неширокая асфальтовая дорога по которой никто не ездил, но которая зимой чистилась от снега и по ней даже пешком можно было легко дойти до границы. И по словам охранников Ельцина был готов запасной план, что в случае провала сговора и жесткой реакции президента СССР Горбачева на его подписания они были обязаны немедленно любой ценой эвакуировать Ельцина, Кравчука и Шушкевича по этой дороге в Польшу.

Кроме того начальник охраны рассказал нам, что для охраны этого мероприятия была выделена белорусская группа спецназа "Альфа". Председатель КГБ Белорусской ССР, которому этот спецназ подчинялся, дал команду окружить территорию жилой зоны, где проходили переговоры и начал дозваниваться по правительственной связи до Горбачева. Дозвонился и проинформировал президента СССР о готовящейся ликвидации СССР, попросив приказ на арест Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Горбачев категорически запретил это делать, заявив, что ничего страшного не произойдет, он лично переговорит с ними и отрегулирует этот вопрос мирным путем.

На фото я в декабре 2006 года в Вискулях. Круглый стол на втором фото не тот, на котором подписывались Беловежские соглашения, это новодел. А тот стол куда-то вывезли и судьба его неизвестна.
https://t.me/blackcolonel2020/621

Ответить

Фотография ddd ddd 11.12 2022

Я ровесник Алксниса, и тоже являюсь в некоторой степени свидетелем давних событий.



пишите мемуары, если опубликуют - цитируйте тут.

это тема только для публикации документов и прямой речи участников событий.
Ответить

Фотография ddd ddd 04.04 2023

Юрий Лужков, 72 часа агонии:

Казалось, проскочил весь день. Взглянул на часы: 10.30.
Поступили сообщения, что Борис Ельцин благополучно
добрался до «Белого дома».
Тогда не очень-то задумывался происшедшем, теперь
же, возвращаясь тем дням, задаюсь вопросом, почему Президент, все те, кто был с ним, мы с водителем Мишей
«прорвались»? Что это — везение, счастливый случай? Нет!

Главари коммунистического путча были уверены в поддержке народа, армии. Они не знали, не понимали, что за
минувшие годы миллионы людей многому научились: митинги, демонстрации, выступления демократической прессы дали им «высшее политическое образование». Вот почему даже в самом начале команды, которые давались сверху
военным, исполнялись без всякого усердия, апатично, то
вовсе уходили песок. Большинство понимало, что нарушения закона, репрессии немогут пройти безнаказанно для
их исполнителей.

Разные были позиции военных, сотрудников госбезопасности. кого хватало смелости, патриотизма, переходили на сторону народа. Поблагодарим всех их — названных и неназванных. Поблагодарим тех честных офицеров
КГБ, которые сообщили нам Гавриилом Поповым, что мы
должны быть арестованы ночь 20-го на 21-е.

Крючков, как и Язов, не понял, не увидел смены настроений в войсках, органах госбезопасности, это и стало
одной из причин, погубивших путчистов.

Для сравнения подчеркну: демократы, наоборот, были
единодушны, действовали четко, инициативно, решительно.

***

И еще одна причина провала путчистов. Это довольно
странный вывод, но я на нем настаиваю. Люди, которые
управляли страной, действительности ни на что не годились. Мы понимали это раньше, теперь довелось убедиться воочию.
Ответить

Фотография ИванЛаптев ИванЛаптев 05.04 2023

Крючков, как и Язов, не понял, не увидел смены настроений в войсках, органах госбезопасности, это и стало
одной из причин, погубивших путчистов.

Не одной из причин, а главной причиной.
И не во всех войсках и органах безопасности, а в руководстве некоторых (подавляющего меньшинства) подразделений армии и органов безопасности. 
Большинство объявило о своём  "нейтралитете".
И мы ничего не знаем.
Участники тех событий хранят тайну о них как Кощей Бессмертный иголку в яйце.
Потому что, Россия с непредсказуемым будущим и прошлым.
И ВСЕ участники тех  событий - и "активисты", и "нейтралы" запросто могут "загреметь" как нарушители Уставов и изменники Родины.  А это минимум - конфискация всего имущества, в т.ч. у членов семьи. И  даже если они успеют унести свои задницы из России - преследование по всему миру. Вполне возможно с применением "Новичка".


Сообщение отредактировал ИванЛаптев: 05.04.2023 - 02:22 AM
Ответить

Фотография ddd ddd 09.07 2023

Юрий Лужков, Москва и жизнь.

ДЕМОНТАЖ ПАМЯТНИКА ДЗЕРЖИНСКОМУ
Современный город неприспособлен для революций. Все его струк­
туры рассчитаны исключительно на мирную жизнь. Муниципальная
власть аполитична по определению: она тратит столько сил и вре­
мени на поддержание обычного городского порядка, что любые сти­
хийные массовые действа для нее — досадная помеха, нарушаю­
щая налаженный быт горожан. Вот почему, возражая против любых
несанкционированных политических акций, я считаю, что дело не
в окраске знамен, под которыми они выступают. А в том, что развя­
зывать стихию толпы должно быть заказано всем.
После провала путча 22 августа я с утра разъезжал по городу,
прикидывая убытки. Подсчитывал битые троллейбусы. Намечал ре­
монтные работы. Отдавал кучу нетривиальных распоряжений, что­
бы сделать жизнь вновь размеренной.
Вдруг в машине раздался звонок.
Сообщали: на площади перед зданием КГБ собралась толпа. Хотят
свалить памятник Дзержинскому. Какой-то скалолаз уже взобрался
на монумент, накинул трос на шею... Люди остановили грузовик...
Привязали конец троса... Теперь тянут...
Я перепугался. Монумент весил 87 тонн. Любые неумелые дейст­
вия с ним могли привести к катастрофе.
Во-первых, как он будет падать. Не угробит ли кого по дороге.
Во-вторых, перевозбужденная масса вряд ли представляла себе,
сколько всего скрывается внизу, под площадью. А там метро, город­
ские коммуникации, коллекторные туннели.
Мы рванули на площадь. Подъезжаем... Слава богу, еще стоит.
Даже мощный грузовик не смог его сдвинуть. При советской власти
ставили монументы «на века».
На площади идет стихийный митинг. У мегафона — Геннадий Ха­
занов, Мстислав Ростропович, Егор Яковлев... В общем, все те же,
кто был у Белого дома, только настрой их речей теперь совершенно
иной. Видно, что чувствуют агрессивную мощь толпы и стремятся
сдержать ее разрушительную энергию. В какой-то степени это уда­
ется. Но неизвестно, надолго ли.
Я встал рядом с выступавшими. Хотя люди, находившиеся на пло­
щади, осознавали себя победителями, было заметно отличие этой
человеческой массы от той, что ждала штурма у Белого дома. Даже если предположить, что это те же самые люди... Но там возникло
братство, тут — толпа. Там настоящая опасность — тут торжеству­
ющая агрессия. Там все стремились бережно и внимательно отно­
ситься друг к другу, жесты были осторожны и добры, обращение
друг к другу родственное, братское. Здесь господствовал размах
разрушения. Эта недобрая масса решила мстить.
Мегафон взял Александр Музыкантский и объявил от имени мэ­
рии и правительства Москвы: «Решение о снятии монумента приня­
то! Памятник Дзержинскому обязательно будет снесен. Сейчас же!
Немедленно! Уже едут три мощных подъемных крана! Надо только
подождать...»
И тут я увидел, как гигантская масса мгновенно приняла решение.
Это было удивительно: толпа жила как единый организм. При
всей видимой агрессивности — в жестах, выкриках, движениях —
она не казалась безрассудным скопищем. Нет, это была наделенная
волей масса, которая поставила перед собой четкую цель и решила
немедленно ее осуществить.
Она требовала мощного, жесткого действия. Но слушала нас. Го­
родская власть была с ней заодно. Она нам доверяла.
Конечно, не обошлось без неожиданных инцидентов. Расскажу
лишь об одном. Какие-то молодые люди в той части площади, что
примыкала к «Большому дому» КГБ, решили прорваться в здание.
Стали штурмовать двери. Не знаю, что переживали те, кто нахо­
дился внутри. Думаю, мощь огромной толпы и на них произвела
впечатление. Однако там скрывались профессионалы. Знали, как
надо действовать. Когда напор парней стал чересчур решитель­
ным, дверь на секунду отворилась, оттуда появилась рука с бал­
лончиком, одному в лицо пшикнули слезоточивым газом — и тут
же заперлись снова.
Вероятного был газ «Черемуха», потому что лицо мгновенно рас­
пухло. Мы отправили парня в больницу. Больше подобных попыток
никто не повторял.
Убедившись, что толпа успокоилась, я отправился в мэрию.
Помню со школьных лет, что Маяковский советовал «юношам,
вступающим в житье, делать жизнь с товарища Дзержинского». Не
думаю, что следовало рушить памятник, и мне хотелось бы его вос­
становить, невзирая на обвинения в «реанимации коммунистиче­
ской идеологии, в попрании памяти невинно загубленных жизней».

Без монумента Лубянская площадь выглядит голой, известные
скульпторы, с которыми я общаюсь, единодушны — это шедевр Ву­
четича. Людям, накидывавшим петлю на шею Дзержинскому, вну­
шили, что он — палач, родоначальник сталинского террора. Но это
же абсурд! И даже не только потому, что он умер задолго до начала
массовых репрессий. Нисколько не сомневаюсь, с Дзержинским
«разобрались» бы, не дожидаясь 37 года, как с другими старыми
большевиками, посмевшими не соглашаться с вождем. Такие люди
Сталину не требовались. Железный Феликс — сильный, умный, по­
рядочный человек. Его отличала своя точка зрения на то, что про­
исходило в стране после 17 года. Почему взялся за руководство
разваленным транспортом и Высшим советом народного хозяйства?
Потому, что многое знал и умел, обладал завидной волей, чтобы ре­
шать хозяйственные вопросы, вопросы жизни и смерти, хорошо мне
известные. Причем речь тогда не шла о стабилизации, страну тре­
бовалось попросту спасать от голода и разрухи, которые принесла
Гражданская война.
Мне Дзержинский близок тем, что боролся с детской беспризор­
ностью. Боролся результативно. Я бы радовался, если бы в девяно­
стые годы члены правительства Гайдара и Чубайса последовали его
примеру. После «шоковой терапии», как после Гражданской войны,
в Москве на улицах и вокзалах появились тысячи беспризорных, из
них почти все не москвичи, ребята из других регионов и ближних
государств. Побежали они в столицу в поисках спасения. Нам при­
шлось их спасать как обездоленных стариков. Дзержинский, как те­
перь говорят, представитель силовых структур. Ну не нравятся нам
силовые структуры, а государства без них нет. Мы вообще народ
куда как свободный, только почему-то у нас безудержная свдбода
выглядит неприглядно.
« О П Е Ч А Т А Т Ь В Х О Д Ы В З Д А Н И Е ЦК К П С С ! »
Уехал тогда из центра. Но тут же оказалось, надо спешить обратно.
Теперь не к КГБ, а к зданию Центрального Комитета КПСС. Часть
людей двинулись туда. Остановить их — как сообщалось по теле­
фону — было невозможно. Здесь надо пояснить, что такое ЦК КПСС
на Старой площади. Это целый квартал (15 зданий на 170 тысяч ква­дратных метров), представлявший собой по сути крепость и инфор­
мационный лабиринт, начиненный секретными данными о решени­
ях и свершениях высшей партийной власти.
Здесь формировалась вся тайная политика государства. Отсюда
шло управление номенклатурой внутри страны и коммунистически­
ми структурами за рубежом. Комплекс зданий Центрального Коми­
тета не раз перестраивался с 30-х годов, чтобы повысить секретность
и оперативность тайных связей. Где и как спрятана информация,
в каких документах и компьютерах зашифрованы данные о партий­
ных вкладах и засекреченных операциях, никто, конечно, себе не
представлял.
Допустить толпу «гулять» по коридорам и кабинетам (а охрана
в таких условиях вряд ли могла бы сопротивляться) — значило ри­
сковать важнейшей информацией о деятельности КПСС и СССР. Не
говорю уже о возможном мародерстве и хулиганстве. Надо было
немедленно что-то делать. Но что?
Первые шаги мы предприняли еще накануне, когда в мэрии стало
известно о признаках непонятной активности: со двора ЦК один за
другим выезжали крытые фургоны. Что они вывозили — докумен­
ты, оборудование, ценности? — никто не знал.
Тогда я дал распоряжение службе ГАИ не выпускать груженые ма­
шины со двора. У входа поставили депутатский пост. Это максимум
того, на что мы, городская власть, имели право. Принимать более
решительные меры муниципалитет неправомочен.
Это назавтра, 23 августа, Горбачев напишет на записке Бурбули­
са — «В ЦК КПСС идет форсированное уничтожение документов.
Надо срочное Распоряжение Генсека временно приостановить дея­
тельность здания» — историческую резолюцию: «СОГЛАСЕН».
И все-таки мы начали действовать. Решение мэрии и правитель­
ства Москвы сформулировали в считаные минуты. Нельзя было те­
рять ни секунды.
Когда я подъехал к Старой площади, то увидел, что вывески и сте­
кла в окнах разбиты. Толпа казалась не той, что собралась у памят­
ника Дзержинскому. Я даже не мог понять, что произошло. Но если
сравнить три состояния — у Белого дома, у КГБ и здесь — трудно
было предположить, что это одни и те же люди. В первом случае
доброта, во втором разумность. Тут — сгусток всех негативных эмо­
ций: злобность, ненависть, ожесточение. Я знал о нелюбви многих людей к партии. Однако не ожидал, что русские могут испытывать
такую ненависть к повергнутому.
В воздухе чувствовалось одно желание — разгромить. Остано­
вить толпу в этом состоянии казалось невозможным.
Я взобрался на складную репортерскую лестницу, которую усту­
пил кто-то из фотокорреспондентов. В мегафон зачитал решение
мэрии и правительства:
— «Опечатать входы в здание... Отключить воду... Отключить
электричество... Отключить все системы снабжения...»
И, чувствуя напряжение тысячной массы, от себя добавил:
— Кроме канализации! Чтобы те, кто находятся в здании, не на­
ложили себе в штаны.
Это вызвало смех, разрядку. Решение мэрии встретили ова­
цией. Милиция тут же, у.всех на глазах, принялась опечатывать
двери. Масса начала успокаиваться. На этот раз, кажется, про­
несло.
Возвращаясь в мэрию, вновь остановился у памятника Дзер­
жинскому. Там пик возбуждения явно прошел. Но люди ждали.
Еще раз пообещал, что монумент снимут не позднее нынешнего
вечера.
— Будем ждать! — раздалось в ответ.
И действительно, когда около одиннадцати вечера подъехали
наконец мощные строительные машины с бригадой монтажников
и такелажников, площадь была полна внимательных и целеустрем­
ленных глаз.
Наши муниципальные службы показали высокий класс профес­
сиональной работы. Никогда еще строителям не приходилось рабо­
тать на публику. Довольно быстро сняли крепления. Под шум и ра­
достные крики эффектно подняли Железного Феликса в воздух.
Толпа ликовала. Фотографии, запечатлевшие этот момент, обошли
все газеты.
Монумент положили на платформу. Было непонятно, куда же его
везти.
Не помню, кто именно предложил устроить статую на лужайке
у Центрального дома художника. Это была замечательная мысль.
Осуществлялась моя давняя мечта — собрать вместе всех бронзовых
и гранитных советских вождей, обнести оградой, и пусть там играют
дети.

НЕ Н А Д О С Н О С И Т Ь П А М Я Т Н И К И
Между тем одним Дзержинским толпа явно не удовлетворилась. Ко
мне подошла группа молодых парней, назвавших себя «защитника­
ми» Белого дома. Они требовали технику, чтобы снять памятники
Свердлову и Калинину.
Я согласился.
И вот около часа ночи мы отправились на площадь Свердлова
снимать монумент человеку, которому народная молва приписыва­
ет решение о расстреле царской семьи, хотя в наши дни кримина­
листы, занимавшиеся расследованием этого зверства, не пришли
к единому мнению о виновности Свердлова.
А затем, совсем уже ночью, я приезжал на проспект Калинина по­
смотреть, как свергают «всесоюзного старосту», формального главу
государства, в котором он мало что решал.
Людей собралось уже меньше. Обстановка рабочая. Покончили
с Калининым довольно быстро. Появился навык. Следующим на
очереди встал Ленин. Гигантский памятник на Октябрьской пло­
щади.
Но, приехав туда, я увидел, что агрессивный заряд уже кончился.
Людей осталось мало, страстных требований они не высказывали.
Скорее любопытствовали, глазея на необычное зрелище.
Тогда я решил остановить это занятие. И убежден, что поступил
правильно.
Ведь памятники — часть нашей истории. И если кому-то кажется,
что им не место среди города, могу ответить: так думали и париж­
ские революционеры, когда валили Вандомскую колонну, и наши
большевики, когда снимали памятники «царям и их слугам», Алек­
сандру II, Александру III и генералу Скобелеву в Москве.
Я против переписывания истории. Какой бы непривлекательной
подчас она ни казалась, она должна оставаться при нас. Может быть,
какие-то из памятников москвичи в будущем снимут. Возможно. Но
это должно совершаться по решению городской общественности,
а не по воле толпы.
Толпа вообще не имеет права диктовать свои решения. Она слиш­
ком непостоянна и неразумна. Если здесь, где она нам доверяла,
было так трудно ее удержать, то чего ожидать в ситуациях менее од­
нозначных? В толпе человек лишается последней собственности — 176 МОСКВА И ЖИЗНЬ
своей личности, теряет ответственность за поступки и вменяемость,
а это состояние, в котором развязываются самые низменные, чаще
всего агрессивные инстинкты.
Всякая идея, что толпой можно манипулировать, социально опас­
на. Убежден.
Формируясь, толпа может еще вдохновляться какой-то разум­
ной мыслью, но оформившись, объединяется уже на иных началах
и основаниях. В ней всегда могут найтись хулиганы, душевноболь­
ные, люди эмоционально неуравновешенные. Достаточно случай­
ного события, нечаянной крови или какого-нибудь истерика с гром­
ким голосом, чтобы толпа повернулась в противоположную сторону
и, начав мирным митингом, вдруг озверела. А тогда это драма с не­
предсказуемым концом.
Мы полагаемся на полицию, но в полиции тоже люди, и когда в них
кидают камни, нельзя ожидать, что они всегда начнут действовать
в соответствии с буквой закона. Дух толпы заразителен, особенно
в случае конфликта. Может быть, у нас еще мало опыта демократии,
но я видел, как омоновцы, оберегавшие граждан и преграждавшие
путь толпе, начинали подчиняться ее иррациональной логике.
А в условиях многомиллионного города со множеством скрытых
коммуникаций, газопроводов, опасных производств, да и оружия,
решать политические проблемы с помощью толпы вообще преступ­
ление, какие бы цели ни преследовались.
Может быть, я сейчас рассуждаю как муниципальный чиновник.
Но для того и пишу эту книгу, чтобы поделиться, в чем убежден.
И не правы те, кто обвинял меня в особой нелюбви к «красно-ко­
ричневым», когда я выступал против их несогласованных с мэрией
действий. Тому, чья задача — содержать город в порядке, все рав­
но, демократическая толпа или «красно-коричневая». Рассуждать
о политической направленности толпы ему ни к чему. Ему надо
сохранить этих людей, эти дороги, разбиваемые гусеницами, эти
заборы, из которых будут выламывать доски, эти автобусы и фо­
нарные столбы.
Я всегда отстаивал право оппозиции на высказывание любых
взглядов. И одновременно категорически выступал против тех, кто
берет на вооружение большевистскую тактику развязывания ин­
стинктов толпы: «Булыжник — оружие пролетариата». Ничего хо­
рошего из этого не выходит.

Те, кто затевает игры с толпой, не просчитывают последствий,
которые равно губительны для всех. Использовать толпу ради де­
структивных, дестабилизирующих целей — значит ставить под удар
с таким трудом добытые начала уважения к закону и порядку.
Г Е Н Е Р А Л Ь Н Ы Й С Е К Р Е Т А Р Ь Ц К КПСС
Р А С П У С К А Е Т П А Р Т И Ю
На третий день после провала путча, в субботу, 24 августа нас
с Гавриилом Поповым пригласили к президенту, вернувшемуся из
крымского заточения. Это была первая после событий наша с ним
встреча. Совещание, на котором предполагалось обсудить положе­
ние в стране, вышло долгим и охватывало широкий круг проблем.
Оно предшествовало заявлению Горбачева о сложении с себя пол­
номочий Генерального секретаря ЦК КПСС. То был один из первых
результатов разгрома путча. Терявшая авторитет, по существу раз­
валивавшаяся Коммунистическая партия стала, как говаривали пре­
жде, вдохновителем и организатором крайне опасного переворота.
В этом виновата, конечно, не вся многомиллионная партия, с кото­
рой многие члены потеряли связь, перестали ходить на собрания,
платить взносы, стали сдавать и рвать партийные билеты, а часть
ее верхушки. Она включала в себя многих руководителей, начиная
от секретарей ЦК КПСС, кончая секретарями партийных комитетов
крупных предприятий и организаций.
Стали известны шифротелеграммы, направленные секретариатом
ЦК КПСС компартиям союзных республик, райкомам, крайкомам,
обкомам. Одна из них, переданная около 11 часов утра 19 августа,
требовала «принять меры по участию коммунистов в содействии
ГКЧП». Мне довелось в дни путча наблюдать ряд «руководящих
товарищей» из КПСС. Они не могли скрыть своего ликования: пол­
ностью уверились в победе и возрождении партии, ее власти над
людьми, страной.
Каково же было удивление, когда мы услышали первые после
заточения в Крыму слова Михаила Горбачева, поспешившего, едва
сойдя с трапа самолета, объясниться в любви к партии, Генеральным
секретарем ЦК которой он продолжал себя числить. Столь же стран­
ной выглядела и его первая пресс-конференция.

На совещании в субботу, через два дня, все «коммунистическое»
ушло в прошлое, хотя лица ближайшего окружения (за исключени­
ем арестованных членов ГКЧП) остались прежними и хорошо зна­
комыми. Хотелось объяснить это невозможностью сразу изменить
состав доверенных людей. Я знаю, президенту СССР поспешили
доложить о том, что после 28 марта, когда в Москву по его указа­
нию ввели войска и закрыли доступ демократической демонстра­
ции на Манежной площади, я снял большой портрет Генерального
секретаря, висевший в моем служебном кабинете. Это не прибави­
ло теплоты нашим отношениям, и прежде не отличавшимся особой
взаимной симпатией. Теперь, 24 августа, и это, как показалось мне,
Горбачев сумел отбросить, изменив свой взгляд не столько на меня
лично, сколько на Москву, где решилась в три августовских дня его
судьба как государственного деятеля и просто человека. Да и сам
факт нашего с Гавриилом Харитоновичем Поповым приглашения го­
ворил о многом.
Текст «отречения», вскоре опубликованного в газетах, обсужда­
ли деловито, спорили без каких-либо предвзятостей. Мы пред­
ложили более радикальные формулировки. Михаил Сергеевич
остановился на других, помягче, оставив прежней суть. В конце
концов, это его личное заявление и он сам был вправе выбирать
слова.
Но как бы ни звучало отречение, оно поставило точку в вековой
истории Коммунистической партии Советского Союза. 1 '
К О М И Т Е Т ПО О П Е Р А Т И В Н О М У У П Р А В Л Е Н И Ю
«27 августа — быть у Горбачева», — записал в календаре. И вот
я сижу в том самом кабинете Михаила Сергеевича, где бывал мно­
го раз, и удивляюсь перемене. Пространство, окружающее прези­
дента, оказалось вдруг гулким, бесхозным и пустым, как покинутый
дом. Нет той напряженности в воздухе, той «государственной энер­
гетики», что составляет главную притягательность власти для лю­
дей, зараженных политикой.
Всматриваюсь в лицо хозяина кабинета. Как оно изменилось. Ис­
чезла самоуверенность, артистичность. Ушло обаяние — та скрытая
демоническая веселость, что пряталась раньше за каждой фразой, создавая второй план разговора и подавляя в собеседнике способ­
ность возражать.
Все через силу. Взгляд с поволокой. «Он больше не президент», —
подумал я.
И припомнилось — нет, не то выражение потаенного страха, что
было на форосской видеопленке, когда он, перепуганный, обращал­
ся... к нам, здесь за него боровшимся. А другое, которое прояви­
лось в российском парламенте, когда Ельцин буквально вынуждал
его перед гикающим залом зачитывать запись заседания кабинета
министров, где каждый отрекался от своего президента и изменял
ему с ГКЧП.
«Унижение, — подумал я, — вот что оставляет печать на лице
президента. Теперь его уход лишь вопрос времени».
Именно о ситуации с кабинетом министров и зашел разговор.
Страна осталась без правительства. Положение было достаточно
серьезным. Республики ощущали себя победителями империи.
Союзный договор так и не был подписан. Стремление к дезинтег­
рации, разрыву связей могло вызвать эффект «домино», когда все
рушится как карточный домик. Требовалось срочно формировать
структуру исполнительной власти.
Решили создать временный «Комитет по оперативному управле­
нию», правопреемник союзного правительства. Пост председателя
предложили российскому премьер-министру Ивану Силаеву, место
одного из первых заместителей — мне.
Я попробовал отказаться. И лишь по одной причине: наши рас­
хождения с Силаевым были глубоки и принципиальны. Однажды,
еще за год до путча, я своими возражениями довел его до такого
состояния, в каком, говорят, его не видел никто и никогда. Расскажу,
потому что это многое объяснит. Речь тогда шла о создании новых
рыночных механизмов. Силаев решал дело просто: превратил ми­
нистерства в так называемые концерны. За один день он их создал,
помню, шестнадцать штук. Получились гигантские монстры, при­
званные сохранить власть бюрократии посредством имитации ры­
ночных структур. По сути оставались те же министерства, в которых
ничего не менялось, кроме зарплат и названий.
Я не мог понять: то ли он обманывает, говоря о переходе к рынку,
то ли в самом деле не понимает. А так как эти министерства (то есть,
простите, концерны) находились на территории Москвы, то написал
в Совет Министров довольно откровенные слова, что, мол, Москва
не считает правильным создание подобных муляжей, а потому убе­
дительно просим вывести их из города.
На совещании, собранном специально по этому поводу, я продол­
жал: «Если обман не прекратится, мы примем меры, которые нахо­
дятся в компетенции муниципальной власти. Не будем заключать
с этими так называемыми концернами арендные договора...» Пока
говорю, вижу, премьер меняется в лице. Потом багровеет, встает, на­
чинает кричать, что не допустит такого самоуправства, отменит все
«низовые» решения Москвы.
Я же в ответ очень спокойно (как мне казалось, ибо в подобных
случаях некая демоническая составляющая пробуждается в че­
ловеке) продолжаю: «Отключим электричество, воду... Не будем
принимать в Москве эти псевдоструктуры... Это не рынок, а чистый
обман».
Не знаю, как выглядела вся сцена со стороны. Но за внешним на­
рушением этикета в ней выразилась несовместимость двух страте­
гий реформы: имитационной и реальной.
Помня об этом, я понимал, что не смогу работать с председателем
Комитета. Он человек старой структуры, и мы обязательно схлест­
немся. Так и случилось. Но позже. t
А пока я начал работать в Комитете с большим увлечением. Си­
туация возникла экстремальная: все предрекали голод. Газеты пи­
сали, что зиму мы не переживем. Эксперты пугали перспективой
голодных бунтов.
Моей задачей было создание единой системы продовольствен­
ного обеспечения в стране, пораженной бациллой регионализма.
Каждая республика, каждая власть (район, город, деревня) не хо­
тели ничем делиться, ничего продавать, ожидая взрыва цен. Ни
о каких договорах не могло быть речи, потому что никто никому не
верил. Ситуация клонилась к абсурду.
Я встречался с руководителями всех уровней, убеждал, угова­
ривал, внушая мысль о взаимной выгоде. Отлаживал схему и меха­
низмы коллективной взаимопомощи. Разрабатывал со своими по­
мощниками уровни цен и объемы поставок. Все это доводилось до
количественных показателей. О недостающем велись переговоры
в Европарламенте, в Англии, Бельгии, ФРГ, Польше. И теперь могу
точно сказать, что, если несмотря ни на что в стране не наступил голод, в этом была немалая доля активной работы сотрудников Ко­
митета.
Однако в процессе этой работы обнаружилось поразительное
явление. Политические амбиции республиканских руководителей
слишком часто входили в конфликт с соображениями экономиче­
ской выгоды. Правящая элита не хотела удовлетворяться внешней
атрибутикой суверенитета. Идея создания единого экономическо­
го пространства натыкалась на сильное давление политических
групп. В одном случае (как на Украине) это было давление нацио­
налистических сил, в другом (как в среднеазиатских республи­
ках) — давление государственной бюрократии, в третьем — при­
чудливое сочетание того и другого. Плюс нарождающаяся деловая
элита. Плюс крепнущие мафиозные структуры. Плюс бог знает что.
Все, кроме разумной хозяйственной расчетливости, которая ото­
двигалась почти на последнее место. Сколько мы ни убеждали, что
вместе выжить легче, тенденция политической регионализации
неумолимо вела к экономической замкнутости, предрекая близкий
развал Союза.
Больше всего с этим сталкивался, кстати сказать, даже не я,
а Григорий Явлинский, возглавлявший другую команду в Коми­
тете. Ему поручили пррект Союзного договора. И он подготовил
этот документ. Подробно и основательно была проработана си­
стема взаимодействия суверенных республик в едином эконо­
мическом поле. Проект был вариабельным: предусматривались
возможности ассоциированного членства, создание собственных
валют. Я был в восторге от доклада, который сделал Явлинский
перед республиканскими президентами. Его способность мыслить
экономически (то есть видеть общество как систему, устройство
которой измеряется перспективами и условиями экономики) со­
ставляла контраст всему, что слышали эти политики до сих пор.
Они привыкли рассматривать экономику только как Золушку, кото­
рой можно давать любые задания, исходя из политических амби­
ций. Они забыли, что наша страна была здоровой и сильной, когда
престиж Российского государства воплощали не только Суворов
и Ушаков, но и Демидовы и Морозовы, люди дела, обеспечивавшие
успех России на всемирных выставках и уровень жизни общества.
Я верил, что простота, логика, ясность доклада не могут не пронять
наших политиков.


И, к сожалению, ошибся. В тот день мы оба выступали с докла­
дами. Первым объявили мой, и это естественно: продовольствен­
ное обеспечение волновало всех. Я изложил программу взаимо­
действия между республиками со сроками и объемами взаимных
поставок. Обрисовал перспективы выхода из продовольственно­
го кризиса. Реакция президентов — доброжелательная, вопро­
сы — уточняющие. Казалось бы, следовало быть довольным. Но
то, что президенты не поняли доклада Явлинского (реакция — не
по делу, вопросы — в политиканских тонах), меня просто травми­
ровало.
Я увидел, что мы не сдвинем этих людей. Что все разговоры
о рынке они поддерживают не потому, что поверили в правильность
и единственность этого способа жизнеустройства, а лишь потому,
что им обещали: перестройка экономики даст политический эф­
фект.
Система приоритетов осталась старой.
А значит, работа в Комитете по оперативному управлению ста­
новилась бессмысленной. Ему фактически нечем стало управ­
лять. \
Однако непосредственным поводом для моего ухода оказались
не эти «несвоевременные размышления», а, как и ожидалось,"стыч­
ка с Силаевым. В ситуации эйфории победы (а победили путчистов,
не будем забывать, москвичи) он принял ряд решений, смысл кото­
рых сводился к одному: имущество бывших союзных структур объ­
являлось российской собственностью. Республиканские чиновники
мгновенно начали захватывать союзные министерства, ведомствен­
ные помещения, вычислительные центры. Это была почти операция
«штурм унд дранг».
Я выступал против такой политики. Речь ведь шла не о собствен­
ности компартии — с ней-то все было ясно, она осталась бесхозной.
Но союзная собственность имела хозяина. Она создавалась всеми
республиками. И я считал: надо цивилизованно, грамотно, на осно­
вании проработанных концепций и открытых расчетов раздать ее
тем, кто ее создавал. Если мы мыслим себя правительством выздо­
равливающей страны, то должны создать прецедент цивилизован­
ного отношения к союзному имуществу, решая его судьбу открыто
и юридически грамотно.

С другой стороны, мне казалось, что, подменяя принцип дележа
идеей захвата, мы существенно осложним перспективы хозяйст­
венной интеграции в будущем. Почему американские предпри­
ятия могут работать в Южной Корее, а японские в США? Почему
наши суверенные республики-государства не могут стать совла­
дельцами предприятия, находящегося на территории одной из
них? Ведь если посчитать (хотя бы в сумме валютных затрат),
сколько вложено всеми в такие уникальные объекты, как космо­
дром Байконур или Камский автомобильный завод, вполне мож­
но договориться, чтобы все выступили их совладельцами. Скажем,
по типу акционеров. Но Силаев не хотел прислушаться к этим со­
ображениям. Оставаясь в душе российским премьером, он про­
водил только один принцип: все, что находится на моей террито­
рии, — мое.
Это был первый шаг к той философии решений, которая привела
потом ко многим столкновениям и дезинтеграции. Не знаю, выигра­
ла ли Россия от подобных решений, но то, что они вызвали и у дру­
гих «хватательный рефлекс», для меня безусловно.
Я подал записку председателю о неправомерности такого под­
хода к собственности бывших союзных министерств. Выступил
с этим на Комитете. Говорил, что, не продемонстрировав циви­
лизованного распределения общей собственности, мы (и пре­
жде всего Россия) больше проиграем, чем выиграем. Что все
происходящее может быть названо лишь вульгарным и больше­
вистским по сути решением вопроса. Члены Комитета активно
меня поддержали. Силаев замял и спустил предложение на тор­
мозах.
Тогда я подал заявление об уходе.
Горбачев очень рассердился. Укорял, стыдил, говорил, что в труд­
ную минуту не хочу помогать. Помимо всего прочего, как мне пока­
залось, ему трудно было представить себе, как человек, приглашен­
ный откуда-то «снизу», с «уровня города», может отказываться от
всех привилегий верховной власти.
Он просто не видел того, что за время работы в Комитете стало
абсолютно ясно мне: не пройдет и нескольких месяцев, как вся эта
«верховная власть» и сам Комитет, да и он, президент Союза, ока­
жутся вообще ни при чем.

184 МОСКВА И ЖИЗНЬ

П О Ч Е М У РАСПАЛСЯ СССР?
Не знаю, кто первый произнес слова, что Советский Союз представ­
лял собой империю. Эта мысль тянула за собой, как иголка, нить
рассуждений, принимаемых на веру, как аксиома, не требующая до­
казательств. Если это действительно так, что все империи развали­
ваются, значит, и у нас такая судьба. Развалилась Римская империя.
Развалились императорская Византия, Оттоманская империя —
Турция, Австро-Венгрия... Стало быть, распад республик СССР не­
минуем и закономерен. О чем речь?
О таком развале давно мечтали на Западе. У небезызвестно­
го Даллеса в США наличествовала концепция развала Советско­
го Союза. Ради этого предлагалось посеять межнациональную
рознь, поссорить между Собой народы союзных и автономных
республик.
То, что за многие годы не смогли радиостанции «Голос Америки»,
«Свобода», Би-би-си и им подобные «голоса» — выполнили при­
шедшие в 1985 году к власти члены Политбюро ЦК КПСС, провоз­
гласившие Перестройку. Они начали ее не с экономики, как Ком­
мунистическая партия Китая, а с политики. В результате посеяли
рознь между народами, развязали гражданские войны на окраинах
и в самой России, угробили страну, достигнув за несколько лет того,
о чем мечтал Даллес.
Уверен, Советский Союз не являлся империей, согласно клас­
сическому определению такого типа государства, где властный
центр эксплуатирует бесправные окраины, выжимает из них соки.
Достаточно было из аэропорта Сочи проехать по мосту речку Псоу,
границу РСФСР и Грузинской ССР, чтобы увидеть: никакого импери­
ализма не было и в помине. В грузинских селах стояли двухэтаж­
ные дома и легковые машины у ворот. Такого достатка не сущест­
вовало в соседних российских деревнях. Республики жили лучше,
чем Россия.
Советский Союз являл собой «империю наоборот». Центр не
эксплуатировал окраины, не превращал их в сырьевые придатки.
Окраины неуклонно развивались благодаря Центру. А сама Россий­
ская Федерация сильно отставала от республик в первую очередь в
уровне жизни людей.

Другое дело, что за пределами СССР, во внешней политике, госу­
дарство вело себя по-имперски. После победы партии большевиков
Ленин провозгласил мировую революцию. Тогда этот лозунг в силу
слабости советской России, пережившей мировую и Гражданскую
войны, претворить в жизнь не удалось. Поход Красной армии в Ев­
ропу с призывами: «Даешь Варшаву!», «Даешь Берлин!» — прова­
лился.
В тридцатые годы, когда СССР окреп, появились абсолютно реаль­
ные имперские цели, вплоть до территориальных захватов. Немцы
оккупировали пол-Европы. Мы вошли в Прибалтику, Западную Ук­
раину и Западную Белоруссию. После Великой Отечественной вой­
ны мы стали свидетелями совершенно необоснованных имперских
целей и замашек властей.
Нам следовало заниматься собственными проблемами и соб­
ственным развитием, а КПСС решила, что следует помогать стра­
нам в Латинской Америке, Африке, на Ближнем Востоке. Помню
карикатуру, которую видел за границей. Стоит Никита Сергеевич
Хрущев в .рваной телогрейке, кирзовых сапогах на берегу океа­
на и смотрит в большую подзорную трубу. Под рисунком надпись:
«Кому бы еще помочь?» Помогали всем, кто жил не в ладах с Аме­
рикой.
Во время Хрущева сложился приоритет вооружения, военной
силы, созданной в СССР. Эта ракетно-ядерная сила чуть было не
проявила себя в кубинском кризисе. В первую очередь строились
флот, авиация, ракеты. Паритета фактически достигли, что дало
Хрущеву возможность угрожать США, грозить Западу: «Мы вас по­
хороним!» — а советскому народу партия торжественно обещала:
«Нынешнее поколение советских людей будет жить при комму­
низме».
Имперские цели, бывшие прежде риторическими, начали реали­
зовывать, тратить ресурсы на поддержку режимов, которые бы дня
не просуществовали без этой помощи.
Наконец, Афганистан во времена Брежнева стал роковой ошиб­
кой, которая окончательно подорвала экономику. Каждый день
войны летели в трубу миллионы, гибли солдаты, возвращаясь домой
в гробах.

186 МОСКВА И ЖИЗНЬ
Афганистан подорвал не только силу государства, но сломил дух :
народа, омрачил настроение людей, веру в советскую власть, кото­
рая толкала в чужие горы молодых людей на смерть.
Да, Советский Союз не представал империей во внутренних гра­
ницах. Все решения направлялись на развитие окраин, республик,
там строились крупнейшие гидроэлектростанции, современные
заводы, выпускались самолеты, трактора, машины, электроника.
А по внешней стороне есть основание сказать, что, да, имперские
замашки, влияние на мировой порядок, конечно, постоянно прояв­
лялись.
Кстати, мы сейчас видим продолжение этого процесса, который .
реализуется, слава богу, не Россией, другой великой державой.
И мы окажемся свидетелями краха этой политики. Ибо в современ­
ном мире империи должны перестать существовать как объекты,
определяющие влияние на мировой порядок. Его нужно формиро­
вать на других принципах в современном мире.
После распада страны столицу захлестнули полчища бродяг.
В Москве они не хотели работать, попрошайничали, занимались во­
ровством, грабежами. Их собирали и отправляли самолетами и ав­
томобилями на родину, а они снова возвращались. Мы не имели
права, как в годы СССР, их задержать, изолировать от общества — не
стало былых законов, а новые, так называемые либеральные, как
в Европе, им потворствовали.
Когда Россия расставалась с коммунистической идеологи­
ей, единственной альтернативой виделся либерализм западного
образца.
Нам нужна была свобода, борьба мнений, конкуренция в эко­
номике. Мы пошли в фарватере тех, кто навязал стране шоковую
терапию, угробившую реальную экономику и сельское хозяйство,
приведшую к крайнему обнищанию богатейшей страны. Прошло
уже более четверти века с той поры. Настало время спокойно про­
анализировать то, что состоялось, взять в будущее все положи­
тельное, решительно отказаться от того, что не принесло пользу
стране.
Наше время отличилось масштабами бизнеса. На потребителях
этих услуг наживаются миллиардные состояния, и для этого бизне­
са требуются миллионы новых клиентов. Оптимальный вариант — готовить «кадры» с детства. Опять же по прописям о свободном
выборе.
Но ведь свободный выбор начинается лишь тогда, когда сфор­
мирована человеческая психика, когда молодой человек отчет­
ливо понимает: что «хорошо», что «плохо», что «мое» и что «чу­
жое». А если детям и подросткам постоянно показывать, как
добры, умны, симпатичны наркоман, гомосексуалист и проститут­
ка, они наверняка воспримут сказанное как установку, захотят
ими быть.
Я никогда не разрешал проводить гей-парады в Москве. Я про­
тив того, чтобы секс-меньшинства, агрессивные в своем желании
втянуть как можно большее количество людей в аномальные сек­
суальные отношения, имели возможность вовлечь молодую или
неустойчивую часть народа в свои ряды. За эти взгляды и запрет
гей-парадов я заслужил репутацию мэра, попирающего «права че­
ловека».
В 1992 году на Западе приняли закон, исключавший пресле­
дование за гомосексуализм. Суть закона такая: «Занимайтесь,
пожалуйста, только не агитируйте». Аномалии с древних времен
существовали в обществе. Их исключать нельзя, но афишировать
преступно.
Во всем безобразии сыграло неприглядную роль телевидение.
Мне могут сто раз повторять, что ТВ и кино — зеркало, повернутое
к обществу, но я точно знаю другое: здесь, как и в реальной рыноч­
ной экономике, покупают то, что продают.
Психологи считают: у большинства людей мораль ориентирова­
на не на сочувствие другому человеку, а на повсеместную социаль­
ную норму. В результате произошедшей в 80-90-е годы массовой
ротации правящего слоя, так называемой элиты, в общественном
сознании «поплыло» представление о норме, о нормальном обра­
зе жизни, о нормальном поведении. Не собираюсь приукрашивать
старый советский истеблишмент, но новая элита в своем абсолют­
ном большинстве даже не понимает, что обязана задавать обществу
ориентиры, предлагать норму. Мало того: нынешний правящий слой
очень часто сам выступает образчиком аномалий и даже обыкно­
венной дикости.
В результате из всех искусств для нас важнейшим стало блатное,
криминальное. Культура блатного мира обильно представлена на
государственном телевидении и главных сценах страны. «Зона»
подчинила своему влиянию буквально все страны, подчинила свое­
му влиянию буквально всех.
На телевидении можно было услышать и прочитать в рупоре пе­
рестройки «Огоньке» рассуждения о том, что Россия слишком вели­
ка, чтобы в ней хорошо жить. Мол, велика Федора, да дура. Нам не
нужна громадная территория, не стоит гордиться, что Россия самая
большая страна в мире. Ей не требуются миллионы квадратных ки­
лометров земли, достаточно 500 тысяч, чтобы процветать, как стра­
ны Европы...
С тех пор прошло четверть века, но и сегодня поют устаревшие
песни ненавистники России. Нина Хрущева, правнучка Никиты
Сергеевича Хрущева, названная в честь его жены Нины Петровны,
живет в США, считает себя.«гражданкой мира», и вот ее недавнее
высказывание:
«После Олимпиады в Сочи олигархам надоел Путин, и они его
убирают... Большая часть населения поддерживает перемены,
и новые реформаторы заново начинают трансформацию Рос­
сии к демократии. Их первая задача уменьшить размер страны.
И при этом получить прибыль для России. В конце концов, ни
одна страна не может модернизироваться, если у нее такие ги­
гантские размеры и нет стратегии по развитию и улучшению тер­
риторий. Продажа Калининграда Германии, Курильских островов
Японии».
Вернуть Японии Курильские, придя к власти, и прослыть миро­
творцем хотел было Борис Ельцин, чему воспротивились военные
и спецслужбы.
Президент Путин во время поездки по странам Юго-Восточной
Азии неожиданно позвонил мне и предложил возглавить с рос­
сийской стороны Совет мудрецов Японии и России. «Приму ваше
лестное предложение с благодарностью, — ответил я, — но при
условии, что мы ни при каких обстоятельствах не будем переда­
вать Курильские острова». На что Путин ответил: «Это даже не об­
суждается!»
Закончу эту главу семейной историей, случившейся на моих
глазах, когда наши девочки были маленькими. Поехали мы всей
семьей отдыхать в Белоруссию, в Беловежскую Пущу. Оказались
в Вискулях — там, где подписывались Беловежские соглашения.
И вот однажды, когда мы гуляли всей семьей, я ушел немного
вперед. А Оля, моя младшая дочь, идет вместе с мамой и спра­
шивает:
— Мама, а почему папа никогда не ходит вон по той дорожке
и к тому домику не подходит?
— Нехороший это домик, — отвечает мама. — Вот папа его и не
любит.
Но Ольга не отстает, она дотошная. Мне потом Елена рассказы­
вала, что дочь все переспрашивает, «почему нехороший», «почему
папа не любит»?
Тогда жена остановилась и объясняет ей:
— Понимаешь, Оля, была у нас большая страна. И было в ней
много всего разного. Очень большая и очень разная. В ней жило
очень много людей. Было много республик. Разговаривали на раз­
ных языках. На одном конце страны могла быть зима, а на другом
уже лето. Где-то день, а где-то уже ночь. Но страна у всех была
общая. Все друг друга понимали, потому что очень давно вместе
жили. А вместе стали жить, чтобы помогать друг другу, чтобы всем
лучше было.
Дочь молчит, голову наклонила, слушает.
— Такая вот была страна, — продолжает Елена. — Большая
и сильная, которую все уважали. Называлась Советский Союз.
И у этой страны был один президент — самый важный человек. Он
страной руководил, и для этого у него была власть. Он решал, что
и как нужно сделать. Люди его слушали.
— И что же случилось? — переспрашивает Оля, оборачиваясь
на «нехороший домик». Потому что не может пока понять, как же
так получилось, что вот на этом самом месте что-то с этой большой
страной и произошло.
— А случилось, — продолжает мама, — то, что нашлись три
дяди, которые тоже захотели, чтобы у них была власть. Чтобы они
руководили и решали, что нужно делать. И чтобы слушались их, а не
президента большой страны. И вот в этом самом «нехорошем доми­
ке» они и написали такую бумагу, чтобы большой страны не было,
а вместо нее возникло несколько стран помельче, в которых эти
дяди были бы самыми важными и главными.
Тут уж я вижу, что Оля с мамой чуть отстали, остановились. Обо­
рачиваюсь и наблюдаю, что Елена что-то дочке объясняет. Потом 190 МОСКВА И ЖИЗНЬ
обе замолчали, а Оля стоит и по сторонам как-то задумчиво смо­
трит. Вдруг, смотрю, вроде даже как-то нахмурилась. И бежит. Но
не ко мне, а старшую сестру Алену увидела. А та по дорожке идет,
как раз к тому «домику». И вот проносится младшая моя мимо меня,
бежит к Аленке и кричит: «Не ходи туда, там три болвана страну
развалили!»
Да,устами младенца...
Ответить